только корона на ей держится!
– Дурва ты, дурва, – приплясывает вторая. – Нечвестно! Нашла, где ентву чвестность исквать – в болотве! Хва!
Закручинилась лягушка в короне, крупную слезу пустила, языком ее смахнула да и погребла прочь. Жалко ее почему-то Андрону стало, но встревать в лягушачьи разборки ему как-то не с руки. Да и голос у той, что на кочке отплясывает, слишком уж смахивает на тот, из ночного кошмара – ошибиться тяжело. И пусть короны у нее нет, так власти хоть отбавляй – еще и вправду в «болотве» своем утопит, коли чего ей не так выйдет. Как спасла, так и утопит – ей-ей!
Напрягся Андрон от мыслей своих, веточку тонкую сильно перегнул; хрустнула та у него в пальцах.
Затих Андрон, пошевелиться боится, а лягушки все разом в его сторону головы обернули. Крупная плясать на кочке перестала, тоже на куст уставилась. Смотрела, смотрела, потом стрелу в пасть поперек вставила и в два прыжка к кусту выпрыгнула. Андрон от неожиданности на спину повалился.
– Ква-а, – разулыбалась лягушенция, завидев Андрона. Стрелу на траву выплюнула, глазищами поводит, лапками косолапыми траву мнет. – Очвухался, гвость залетный?
– Я не гвоздь, государыня, – лопочет Андрон, отъезжая на заду от лягушки. – Андрон я.
– Знаю, квак звать-квеличать твебя. Спасибвочки твебе.
– Да за что ж энто, государыня? – нашел в себе Андрон храбрости удивиться.
– За стрелу энтву.
Молчит Андрон, мысли в голове ворочает, не подвох ли какой со стрелой-то?
– Дык я ж, государыня, про ту стрелу и слыхом не слыхивал, и ведать не ведаю, – на всякий случай сказал он, отползая еще чуток.
– И то знаю, но твы твак вовремя подвернулся, на Антипа, цваря твоего, пальчиквом уквазал.
– Не мой он, государыня! – пискнул Андрон, но лягушка, казалось, не расслышала.
– Послала я разузнать все про цваря твого.
– И? – насторожился Андрон.
– Обженить решил цварь Антип своих свыновей.
– Кого? – переспросил Андрон, не сразу уразумев, о чем речь идет.
– Свыновей! – топнула лапкой лягушка. – Твы никвак глухвой?
– Нет, нет, – замахал руками Андрон. – Свиновей так свиновей – разве я против, государыня?
– Да не свиновей, а свыновей, остволоп! – разозлилась лягушка.
– Ну да, я так и говорю.
– Ох, бедва с твобой, – покачалась на лапках лягушка. – В общем, пустили они по стреле, да Иквану подсобили мои поддванные чуток, под ножку ему подлезли, свебя не пожалели. – Лягушка сделала вид, будто слезу пустила, сухой глаз утерла.
– Кому подсобили? – окончательно окосел Андрон.
– Иквану! Твочно глухвой квакой-то.
– Ах, Ива-ану! – дошло до Андрона.
– Твы издеваешься?
– Да вы что, государыня! И в мыслях у меня того не было, – перекрестился Андрон. – Токма говорите вы чуток странно, я не всегда уразуметь успеваю.
– Тугводум? – уточнила лягушка. – Али нечвем?
– Ага, он самый, энтот… – закивал Андрон.
– Ну и… болотво с тобой! Квобщем, идет этвот самый Икван сюда…
– Как… сюда? – побледнел Андрон. – Зачем?
– Квот же твы дурвень! – разозлилась лягушка. – Твак ведь, у квого стрела, та и жена цваревича будвет.
– А… – выставил палец Андрон, ткнув им в лягушку.
– Дошло? Я, Квака! – гордо надула зоб лягушка. – Дочь самогво Квощея Бессмертногво!
Андрон в конец побледнел, шелохнуться не может, будто к земле прирос – надо же, угораздило его с нечистью такого ранга связаться. Шутка ли, сам Кощей-батюшка! А дочка у него…
Андрон потряс головой, сбрасывая наваждение, и перекрестился – авось исчезнет лягуха. Ан нет, сидит напротив, как сидела, глаза на Андрона пучит, пасть разевает.
– Токва слышь, Андрон? – переждав, пока Андрон в себя немного придет. – Не Квака я вовсе, понял?
– А кто? – прохрипел тот. Вдруг еще в какое чудище лягушка-то обратится, почище этой образины зеленой.
– Цваревна я, Квасилиса. Понял?
– Как не понять, государыня, – закивал Андрон, облизывая губы сухие. – Вы – царевна Василиса Кваковна, дочь Кощея-батюшки.
– Дурвак! Проство цваревна.
– Ага, дурак, как есть, – промямлил Андрон заплетающимся языком.
– Толькво твы об этвом и знаешь. Цваревна-то наствоящая в болотве остванется, а я замест ее за Иквана замуж квыйду. А твы при мне будвешь, понял?
– Ага, понял. А зачем?
– Чтво – зачвем?
– При вас зачем, государыня?
– Слугвой, дурвень! Чвин получвишь квысокий.
– Чего? – разинул рот Андрон.
– Чвин!!!
– А-а-а! – смекнул наконец Андрон, в мгновение ока приободрившись. – Так энто мы завсегда пожалуйста. Это мы могём!
– Ну квот, наквонец-тво! Да смотри у меня, толькво про Квасилису наствоящую ляпнуть квому не вздумай.
– Да чтоб я! Да ни в жизь! – порывисто вскочил Андрон. – Тьфу на нее. Тьфу, тьфу!
– Молодвец! – похвалила лягушка. – А твеперь слушай сюдва…
Пока Квака Кощеевна с Андроном Не-знам-каким планы свои коварные строили да замыслы подлые вынашивали, а Иван Царевич, хмурее тучи, по лесу бродил, под кустики, за деревца заглядывал, стрелу свою сыскивал, оглянемся на дворы боярский да купеческий, куда стрелы Данилы и Козьмы угодили.
Повезло шибко в тот день боярину Трофиму, о чем молился боярин без устали, руки не покладая. Только присело семейство многочисленное Трофимово за стол отобедать, как слышат, шмелем чего-то гудит, и все сильнее и ближе. Головами закрутили, понять не могут, откуда звук такой странный исходит, а уж непонятность – она тут как тут. Ухнула стрела в растворенное настежь окошко, кокошник старшей дочери Глафиры насквозь пробила и пригвоздила его к столу посредь солений всяких и блюд аппетитных. Тут уж домочадцам Трофимовым не до куропаток жареных, почек верченых да свинки, яблоками обложенной, стало, не говоря уж о разносолах. На кого икота напала, кто со скамьи рухнул в беспамятстве, а у кого сил достало, тот под стол забрался. Бабы, которых обморок не взял – те голосить принялись. Носятся туда-сюда, будто ошпаренные, визжат, руками машут. Мебель ходуном в доме ходит, сторонится, крынки с тарелками по полу скачут. Свинка – бок жареный яблоко из пасти выронила, под шкап схоронилась, почки по углам разбежались, куропатки в окна повыпрыгивали на радость псам дворовым.
Слуги прибежали, кто с ведрами, кто с дубинами и метлами, а один даже с самоваром наперехват. Стоят в дверях, сообразить пытаются, с чего переполох такой поднялся. Но в забаву боярскую не встревают, боязно – вдруг не потрафишь чем?
В общем, суета радостная охватила хоромы Трофимовы. Одна Глафира сидит на своем месте, макушку щупает, в толк взять не может, как жива осталась, и кто такую подлость сотворить с ней удумал. Никак, месть чья? Мало ли у ей парней всяких было – ух, падкая до них Глафира была, аж саму жуть брала! С одним погуляет, потискается, бросит – и к следующему бежит, а глаз уж на третьего поглядывает – засматривается.
А тут
