класса сынок его все равно был, как отшипенец. С ним водиться было позорно.
– А после девятого? – опять хрипит мой голос.
– После девятого его батя начал что-то там зарабатывать, и его перевели в гимназию первую, но там тоже был какой-то скандал, – снова усмехается Артем.– Даже не знаю, где он в итоге доучился. И, судя по тому, что его выперли из универской команды программистов, нифига не поменялось. Как был он придурошным ботаном, так и остался.
Выперли из универской команды?
Картинки за окном сменяют одна другую, и под гробовую тишину салона это выглядит странно.
Вижу «родной» указатель на улицу с домом Барковых и заранее отстегиваю ремень. Как только машина тормозит у ворот, тянусь к ручке и, обернувшись, спрашиваю:
– Он тебе тоже дал в нос?
– Нет. Он до меня бы не допрыгнул.
– Сейчас допрыгнет.
– Так ты тоже из этих? – с иронией бросает он, глядя на меня, как на жалкую дуру.
– Из каких?
– Из тех, кто по нему сохнет.
Мои щеки обдает жаром. Лицо Колесова становится презрительным. И в этот момент я немного его боюсь.
– Я – это я, – говорю, отвернувшись. – И со вчерашнего дня ничего не изменилось.
Выпрыгнув из машины, громко хлопаю дверью. Скрипя снегом, прохожу в калитку, злясь от того, что парковочное место младшего Баркова пустое, и от того, что мне есть до этого дело.
Глава 6
– Бронировали? – интересуется девушка-администратор, перехватив меня между гардеробом и стойкой.
– Да, – расстегиваю я крючки на своем полушубке. – На Морозову.
– Одну минутку…
Осматриваю набитый людьми зал нового морского ресторана, но здесь просто море лиц, и я даже не знаю, на ком сконцентрироваться.
Окна от пола до потолка, резные деревянные столы, узорчатые подушки на стульях, в общем такой себе уютный «прованс».
Вчера было открытие, поэтому сегодня на места особый спрос, даже не знаю, как умудрилась втиснуться. Стол освободился за минуту до моего звонка, иначе нам бы пришлось ждать следующей недели.
Ну что ж. Я везучая.
Обернувшись через плечо, смотрю на свою пеструю компанию, улыбаясь и маша маме рукой. Она расстегивает свою забавную рыжую шубу, изучая потолок, пол, стены, в общем, все что видит. На ней черное трикотажное платье, которое подчёркивает тот факт, что через три месяца она станет мамой. И выглядит это очень мило, по-моему.
Мои глаза сами собой расширяются, когда цепляются за приближающуюся парочку отдыхающих, вернее – уходящих.
Это Кирилл Дубцов в компании декана нашего факультета. То есть своей матери – очень ухоженной и аристократичного вида женщине, рядом с которой женщина вроде моей мамы выглядела бы слегка бездомным котёнком. На ней костюм, состоящий из юбки и пиджака, на груди блестит камнями какая-то брошь, тёмные короткие волосы аккуратно зачесаны назад.
Она значительно старше моей мамы. И я с ней никогда не общалась. От нее веет такой властностью, что посещает желание опустить глаза, но прежде чем успеваю это сделать, мои глаза встречаются с глазами ее сына.
Взгляд нашего местного принца впивается в мое лицо, а потом начинает быстро шарить вокруг. Шарить до тех пор, пока не находит то, что искал. Аньку.
Держась за локоть своего деда, она слушает их с мамой разговор, но, кажется, отделяется от своего тела, когда рядом с ними вырастает семейный подряд Дубцовых.
Наш декан беседует с Максимом Борисовичем, полностью игнорируя женщин, и все это время взгляд подруги мечется между полом и глазами Кирилла.
Он смотрит на неё через плечо своей матери, положа в карманы руки и слегка расставив ноги.
Началось…
Они как два чертовых магнита. Из этого ничего хорошего не выйдет…
– Все хорошо, – слышу голос администратора. – Пожалуйста, раздевайтесь в гардеробе, и я провожу вас за столик…
– Спасибо… – бормочу я.
Оказавшись рядом с мамой, тихо говорю:
– Добрый вечер.
Цепкие голубые глаза заглядывают в мое лицо, и от этого взгляда хочется спрятаться.
– Добрый, – прохладно улыбается Ирина Дубцова. – Что ж, хорошего вечера, – снова обращается она к Анькиному деду.
– Благодарю, – отзывается он, промокая лоб белым квадратиком носового платка.
Я не уверена, жива ли моя подруга.
Выглядит она так, будто у неё перегорела пара микросхем. Но я очень хорошо ее понимаю. Я понимаю, что в компании нашего декана можно выдержать не так много времени, иначе есть угроза схлопотать заниженную самооценку.
Скосив глаза, подруга смотрит на гардероб, у которого Дубцов помогает своей матери надеть черное классическое пальто…
– Нас накормят? – отвлекает меня мама, чем разряжает обстановку.
– Да… – выдыхаю я. – Раздеваемся.
Спустя пять минут мы усаживаемся за овальный деревянный стол, выкрашенный в белый цвет. И впервые за этот день я не думаю ни о чем.
Наконец-то.
Глядя в меню со всякими морскими гадами, я не думаю ни о чем!
Ни о перспективном футболисте, который смотрел на меня, как на букашку.
Ни о пятиклашке-Баркове, который два года ходил в одном и том же свитере, ни о нем же, ввязывающимся в драки, потому что его троллят, ни о Баркове-студенте, которого… выперли из университетской команды программистов, несмотря на связи его отца и корону на его голове. И тем более я не хочу думать о Баркове, который на досуге в одиночестве посещает киносеансы в старомодных кинотеатрах, где до него я не встречала ни одного знакомого лица.
Он ходит туда, чтобы побыть одному…
Я не видела его со вчерашнего вечера.
– Ну, девицы? – весело восклицает Максим Борисович, указывая рукой на меню. – Кто мне это переведет?
– Ты чего, дедуль? – отстраненно бормочет Анька. – Читать разучился?
– Анюта, – цокает мама. – Я тоже немного торможу. Так сейчас говорят?
– Мам, не прикидывайся старой, – пеняю я, пряча улыбку. – Сейчас говорят «туплю».
– В мое время это называлось «сужать горизонты», – просвещает наш кавалер.
– А в мое – быть «заторможенным», – присоединяется к нему мама, и мы с Анькой начинаем театрально закатывать глаза.
– А как в твое время называли занудство? – хихикает подруга, снова становясь самой собой.
Все же, соприкосновение с Дубцовым накладывает сильные отпечатки на ее психику. У неё сужаются горизонты и она становится заторможенной…
Теряю эту мысль, когда вслед за администратором в зал ресторана заходит… Игорь Николаевич Барков.
В компании очень гламурной женщины, с виду его ровесницы. В дорогущем дизайнерском платье, с дизайнерскими браслетами на запястьях и в сапогах на десятисантиметровых шпильках…
На нем костюм и галстук. Я не видела его сегодня, потому что он уехал очень рано.
Выдвинув для неё стул, ждёт, пока женщина усядется.
На его губах играет легкая улыбка, как и на губах его спутницы. Она расслабленная и какая-то томная. Она – не его родственница, это просто очевидно!
Боже…
Мое сердце останавливается, а потом делает полный оборот вокруг своей оси, а когда в панике смотрю на маму, оно холодеет, как и все мое нутро.
– Мам, – бормочу взволнованно, наблюдая за тем, как расширяются ее голубые глаза.
За нашим столом наступает гробовая тишина, а ещё через мгновение или целую вечность глаза моей любимой мамы увлажняются,
