– Нет, я сам, ваше высокородие.
– Давно ли в Москву возвратились?
– Сегодня утром.
– Вот как! И ты прямо в полк явился? Достойно похвалы. Чего ж ты хочешь?
– Нести службу ее величества, ваше высокородие.
– Так тебе ж, красавец, надо сначала учиться. Если хочешь, я велю записать тебя в полковую школу… Акинф Петрович! – крикнул Соковнин.
На зов вошел старый писарь. Он стоял у двери навытяжку.
– Вели записать солдата Суворова в полковую школу, в солдатский класс. Да погоди-ка… Ганнибал Абрам Петрович сказывал мне, что ты, Суворов, горазд в науках. Уж не записать ли тебя прямо в инженерный класс?
– Нет, сударь, сначала в солдатский класс.
– Быть по-твоему. Там и сверстники твои сидят. А теперь ступай домой.
– А сейчас в школу нельзя?
– Сейчас? Ну что ж, охота пуще неволи. Акинф Петрович, вели проводить его в школу…
– Конь у меня, – вспомнил Александр.
– Ты на коне? Коня поставь в денник[51]. Акинф Петрович, распорядись. Прощай, солдат! Служи, учись!
Александр поклонился.
– Говори: «Счастливо оставаться», – шепнул Александру Акинф Петрович.
– Счастливо оставаться, ваше высокородие!
Соковнин кивком отпустил Александра. После его выхода из присутствия там снова поднялись смех и говор.
В канцелярии Акинф Петрович приказал:
– Иванов!
– Есть!
– Отведи солдата Суворова в полковую школу, в солдатский класс. Скажи Бухгольцу – Соковнин приказал. Коня Суворова поставить в денник гренадерской роты. Дать овса. Вычистить. Осмотреть подковы.
– Он у меня не кован, – сказал Александр. – Из деревни…
– Не кован – подковать.
Писарь повел Александра из канцелярии вниз.
Караульные в сенях по-прежнему играли в шашки.
Увидев Александра, первый караульный сказал:
– Ага! Что я тебе говорил: наверх не ходить! Вот тебя сейчас и взгреют.
Писарь на ходу сказал:
– Евонный родитель премьер-майору друг и приятель…
– Вот те на! – воскликнул второй караульный. – Так ты ему, милый, не сказал, чаю, что я тебя за ухо драл?
– Сказал, – не останавливаясь, ответил Александр.
– Так! Стало быть, не тебя, а меня взгреют! – И, оборотясь к доске, караульный прибавил: – Тебе ходить.
На дворе Александр показал писарю Шермака. Некормленый конь грыз железную обивку коновязи, рыхля землю копытом.
– Велите, сударь, напоить коня. Я его прямо с ходу взял…
– Ладно. Что ты ездишь на неоседланном коне? Без седла и коню и всаднику тяжелей. Идем!
Глава четвертая
Полковая школа
Полковая школа, куда писарь привел Суворова, помещалась в новой просторной двухэтажной избе.
Писарь ввел Александра прямо в солдатский класс, где шел урок арифметики. Он увидел перед собой несколько некрашеных длинных столов; за столами на скамьях сидели ученики.
Тут были и мальчики, и взрослые солдаты. Ученики скрипели грифелями по аспидным[52] доскам. Между столами расхаживал учитель в зеленом мундире. Размахивая ферулой[53], он диктовал задачу:
– Биль три бочка, полный вина. Один бочка пустой. Два – полный. Один – тридцать ведра. Второй – пятнадцать ведра. Третий – десять ведра. Написаль? Пустой бочка биль тридцать ведра. Так… Ты зашем пришель? – ткнув писаря в грудь ферулой, спросил учитель.
– По приказанию господина премьер-майора Соковнина пришел определить в школу солдата Суворова, – отрапортовал писарь.
Учитель легонько ударил Суворова ферулой по темени и воскликнул:
– О дурень! Какой ты есть зольдат?
– Конечно, я солдат.
– Боже спаси! Ты говорить немецки?
– Немного, уважаемый господин!
– О, карош малшишка! Где тебе садить? Ты такой малый. Сдесь!
Учитель указал ферулой на одну из скамей. Взглянув туда, Александр радостно воскликнул:
– Прошка! Дубасов!
– Кому Прошка, а тебе еще Прохор Иванович, – буркнул густым басом огромный солдат.
Он подвинулся на скамье, чтобы дать мальчику место. Суворов сел между ним и его розовощеким, упитанным соседом.
Схватив Прохора за руку, Суворов попытался ее пожать.
– Смотри не раздави! – усмехнулся Прохор, не отнимая железной руки.
– Так вы суть камраден?! – воскликнул учитель.
– Верно! – ответил Прохор.
– Марш! – махнул учитель в сторону писаря ферулой. – Дубас!
Дубасов встал.
– И ты, Сувор! Всталь!
Суворов молча встал вместе с Прохором. Он был ему едва по пояс. Все ученики оборотились в сторону Суворова и Дубасова.
– Сувор! Всталь на скамья!
Александр вскочил на скамью.
В классе раздались смешки: теперь голова Александра оказалась чуть выше плеча Прохора Дубасова.
– Все еще не хваталь! – причмокнул, пожалев, учитель, становясь перед Дубасовым. – Смотрель! Этот – высокий, и этот – низкий. Этот чердак очень высоко. Чердак хозяин никогда не ставиль хороший мебель. Разный хлам. Пустой…
Учитель потянулся и постучал ферулой по лбу Прохора, приговаривая:
– Бум! Бум! Бум! Пустой, как винный бочка. Некарошо иметь такой калова!
Среди учеников несколько человек угодливо засмеялись. Особенно старательно смеялся визгливым голоском розовощекий сосед Суворова справа, парень лет пятнадцати, одетый богато, с кисейными брыжами[54] на рукавах кафтана. Дубасов молча исподлобья смотрел на учителя.
Бухгольц продолжал, издеваясь:
– Он был Берлин, был Потсдам. Он видел кайзер Фридрих Вильгельм. Теперь кайзер там, – учитель показал линейкой вниз, – темный, сырой могил…
– А как же арифметика? – спросил Александр.
– Ага! Хорошо! Я буду повторять задач… Один хозяин имель три бочка, полный вина, один бочка пустой. Он не имель мерка и захотель выпить пять ведер вина.
– Одному не выпить! – вставил Александр.
– Закрыль свой рот! – Бухгольц подумал и прибавил: – Он будет приглашаль друзей и с ними выпиваль.
– Они перепьются, – возразил Александр.
– Закрыль свой пасть! – рявкнул Бухгольц, хлопнув по столу ферулой.
Он повторил условие задачи и прибавил:
– Очень простой задач. Если первый будет решить Дубас, Сувор получиль удар. Если Сувор решиль первый, получиль удар – о, не первый и не последний удар! – получиль Дубас. Все поняль?
– Поняли! Поняли! – хором закричали все ученики, поняв главное: что задачу никому, кроме Дубасова и Суворова, не придется решать.
Розовощекий сосед Суворова плюнул на свою доску, стер с нее кисейной брыжей рукава ранее написанное и подсунул доску и грифель Александру.
– Скоро кончаль урок. Решать шустро, быстро! – приказал Бухгольц.
Дубасов заслонил громадной рукой свою доску от Александра и, наморщив лоб, приставил грифель к кончику носа. Александр на одолженной ему товарищем доске что-то начертил и подвинул доску соседу. Тот увидел нарисованного на доске поросенка с хвостиком, закрученным винтом. Внизу было подписано: «Это ты».
Бухгольц, не обращая внимания на учеников, ходил перед столами по классу, размахивая ферулой и напевая себе под нос марш.
Стерев поросенка, сосед прошептал Александру:
– Рачьи буркалы[55]! – и написал: «А ты рак».
Александр приписал две буквы спереди к слову
«рак» и придвинул доску обратно.
Заметив эти проделки, Бухгольц крикнул:
– Юсуп Сергиус, не смель помогаль Сувор!
Подобными развлечениями коротали конец урока и прочие ученики: кто играл в «крестики», кто в «заводиловку». Один Прохор Дубасов страдал над задачей и, вздыхая, ворочаясь на скамье, то улыбался, то мрачнел. Вся доска была у него исписана сложением и вычитанием одних и тех же цифр.
На дворе проиграл рожок, что обозначало конец урока.
Бухгольц сначала спросил Дубасова:
– Что будем услыхать от вас, большой Дубас?
– Чуть-чуть не решил, да тут горнист заиграл.
– О! Я говориль: высокий чердак плохо меблирт[56]. Ну, что ты скажешь, умный малютка? Я вижу: немного минут – и ты уже сделать результат.
– Нет, я не решил. И не думал решать… – ответил Александр.
– Что? Как ты смель?
– Невыгодно, сударь. Вы сказали: если я решу – быть биту Дубасову?
– Сказаль.
– А если он решит, быть биту мне?
– Сказаль.
– Так нам лучше обоим не решать: и бить некого…
Бухгольц в изумлении открыл рот, лицо его побагровело. Все ученики притаились и ждали, что учитель обрушится на новичка и примется колотить его по чему попало ферулой.
Вместо того Бухгольц вдруг расхохотался, хлопнув себя по лбу:
– О! Какой ты есть глупец, Иоганн!
Он легонько ударил Суворова по темени и ушел из класса сконфуженный.
Ученики окружили Дубасова и Суворова. Одни смеялись над Дубасовым, другие говорили, что новичок и сам ни за что бы не решил задачку. Особенно наскакивал сосед Суворова, Сергей Юсупов.
– Вперил рачьи буркалы! – кричал Юсупов. – Явно врешь – где тебе решить?
– Решу!
– Давай на спор?
– Кто спорит, тот гроша не стоит!
– Хвачу тебя раз – из тебя дух вон!
– А я об тебя и рук марать не стану!
