Нам-то по большому счету было все равно — верен Юрий своей жене или нет. Мне кажется, он тоже это понимал. Наверное, постоянная потребность объясняться и все объяснять сформировалась в нем за время работы в конторе.
— …Только девчонок напугали. Когда этой Катьке звонил, мне показалось, что она немного навеселе. Стресс, что ли, снимает, — делился сомнениями Андриевский. — Вам, наверное, лучше, если она пьяная, Александр Борисович? Пьяные они болтливые, да?
— Не всегда. Какие-то особо важные для себя вещи человек, в том числе и женщина, не выбалтывает в любом состоянии опьянения. Для того чтобы заставить говорить, существуют специальные средства. Но это скорее по вашей части, Юрий Владимирович!
— Обижаете! Я — теоретик.
— С чего вы взяли, что обижаю. У вас такая специфика работы. Не только ведь в КГБ психотропные средства применяют. Военные, политические и экономические интересы государства выше прав человека, не так ли?
— Вы ерничаете?
— Ни в коем случае! Мне кажется, я высказал аксиому. Другое дело, что внутренняя убежденность в том, что это неправильно, могла помимо моей воли окрасить голос не теми тонами, которые вы хотели бы услышать.
— Ловко это вы завернули, Александр Борисович, только предубежденность ваша по отношению к разведке чувствуется. Наверное, к вашим собственным впечатлениям прежних лет прибавились впечатления от книг Игоря Кулагина. Ему хорошо изобличать теперь, когда разоблачители в очереди стоят, чтоб в обойму попасть!
— Вы его осуждаете?
— Естественно! Судите сами: когда творилось то, о чем он пишет, где был сам генерал Кулагин? Участвовал во всех делах или, в лучшем случае, молча стоял рядом. Красивая позиция? Во-вторых, как бы вы и ваш товарищ из МУРа отнеслись к своему товарищу по службе, который вдруг начал бы на каждом углу рассказывать о секретных аспектах вашей работы: о системе агентурной сети, методике допроса и прочей кухне, не предназначенной для всеобщего обозрения.
— Вот тут я с вами согласен, — мрачно кивнул Андриевскому Слава.
— Видите! — с победным видом повернулся ко мне Юрий.
— Вижу, — ответил я. — И со многим согласен. А спорю так, из-за характера.
Мы медленно ехали по нужной нам улице, Андриевский всматривался в стены домов, проплывающих мимо, искал нужный номер.
— Кажется, здесь.
Мы вышли из машины втроем, вошли в темный голый дворик. Однако с первого захода в нужную квартиру не попали. Во дворе уходили в глубь жилого массива еще несколько пятиэтажек, помеченных, по-видимому, только на почтальонских картах (если такие у них имеются) литерами А, Б и В.
И вот мы на четвертом этаже у дверей под номером четырнадцать. Слава Грязнов нажимает кнопку звонка. За тонкой дверью слышится переливчатый сигнал.
В двери глазка нет, но никто не спрашивает у пришедших, кто они и зачем, никто не открывает дверей не глядя, как поступают люди бесшабашные, а проституток можно, наверное, отнести к людям рисковым.
— Как вы сказали: она комнату снимает? — спросил Слава у Андриевского.
Тот немного помедлил, припоминая:
— Кажется, так. Она назвала адрес и сказала: я тут комнату снимаю.
— Тогда не складывается…
— Почему? — спросил я.
— Саша, расположение квартир в доме таково: слева на площадке — трехкомнатные, следом — однокомнатные, потом — две двухкомнатные. Четырнадцатая — однокомнатная. Здесь можно снимать только кухню, чулан или балкончик, если имеется.
— Она не могла вас обмануть? — спрашиваю я.
— Могла, почему нет. Я не Ален Делон.
— Хороши мы будем возле этой двери, если она нас надула! — хмыкнул Слава.
Андриевский постучал кулаком в дверь, крикнул:
— Катя! Открой! Это Юра!..
Я услышал или, может, мне показалось, как за дверями соседей началось какое-то шебуршанье — соседи прильнули к дверным глазкам и замочным скважинам: опять что-то происходит в их затхлом, пропахшем мочой и кухней подъезде.
— Идиотская ситуация, — вздохнул Андриевский.
— Пока еще нет, — откликнулся Слава. — Вот когда замок ломанем, а за дверями божий одуванчик с вязаньем в руках окажется — вот тогда да, будем идиотами выглядеть. Помолчите-ка минутку!
Слава прильнул ухом к двери, послушал.
— Кто бы там ни жил, сей человек занят водными процедурами, вода в ванной комнате шумит характерно.
— Почему не открывают тогда? — недоумевал Андриевский. — Мы же звоним, стучим как…
— Про идиотов больше не надо! — быстро перебил его Грязнов. — Возможно, человек моется не один.
— Ну так что делать будем? — хмуро спрашиваю я.
— Вот вы, Александр Борисович, зарисовываетесь здесь явно нелепо. Солидный человек, работник, можно сказать, почти правительственных структур, а стоите с портфельчиком у дверей проститутки с аэропорта! — балагурил, чтобы не материться, Грязнов. — Были бы тут какие-нибудь репортеры из «Таймс» — вот вам и пожалуйста, клубничная сенсация!
Добродушно ворчу в ответ:
— Моли Бога, чтоб это ее дверь была! Скандал — это тоже популярность. А вот если мы не найдем никого и ничего, то на рынке шинелишки свои будем продавать, чтоб на хлеб сотенок насшибать!
— Веселые вы ребята! — восхищенно произнес Андриевский.
— Это от отчаяния, — пояснил я.
— Понимаю, — потупился он.
Наверное, чувствует себя неудобно оттого, что пусть и невольно, а нас подвел.
Но Грязнов, наш суперсыщик, почему-то не торопился уходить от квартиры номер 14. Прирожденный розыскной талант плюс опыт выработали в нем своего рода оперативное чутье.
— Ну что, Саша, ломаем под мою ответственность? — спросил он шепотом.
Так же негромко отвечаю:
— Давай уж под мою. У меня ее немножко больше…
— Понял.
— Юрий Владимирович, — говорю нашему попутчику, — мы сейчас будем нарушать закон, проникать в эту квартиру без ордера и разрешения хозяев. Может быть, вам не хочется при этом присутствовать?
У Андриевского в глазах мелькнуло, как мне показалось, радостное удивление.
— Хотелось бы вас послушаться, Александр Борисович, — молвил он. — Но потом трудно будет уважать себя в вашем присутствии.
Ничего не попишешь — сказано было хорошо.
Тем временем Слава, не признававший ни кейсов, ни портфелей, ни сумок через плечо, порылся в больших карманах кожаного пальто и извлек оттуда набор отмычек. Этот инструмент Слава отнял у известного квартирного вора Васи Листратова, дав тому честное слово, что вернет вещь, стоящую больших денег, как только Вася отсидит свое. Но срок его уже кончился, а Листратов что-то в наших краях не показывался. Может, сгинул где-нибудь. В зоне жизнь человеческая недорого стоит.
Грязнов изучил замочную скважину. Выглядело это со стороны довольно комично — будто высокий солидный мужчина в хорошем пальто занимается предосудительным делом: подглядывает за жильцами. Правда, тем из соседей, кто терпеливо переминался, прильнув оком к линзе дверного глазка, недолго пришлось наслаждаться непривычной картиной. Слава нашел подходящую основу, сунул ее в замочную скважину, покрутил туда-сюда — и дверь открылась. Простенький замок, никаких дополнительных цепочек и запоров. Не боятся хозяева или, может, брать у них нечего?
В прихожей, кроме встроенного обшарпанного шкафа, зеркала на стене и табуретки, ничего нет. Да-а, будет смех, если тут и правда какая-нибудь нищая пенсионерка последние дни доживает. Но нет, нет в квартире того стойкого, неприятного приторного запаха, который сопровождает одинокую старость. Из комнаты пахло приличной косметикой, сигаретным дымом и, кажется, спиртным.
Так и есть. В комнате из мебели диван, два кресла, телевизор на тонкой ножке, журнальный столик, на котором в живописном беспорядке располагались: пустая бутылка из-под шампанского, на три четверти опустошенная литровая бутыль водки «Кремлевская», мельхиоровая стопочка, хрустальный бокал, потерявшие форму и золотистый блеск шпроты на тарелке и кроме истерзанных рыбьих тушек орудие глумления — вилка, завершали сей натюрморт пепельница, полная окурков, полупустая пачка сигарет «Кэмел» и зажигалка.
Все свидетельствовало о том, что хозяин или хозяйка, скорее всего, развлекали себя сами, после чего отправились на водные процедуры.
Вслед за Грязновым мы с Андриевским заглянули на кухню. Здесь, как и в прихожей, мебелишка была убогая, зато, всунутый в угол, утробно и уютно гудел большой белый, совсем новый холодильник. Слава не преминул заглянуть в обе камеры, морозильную и собственно холодильник. В морозильнике, в пластиковых тарелочках, запаянных целлофаном, лежали ягоды. В холодильнике на полках — яркие банки, баночки, бутылочки и бутылки. Судя по всему, человек живет здесь недавно, не бедный человек, семьей не обремененный, скорее всего, молодая женщина. Как говорится в одной игре, уже теплее.
