сыновей. А он что? В колодец полез, дурья башка! А где Данила с Козьмой?
– Так он их позвать-то и не успел, – откликнулся Иван Царевич.
– Ну, Филька!.. – выдохнул в чувствах царь Антип.
– Так я их сейчас кликну. – Иван Царевич с готовностью шагнул к дверям.
– Куды? – пристукнул посохом царь-батюшка. – Стой здесь! Сами заявятся. Жрать как приспичит… О, чую! Один ужо здесь.
И вправду, в неплотно притворенную дверь сквознячком потянуло перегарный дух, а за ним и сам Козьма объявился: морда отекшая, глаза красные, что у твоего кролика, нос сигнальным огнем светится – полыхает. А вонища от него стелется по зале – не приведи господи! Бояре враз носы в воротники поутыкали. Более выдержанный царь-батюшка лишь поморщился.
– А, Козьма! По здорову ли?
– Здоров, отец, – проскрипел Козьма, недовольно обводя оловянными глазами пустое помещение. Ни стола тебе, ни снеди – опоздал, что ль?
– Часы повернул?
– Ага, как есть повернул.
– И сколько ж натикало?
– Да, почитай, восемь вечера, да еще четверть сверху.
– Вечера, говоришь? – прищурил левый глаз царь-батюшка.
– Ага, как есть.
– Так чего ж ты жрать-то заявился, коли ужин тю-тю ужо?
– Так я энто… водицы испить, – выкрутился Козьма. – Вот напьюсь и пойду бдеть.
– Потом бдеть будешь! А покедова стой, где стоишь. Ты ужо так набдел – в помещении дыхнуть нечем.
– Как скажете, – безразлично отозвался Козьма.
– А вот и Данила пожаловал, – обрадовался царь-батюшка, видя, как в двери втискивается средний сын. – С чем пожаловал, сынок?
– Куренка вот подстрелил, – гордо вытянул руку Данила-охотник. В руке его покачивалась курица-пеструха с обвисшими скрюченными когтистыми лапками и вываленным из разинутого клюва языком.
– Угу, – понимающе кивнул царь Антип. – Во дворе, что ль?
– Скажете тоже, отец, – разобиделся Данила. – То в лесу случилось.
– Да неужто кур в лесу разводить зачали?
– Ничего вы, отец, в дичи не смыслите.
– Да уж куда мне! Так ты бы еще яичек с десяток или поболе настрелял, больно яичницы хочется. А сало – слышь, Данила? – сало там, в лесу нигде крыльями не взмахивало, ась?
– Не взмахивало, – буркнул в ответ Данила, пряча куренка за спину.
– Жаль, – показно расстроился царь-батюшка, – а то бы яичница с салом была. Ну да ладно. Куренка на кухню снеси, да поскорее возвертайся. Дело у меня до вас, сыны мои.
– Ага. – Данила вывалился из залы и утопал, скрипя половицами и сотрясая здание грузными шагами.
Остальные молча оглядывали пустое помещение, всякими знаками намекая царю-батюшке, что пора уж и за трапезу приниматься.
Они и губами шлепали, и облизывались, и зубами цыкали, и животы чесали, а все впустую. Царь Антип словно не замечал знаков тех. Сидит себе на троне, мурлычет под нос себе да притопывает. Ждет, значит, когда Данила вернется.
Данила обернулся быстро, на ходу хрустя с голодухи сухарями, но, заметив хмурые лица, ссыпал сухари в карман, наспех проглотил те, что во рту перекатывал и преданными глазами уставился на царя-батюшку.
– Значится, так, – нарушил молчание царь Антип. – Бояре мне тут мыслю дельную подали: обженить вас надобно.
– Че-его-о? – протянул Козьма недовольно, сдвигая сальную шапку набекрень.
Остальные сыновья лишь рты поразинули, так их кдивило известие это нежданное-негаданное.
– Да на кой они, бабы-то энти?! – замотал головой Козьма.
– Цыц, вобла пивная! – саданул царь Антип посохом в пол. – Не твово ума дело, на что. А как сказал, так и будет.
– Дело ваше, отец, а токма я несогласный.
– В поле пойдешь – сеять, пахать, коров за титьки дергать! – грозно свел брови царь Антип.
– А чего сразу в поле-то? – разом скис Козьма. – Чуть что – сразу в поле.
– Так чего выбираешь?
– Ладно уж, давайте бабу, коли так. – Козьма содрал с головы шапку и хлопнул ей об пол.
– Я те кто, Козьма? – пуще прежнего разозлился царь-батюшка, – торгаш какой непотребный али сваха, баб тебе доставлять? Сам найдешь.
– Так у меня работы – во! – Козьма сжал пальцами горло.
– Обождет твое «во».
– Не обождет, – буркнул Козьма.
– Обождет!
– Нет!
– В поле!!!
– Так бы сразу и сказали, а чего ругаться-то? Чуть что – сразу ругаться.
– И шапку подбери. Не на базаре, чай, шапками кидаться.
– Шапку, шапку, – проскрипел Козьма, но шапку подобрал и зажал в руках. – Где их искать-то, баб энтих?
– А и вправду, – призадумался царь Антип. – А, бояре? Где у нас бабы-то водятся?
– Бабы – они везде водятся, – степенно покачал головой боярин Семен Потапыч.
– Вот помню случай был… – отозвался с полу боярин Филимон, который уже пришел в себя, только лежал тихонько да к разговору прислушивался – не об нем ли толкуют.
– Цыц, стукнутый! Лежи себе, сохни.
Филимон заткнулся, прикрыв глаза, будто уснул опять.
– Так где, говоришь, Потапыч? – вновь обернулся царь Антип к боярину Семену.
– Везде, батюшка наш, куды ни плюнь.
– Точнее.
– А точнее, так у меня три дочки на выданье.
– Во-он ты куды плюнул! – царь Антип поправил корону концом посоха. – Породниться, значится, хочешь.
– А чем мои других хуже? – выкрутился боярин Семен.
– А мои? – встрепенулся лежащий на полу боярин Филимон. – Мои тоже ничего!
– А их тоже, того, веслом? – уставился на него царь Антип.
– Зачем веслом? – похлопал глазами Филимон, воздевая себя на непослушные ноги и ища глазами свой посох.
– Мало ли, может у вас энто наследственное, хе-хе.
– Ха, ха-ха! – загоготали бояре.
– Скалкой было, для порядку.
– По башке?
– Зачем по башке?
– Да так. Веселый ты человек, Филька.
– Ага, ну да, – поспешно согласился боярин, выжимая руками полы кафтана.
– Еще у кого дочки? – царь Антип обвел взглядом бояр.
– Да, почитай, у кажного по две, по три, – ответил за всех боярин Семен Потапыч.
– Расстарались вы, бороды многогрешные, – прицокнул языком царь-батюшка. – Так что ж делать-то будем, ась?
– Да бери, надежа-царь, моих, и всего делов! – стукнул посохом боярин Семен, гордо выпрямляя спину. Луч солнца коснулся его кафтана, и тот заблестел, засиял шитьем золотым.
– А чего это твоих? – вскочил со скамьи боярин Трофим. – Мои-то, чай, не хуже будут.
– Молчал бы уж, – бросил боярин Семен. – Сравнил тоже!
– Ты на что енто тут намекашь, ась? – Борода у боярина Трофима встала дыбом, глаза выкатились, наливаясь гневом. – На что намекаешь, я тя спрашиваю?
– Знамо на что! У дочек-то поспрошай. Особливо у старшей.
– Ах ты…
– Ну, ты, не балуй! – погрозил посохом боярин Семен.
– А мои?! – поспешно вскочил вслед за Трофимом боярин Василий. – Мои тоже, чай, не пальцем деланые!
– А ты, Васька, не встревай! – прорычал в бороду боярин Семен.
– Да-да, ты лучше помолчи! – поддакнул Трофим.
– Чего это я молчать должон?
– А того!
– Чего – того?
– Того самого!
– А в глаз?
– А в
