И я взглянул с террасы на этот зал. Не было больше мрачной пещеры с напластованиями зловонного ячьего масла и древних остатков пищи; помещение было открыто для солнечного света и все выскоблено до блеска; покрытые коркой изваяния исчезли, и теперь можно было разглядеть пол, сделанный из прекрасных мраморных плит. Слуга chabi по приказанию Укуруя только что натер пол воском и теперь полировал его, скользя туда-сюда в надетых на ноги шапках из овечьей шерсти.
— Это еще не все, — сказал ван, — поскольку люди вымылись, то стало возможно разглядеть их лица, и мне удалось отобрать несколько привлекательных женщин. Даже я, хоть и не являюсь бон, счел их вполне достойными тех многочисленных монет, которые они носят. Хочешь. Марко, я пришлю тебе на выбор двух или трех сегодня вечером? — Поскольку я замешкался с ответом, он подумал и добавил учтиво: — Среди chabi есть также два или три хорошеньких мальчика.
— Спасибо, — ответил я. — Мне больше по вкусу женщины, но я предпочитаю быть у них, скажем так, первой монетой, а не сто восьмой. Однако здесь, в Тибете, это будет означать совокупление с женщиной уродливой и нежеланной. Поэтому я с благодарностью отказываюсь и продолжу, пожалуй, хранить целомудрие, пока не попаду на юг Юньнаня. Надеюсь, что женщины юэ придутся мне больше по вкусу.
— Я тоже на это надеюсь, — сказал Укуруй. — Кстати, старый Баян со дня на день должен вернуться из своего последнего набега. Так что ты сможешь передать ему письмо от моего царственного отца, и я буду очень рад, если в нем содержится приказ для меня — направиться с армиями на юг. Думаю, скоро придется выступить в поход, поэтому постарайся пока не привыкать к тем удобствам, которые мы позволяем себе во дворце.
Похоже, этот молодой ван твердо решил проявить гостеприимство, ибо сразу отправился посмотреть, не сможет ли он все-таки отыскать для меня женщину, которая еще ни разу не одаривала своих поклонников, но была бы при этом вполне достойна получить монету, когда сделает это. Когда вечером я отправился в свои покои, намереваясь лечь спать, мои chabi гордо выставили передо мной двух малышек. Обе улыбались, на их личиках не было пятен, они просто сияли чистотой, а темно-красные одеяния девочек были украшены мехом. Как и все бон, эти малышки не носили нижнего белья, я увидел это, когда chabi сорвали с них одежду, чтобы я смог убедиться в их принадлежности к женскому полу. Мне объяснили, что девочек зовут Рянг и Одко и что они мои подружки в постели. Я не умел говорить на тибетском языке, но с помощью жестов все-таки выяснил, сколько им лет. Одко было десять лет, а Рянг — девять.
Я не смог удержаться от смеха, хотя это, похоже, привело в замешательство chabi и обидело девочек. Все ясно: найти более-менее симпатичную девственницу в Тибете можно лишь среди детей. Я испытал легкое разочарование. Поскольку Рянг и Одко были совсем еще девочками, почти совсем лишенными характерных особенностей своего пола, представлялось весьма затруднительным определить, как они будут выглядеть, когда вырастут. Поэтому, увы, я не могу заявить, что когда-либо наслаждался настоящей женщиной бон или же видел хоть одну из них раздетой. Я также не могу сообщить любознательным читателям, чем отличаются тибетки от женщин других рас — какие у них имеются интересные особенности строения тела или как они ведут себя при совокуплении. Единственной особенностью, которую я заметил у обеих девочек, было то, что у каждой из них имелись пятна вроде родинок на попках, чуть выше того места, где начинается расселина между ягодицами. Багряные пятна величиной с блюдце выделялись на кремовой коже, причем пятно было немного темней у девятилетней Рянг, чем у старшей девочки. Поскольку малышки не были сестрами, я удивился такому совпадению и потом спросил Укуруя, у всех ли женщин бон имеется такая особенность.
— У всех детей, как мужского, так и женского пола, есть такие пятна, — сказал он. — И не только у детей дроков и бон. Дети хань, юэ и даже монголов — все они рождаются с таким пятном. Неужели у ваших младенцев нет его, ференгхи?
— Я никогда не видел ничего подобного. Ни у моих соотечественников, ни у персов, ни у армян, ни у арабов или иудеев…
— Правда? Мы, монголы, называем его «оленьим пятнышком», потому что оно постепенно блекнет и исчезает — как пятна на олененке, — когда ребенок становится старше. Оно обычно исчезает в возрасте десяти-одиннадцати лет. Еще одно отличие между нами и жителями Запада, а? Но небольшое, как я полагаю.
Несколько дней спустя орлок Баян вернулся из похода во главе семитысячного конного войска. Колонна выглядела уставшей от перехода, но не слишком поредевшей из-за сражений: всего лишь около дюжины лошадей шли с пустыми седлами. Когда Баян переоделся в чистую одежду в своей юрте, он явился во временную резиденцию Укуруя в сопровождении сардаров и других офицеров, чтобы засвидетельствовать почтение вану и встретиться со мной. Мы втроем уселись за стол на террасе, а младшие офицеры устроились отдельно, чуть поодаль. Всем нам прислуживали chabi, которые разносили рога и черепа с кумысом, архой и еще одним местным напитком, который бон варили из ячменя.
— Юэ придерживаются своей обычной трусливой тактики, — проворчал Баян, докладывая о результатах набега. — Спрятаться, нанести удар в спину и сбежать. Я бы легко разыскал проклятых беглецов в джунглях Тямпы, но это именно то, чего они и ждут, — что я растяну фланги и оторвусь от своих резервов. Ну а поскольку гонец принес мне известие, что великий хан отправил мне письмо, я все бросил и повернул обратно. Пусть эти ублюдки юэ считают, что они отразили нашу атаку, мне все равно, я еще уничтожу их. Надеюсь, посланец Поло, вы привезли мне от Хубилая какой-нибудь добрый совет, как это сделать?
Я вручил орлоку письмо, и мы все сидели молча, пока он сломал восковые печати yin, развернул и прочитал послание Хубилая. Баян был уже далеко не молодым, хотя и крепким мужчиной. Выглядел орлок довольно свирепо, весь в боевых шрамах, как и всякий монгольский воин, но у него еще были зубы устрашающего вида, я никогда не видел ничего подобного во рту человека. Признаться, поначалу я был просто заворожен и гораздо больше интересовался его челюстью, чем теми словами, которые вылетали из его рта.
Понаблюдав за Баяном какое-то время попристальней, я пришел к выводу, что зубы эти были не настоящими, но сделанными из прочного фарфора. Впоследствии орлок рассказал, что их изготовили специально для него после того, как в одном из сражений враг-самоед вышиб Баяну все зубы железной булавой. Со временем я встретил и других монголов и хань, у которых имелись искусственные зубы — китайские лекари делали их весьма искусно и именовали kin-chi. Однако Баян был первым, у кого я увидел искусственную челюсть. Выглядела она просто ужасно — очевидно, лекарь, который их сделал, не испытывал к орлоку особой симпатии. Зубы выглядели такими же массивными и крепкими, как каменные вехи по сторонам дороги, и они были пригнаны друг к другу и держались вместе благодаря искусной золотой проволоке, блестящей и сверкающей. Баян сам говорил мне, что зубы эти были весьма неудобны и даже причиняли боль, поэтому он вставлял их между деснами, только когда ему надо было с официальным визитом посетить какого-нибудь сановника, или поесть, или же покорить своей красотой женщину. Я не сказал ему, но, по-моему, эти его kin-chi, когда полководец пережевывал ими пищу, должны были вызывать отвращение у всех сановников, а заодно и у всех слуг, которые прислуживали ему за столом, а уж об их воздействии на женщин мне не хотелось даже думать.
