Поучение четвертое
О страхе Божием
Святой Иоанн говорит в Соборных посланиях своих: совершенна любы вон изгоняет страх (1 Ин. 4: 18). Что хочет сказать нам чрез сие святой [апостол]? О какой любви говорит он нам и о каком страхе? Ибо пророк Давид говорит в псалме: бойтеся Господа, еси святии Его (Пс. 33: 10), и много других подобных изречений находим мы в Божественных Писаниях. Итак, если и святые, столько любящие Господа, боятся Его, то как же святой Иоанн говорит: совершенна любы вон изгоняет страх? Святой хочет нам показать этим, что есть два страха: один первоначальный, а другой совершенный, и что один свойствен, так сказать, начинающим быть благочестивыми, другой же есть страх [святых] совершенных, достигших в меру совершенной любви. Например, кто исполняет волю Божию по страху мук, как мы сказали, еще новоначальный, ибо он не делает добра для самого добра, но по страху наказания. Другой же исполняет волю Божию из любви к Богу, любя Его собственно для того, чтобы благоугодить Ему: сей знает, в чем состоит существенное добро, он познал, что значит быть с Богом. Сей-то имеет истинную любовь, которую святой называет совершенною. И эта любовь приводит его в совершенный страх, ибо таковой боится Бога и исполняет волю Божию уже не по [страху] наказания, уже не для того чтобы избегнуть мучений, но потому, что он, как мы сказали, вкусив самой сладости пребывания с Богом, боится отпасть, боится лишиться ее. И сей совершенный страх, рождающийся от этой любви, изгоняет первоначальный страх: посему-то апостол и говорит: совершенна любы вон изгоняет страх.
Однако невозможно достигнуть совершенного страха [иначе], как только первоначальным страхом. Ибо трояким образом, как говорит Василий Великий[16], можем мы угодить Богу: или благоугождаем Ему, боясь муки, – и тогда [находимся] в состоянии раба; или, ища награды, исполняем повеления Божии ради собственной пользы и посему уподобляемся наемникам; или делаем добро ради самого добра, – и [тогда] мы находимся в состоянии сына. Ибо сын, когда приходит в совершенный возраст и в разум, исполняет волю отца своего не потому, что боится быть наказанным, и не для того, чтобы получить от него награду, но собственно потому и хранит к нему особенную любовь и подобающее отцу почтение, что любит его и уверен, что все имение отца принадлежит и ему. Таковой сподобляется услышать: уже неси раб, но сын… и наследник Божий Иисус Христом (Гал. 4: 7). Таковой уже не боится, как мы сказали, Бога, конечно, тем первоначальным страхом, но любит Его, как и святой Антоний говорит: «Я уже не боюсь Бога, но люблю Его»[17].
И Господь, сказав Аврааму, когда он привел для жертвоприношения Ему сына своего: ныне бо познах, яко боишися ты Бога (Быт. 22:12), этим означил тот совершенный страх, который рождается от любви. Ибо [иначе] как бы он сказал: ныне бо познах, когда [Авраам] уже сделал столько из послушания Богу: оставил все свое и переселился в чужую землю – к народу, служившему идолам, где не было и следа Богопочитания, и сверх [всего] этого навел [на него Бог] такое страшное искушение – жертвоприношение сына, и после сего сказал ему: ныне бо познах, яко боишися ты Бога. Очевидно, что Он говорил здесь о совершенном страхе, свойственном святым, которые уже не по страху мучения и не для получения награды исполняют волю Божию, но, любя Бога, как мы многократно говорили, боятся сделать что-либо против воли Бога, ими любимого. Посему-то и говорит [апостол]: любы вон изгоняет страх, ибо они уже не по страху действуют, но боятся, потому что любят. В этом состоит совершенный страх.
Но невозможно (как мы уже сказали выше) достигнуть совершенного страха, если кто прежде не приобретает первоначального. Ибо сказано: Начало премудрости страх Господень (Притч. 1: 7), и еще сказано: страх Божий есть начало и конец (см. Сир. 1:15,18). Началом назван первоначальный страх, за которым следует совершенный страх святых. Первоначальный страх свойствен нашему душевному состоянию. Он сохраняет душу от всякого зла, как полировка медь, ибо сказано: страхом же Господним уклоняется всяк от зла (Притч. 15: 27). Итак, если кто уклоняется от зла по страху наказания, как раб, боящийся господина, то он постепенно приходит и к тому, чтобы делать благое добровольно, и мало-помалу начинает, как наемник, надеяться некоторого воздаяния за свое благое делание. Ибо когда он постоянно будет избегать зла, как мы сказали, из страха, подобно рабу, и делать благое в надежде награды, подобно наемнику, то, пребывая, по благодати Божией, во благом и соразмерно сему соединяясь с Богом, он получает вкус благого и начинает понимать, в чем истинное добро, и уже не хочет разлучаться с ним. Ибо кто может разлучить такового от любви Христовой? – как сказал апостол (см. Рим. 8: 35).
Тогда достигает он в достоинство сына, и любит добро ради самого добра, и боится, потому что любит. Сей-то есть великий и совершенный страх. Поэтому и пророк, уча нас отличать один страх от другого, сказал: приидите, чада, послушайте мене, страху Господню научу вас. Кто есть человек хотяй живот, любяй дни видети благи? (Пс. 33: 12–13). Обратите внимание ваше на каждое слово пророка, как каждое речение его имеет свою силу. Сперва говорит он: приидите ко мне, призывая нас к добродетели, [потом] прилагает и чада. Чадами называют святые тех, которые их словами обращаются от греха к добродетели, как и апостол говорит: Чадца моя, имиже паки болезную, дондеже вообразится Христос в вас (Гал. 4:19). Потом, призвав нас и приготовив к тому обращению, [пророк] говорит: страху Господню научу вас.
Видите ли дерзновение святого? Мы, когда хотим сказать что-либо доброе, всегда говорим: «Хотите ли, мы беседуем с вами несколько о страхе Божием или о другой какой-либо добродетели?» Святой же пророк не так, но с дерзновением говорит: приидите, чада, послушайте мене, страху Господню научу вас. Кто есть человек хотяй живот, любяй дни видети благи? Потом, как бы услышав от кого-либо в ответ: «Я желаю, научи меня, как жить и видеть дни благие», он научает, говоря: Удержи язык твой от зла и устне твои, еже не глаголати льсти (Пс. 33:14). Итак, он прежде [всего] отсекает действие зла страхом Божиим.
Удерживать язык свой от зла значит не уязвлять чем-либо совести ближнего, не злословить, не раздражать. А устами своими не глаголати льсти значит не обольщать ближнего[18]. Потом [пророк] прибавляет: уклонися от зла. Сперва сказал он о некоторых частных грехах: о злословии, обмане, а потом говорит вообще о всяком зле. Уклонися от зла, т. е. избегай вообще всякого зла, уклоняйся от всякого дела, ведущего ко греху. Опять, сказав это, он не остановился на этом, но прибавил: и сотвори благо. Ибо случается, что иной не делает зла, но и добра не делает; иной также не обижает, но не оказывает и милосердия; иной не ненавидит, но и не любит. Итак, хорошо сказал пророк: Уклонися от зла и сотвори благо (Пс. 33:15). Вот он показывает нам ту постепенность трех устроений [душевных], о которой мы упоминали выше. Страхом Божиим он научил уклоняться от зла и тогда уже повелевает начать благое. Ибо, когда кто сподобится освободиться от зла и удалится от него, тогда он естественно совершает доброе, наставляемый святыми.
Сказав об этом столь хорошо и последовательно, он продолжает: взыщи мира и пожени и. Не сказал только взыщи, но усиленно стремись за ним, чтобы достигнуть его. Следите внимательно умом вашим за сею речью и примечайте точность, наблюдаемую святым. Когда кто сподобится уклониться от зла и [потом] будет стараться, с помощью Божией, делать благое, тотчас восстают на него брани вражеские, и он подвизается, трудится, сокрушается, не только боясь возвратиться опять на злое, как мы сказали о рабе, но и надеясь, как было упомянуто, награды за благое, подобно наемнику. И таким образом, терпя нападения от врага, борясь с ним и сопротивляясь ему, он делает благое, но с большой скорбью, с великим трудом. Когда же он получит помощь от Бога и приобретет некоторый навык в добре, тогда видит он покой, тогда вкушает мир, тогда ощущает, что значит печаль брани и что – радость и веселие мира. И потом уже ищет мира, усиленно стремится к нему, чтобы достигнуть его, приобрести совершенно и водворить его в себе.
Что может быть блаженнее души, сподобившейся прийти во сию меру [духовного возраста]? Таковой, как мы неоднократно говорили, находится в достоинстве сына; ибо поистине блажени миротворцы, яко тии сынове Божии нарекутся (Мф. 5: 9). Кто может отселе побудить душу сию делать добро ради чего-либо иного, кроме наслаждения тем самым добром? Кто может знать радость эту, кроме того, кто испытал ее? Тогда-то таковой, как мы уже несколько раз говорили, познает и совершенный страх. Вот мы слышали теперь, в чем состоит совершенный страх святых и в чем состоит первоначальный страх, свойственный нашему [душевному] устроению, и с чего человек начинает и чего достигает через страх Божий. Теперь мы желаем узнать и то, как вселяется в нас страх Божий, и хотим сказать, что нас отлучает от страха Божия.
