Я посмотрел на Славу, тот — на меня. Андриевский внушал мне доверие. К тому же в любом случае неизвестная нам Катерина нужна разведчику-теоретику, чтобы подтвердить его показания. А в том, что сделает это, не было никаких сомнений: у них было достаточно времени, чтобы договориться обо всем, в том числе и о том, что говорить, а что не говорить следователю. Если, конечно, им есть что скрывать. Нам нужны были их показания, чтобы попытаться найти хоть какие-нибудь зацепки, детали, которые позволили бы продвинуться пусть не в поиске преступников, но хотя бы в установлении их личностей.
— Хорошо, Юрий Владимирович, такой вариант нас устраивает, — соглашаюсь я.
После чего Андриевский весьма дотошно вычитывает написанный мной протокол, как положено, расписывается на каждой странице и уходит со словами:
— Тогда я не прощаюсь.
Когда мы остаемся вдвоем, Слава спрашивает:
— Ну как он тебе?
Пожимаю плечами:
— Ты знаешь, не распробовал. С одной стороны, вроде не врет, кое-что из того, что он говорил, я от Меркулова слышал. Но вся эта история какая-то уж очень туманная…
— Как все истории в их конторе, — добавил Слава.
— Может быть. Поэтому пошли они набок с их секретными операциями! Наше дело установить и по возможности изловить тех, кто американца пристрелил.
— Установить — установим, а вот достать — не знаю, — заметил Грязнов. — У нас же теперь государственных границ — за каждым тыном. Сделают свое дело — да и свалят в ту же Чечню. Попробуй достань оттуда!
— Если Родина прикажет, Слава… — тихо и полушутя говорю я.
— Да уж, за ней не заржавеет!.. Ладно, пойду в дежурку, в буфет загляну. На тебя брать что-нибудь? Будешь ждать, что этот соловей из Ясенева пропоет, или домой поедешь?
— Буду ждать. Что-то ты как будто с предубеждением про нашего друга говоришь?
— По привычке, Александр Борисович. Обычная человеческая ошибка — переносить мнение об одном человеке из конторы на всех ее представителей и на контору в целом. О, видишь, как насобачился формулировать, отчеты сочиняя!
8
Я одобрил предложение Грязнова, обратиться к водителям, проезжавшим в злополучный вечер по Минке, хотя особых надежд на этот путь поиска свидетелей не возлагал. Тем не менее прозвучавшее по радио объявление принесло свои результаты. После обеда, ближе к вечеру, стали звонить и приходить люди. Помощники Грязнова детально опрашивали каждого. Через полтора часа мы имели более-менее похожие описания преступников и совершенно бесполезные фотороботы. И это вполне естественно: во-первых, было уже темное время суток, во-вторых, ребята с автоматом отнюдь не желали понравиться или запомниться кому бы то ни было. Скорее, наоборот.
И вот что мы имели в конце концов. Один — ярко выраженный кавказец, но не армянин или азербайджанец, скорее грузин или чеченец. Уже, как говорится, теплее. Рост выше среднего, производил впечатление физически крепкого человека. Небрит, нос крупный, но не чрезмерно. Глаза блестят. Ничего себе примета, ночью у всех глаза блестят, кто на свет смотрит. О прическе и форме бровей и лба никто ничего не сказал, потому что до самых глаз была натянута черная вязаная шапочка. Таких по московским рынкам сотни ошивается.
Второй — ярко выраженный славянский тип с обветренным, небритым лицом. Но если кавказцу его синеватая небритость брюнета придавала некий шарм, то на красном лице второго серая щетина выглядела неопрятно. Одет он был в куртку и джинсы. Почти на глаза натянута такая же, как у напарника, шапочка. Единственной особой приметой, будь это год восьмидесятый, можно считать то, что он прилично стреляет из автомата. Но в наше лихое время хороших вояк развелось больше, чем людей, читавших Пушкина.
Мы со Славой вынуждены были признать, что пока у нас нет ощутимых результатов, хотя кавказский след, как основная версия, имел все больше шансов на дальнейшую разработку. Это значит, что в первую голову нам нужно работать с Андриевским. Возможно, он не говорит всей правды о своей личной миссии в Чечню. Я слышал, что республика напичкана сотрудниками Федеральной службы контрразведки. Почему не предположить, что и у разведчиков могут быть в той стороне свои интересы? Может быть, пули, посланные вдогонку «вольво», предназначались не американцу, а нашему веселому эрудиту? Нет, все меньше и меньше надежд питал я на скорое раскрытие этого дела. Был бы Кервуд какой-нибудь фирмач, убили бы его из-за денег — все ясно. А то разведчики, да еще и непокорные горцы!..
Когда зазвонил городской телефон, Славы не было в кабинете, поэтому трубку снял я.
— Алло? Это Александр Борисович? Андриевский вас беспокоит.
— Нисколько вы нас не беспокоите, Юрий Владимирович. Узнал вас. Чем порадуете?
— Да, кое-какие новости есть. Нашел я телефон той Кати, позвонил и как раз напал на нее. Она немного напугана, сами понимаете… В общем, она попросила, чтобы я тоже присутствовал при вашей с ней беседе. Это ничего?
— Нет, конечно, пожалуйста.
— Она снимает комнату на Сиреневом бульваре и часа через два будет на месте.
— Хорошо. Куда за вами заехать? В Ясенево?
— Нет, я сейчас на Лубянке, так что подскочу сам. Если не смогу, позвоню. До встречи!
Вернулся Слава. Я рассказал ему о том, что звонил Андриевский. И он поделился последними новостями коротко, но исчерпывающе:
— Ни хрена! Никто ни в одну больницу из интересующих нас людей не обращался по поводу огнестрельных ранений!
— Ну давай допустим, что убийца тоже не дурак, — мягко говорю я расстроенному Славе. — Сейчас на каждом углу частные и хозрасчетные медики практикуют. Если их попросить и просьбу позолотить, сделают все что надо и не станут никуда сообщать. Это опять же подтверждает, что попутчик Кервуда господин Андриевский вряд ли был сообщником убийц, он бы не повез раненого в государственную больницу.
— Это еще вопрос! — недоверчиво покрутил головой Слава.
— Ладно, Фома неверующий, это даже хорошо, что у нас нет единодушия на данном этапе расследования. С твоего позволения я заскочил бы домой, обед принял. Слушай, поехали со мной, а? Поедим как люди, потом можно будет хоть всю ночь исповеди путанок слушать.
— Нет, спасибо, в другой раз, — отказался Грязнов. — Во-первых, надо сидеть здесь, мало ли что, вдруг выплывет что-нибудь. Во-вторых, жена твоя подруг начнет мне сватать.
— Давай я скажу ей! Она из лучших побуждений… — слегка растерялся я. — Я ей намекну, и тема будет закрыта.
— Я не поэтому, Саша, — покачал головой Грязнов. — Знаю, что Ирина хочет мне помочь. Только не думаю, что будет толк с этого, только женщину хорошую подставит.
Семь лет назад Слава Грязнов развелся со своей женой, хохотушкой Верой. Из этой женщины бил неиссякаемый оптимизм, замешенный на здоровом эгоизме. Душа жаждала спокойной и веселой жизни, а разве может быть жизнь спокойной у оперуполномоченного уголовного розыска? А если учесть при этом, что Верка Славу любила по-настоящему и переживала за него каждый раз, когда он срывался на задержание, становится понятно, что долго она такую жизнь выдержать не могла. Слава комплексовал по этому поводу и считал себя одного во всем виноватым. Себя и свою работу. Этот собачий труд можно было ненавидеть — он того заслуживал, но было за что и любить — за риск, остроту ощущений и не такие уж редкие минуты триумфа. Одно лишь было невозможно — исполнять эту работу равнодушно и спокойно, как башмаки ремонтировать.
Вся наша поредевшая и разбросанная по Москве шайка друзей — Меркулов, Романова, Моисеев и я, — все мы очень переживали за Славку, но помочь не могли, да и не так просто ему нашу помощь было оказать. Гордый человек!
— Ладно, — говорю, — оставайся, коли так, но ты не прав.
— Знаю, — отмахнулся Грязнов. — Привет своим передавай.
9
Машина, в которой сидели, не считая водителя, мы со Славой да Юрий Андриевский, ехала по Стромынке. Грязнов прихватил с собой маленький японский диктофон, чтобы записать показания Катерины. Вообще-то муровцы были оснащены отечественной аппаратурой, и, как правило, наши диктофоны были более громоздки и менее надежны. К тому же высокий, симпатичный да еще и усатый Вячеслав Грязнов любил щегольнуть, что бы, как он сам объяснял, форма соответствовала содержанию.
Юра Андриевский решил, наверное, что самое время напомнить нам, что в Службе внешней разведки работают люди с чистыми руками и стерилизованной совестью. Он долго и нудно объяснял, сколько моральных и нравственных мук он вынес, когда ради выполнения долга вынужден был вежливо общаться с людьми, с которыми в обычных условиях он не стал бы вообще разговаривать, даже грубо. Очевидно, его нужно было понимать так, что и с Катериной он спутался только для того, чтобы ни на шаг не упускать из виду пройдоху Кервуда.
