Я снимаю со лба повязку и расчесываю волосы так, чтобы кончики прядей нежно касались лица, подчеркивая линию подбородка. Ну вот, теперь у меня на лице «маска». Мне приходится надевать ее каждый день, но я не хочу, чтобы люди знали об этом. Я надеюсь, что мне удастся их обмануть, что они будут думать, что это и есть настоящая я, и не станут допытываться, что скрывается под всем этим. Не станут пытаться содрать с меня эту маску. А я буду продолжать ее носить. Буду улыбаться и, когда меня будут спрашивать, как у меня дела, буду отвечать, что все замечательно. Потому что это единственный известный мне способ справиться со своими проблемами – проблемами стареющей женщины.
Я смотрю на свои наручные часы. Еще только половина восьмого. Я всегда вставала рано – даже тогда, когда в этом не было никакой необходимости.
Я не работаю по четвергам. Это одна из тех особенностей, которая мне нравится в работе в супермаркете: там очень гибкий подход к тем, кто работает неполный рабочий день. Ли приезжает навестить меня в четверг после работы. Он стал бы смеяться, если бы я сказала ему, почему не работаю по четвергам. Сказал бы мне не быть такой глупой. Но мне хочется, чтобы к его приходу все было так, как следует: чистота, порядок и уют в доме, ужин в духовке, и я вся ухоженная и разнаряженная. Я могла бы всего этого не делать, но я это делаю. Всегда.
Я спускаюсь на первый этаж. На кухне звучат программы радиостанции «Радио-2». Они развлекают меня с утра до вечера, хотя иногда, во время программы, которую ведет Джереми Вайн[15], я ставлю компакт-диск с музыкой, потому что предпочитаю музыку болтовне о том о сем. Особенно болтовне про политику. Ею я вообще не интересуюсь.
Я надеваю резиновые перчатки и начинаю наведение порядка с мойки. Моя мама научила меня, как наводить порядок на кухне надлежащим образом. На ее водопроводных кранах вы смогли бы увидеть свое отражение. «Я это просто быстренько протру» – такой подход был не для нее. Я вдыхаю запах чистящего средства. Вроде бы оно должно пахнуть сосной, хотя в таких средствах мне нравятся другие, более острые запахи. Думаю, запахи химических веществ. А впрочем, пусть пахнет чем угодно, лишь бы это был запах чистоты. Мне нравится чувствовать уверенность, что при уборке ничего не было упущено.
Когда я заканчиваю уборку, кухня безупречна. Ее можно даже использовать в какой-нибудь телевизионной рекламе. Это хороший способ начать день – превратить нечто обычное в нечто особенное.
Я смотрю на свои наручные часы. Ли придет через десять минут. Ему все еще нравится быть пунктуальным – точь-в-точь как и мне. От старых привычек избавиться трудно. Приехать вовремя – это, конечно, не так-то просто при загруженности улиц, но Ли всегда как-то умудряется уходить с работы без задержек. Когда он устроился на свою нынешнюю работу, я переживала, что он станет одним из тех трудоголиков, которые ставят карьеру превыше всего, и лишь лет в пятьдесят, проснувшись в один прекрасный день, вдруг осознают, что забыли обзавестись семьей. Однако тот факт, что у него все еще находится время для мамы, позволяет мне надеяться, что он находит время и на кое-что другое. Он не из той категории парней, которые интересуются только своей работой и поэтому становятся очень нудными. Впрочем, пока нет никаких признаков, что он встречается с какой-то девушкой. С тех самых пор, как он расстался с Эммой. Но о ней мы с ним, разумеется, не говорим.
Я проверяю лазанью, готовящуюся в духовке, и поворачиваю ее, чтобы она пропеклась равномерно. Я знаю, что Ли ест много изысканных блюд, когда ходит по ресторанам и кафе, но ему все еще очень нравятся лазанья и воскресное жаркое его мамы. Я готовлю для него большие порции. Они побольше порций в тех шикарных ресторанах, в которых он бывает. И я изо всех сил стараюсь идти в ногу со временем. На прошлой неделе я приготовила макароны с тунцом и красным стручковым перцем. Это одно из тех слегка необычных блюд, рекламируемых в супермаркете «Сейнсбери».
Строго в назначенное время я слышу, как Ли вставляет ключ в дверной замок. Он стал жить отдельно почти десять лет назад, но когда он открывает входную дверь своим ключом, мне приятно думать, что этот дом все еще и его дом тоже. Есть что-то особенное в том, когда ты, уже став взрослым, приходишь в дом, в котором вырос. По крайней мере, так кажется лично мне.
– Привет, милый, – говорю я, встречая его в коридоре.
Он улыбается и наклоняется, чтобы меня поцеловать. Щеки у него холодные, но его глаза сегодня вечером блестят как-то по-особенному. У него такие же глаза, как у его отца. Хотя мы и не упоминаем об этом.
– Привет, мама. Тут что-то очень приятно пахнет.
– Лазанья, – говорю я. – Она будет готова через минутку-другую. Зайди на кухню и согрейся. – Я беру его куртку и вешаю на вешалку, а затем иду вслед за ним на кухню. – Как у тебя дела на работе?
– Хорошо. Как обычно, дел по горло, а тут еще Карл заболел – что было совсем некстати. Но мы справимся.
Он снова улыбается. Я никогда не расспрашиваю его слишком много про его работу. Я понимаю в целом, чем он занимается, но подробности меня не очень-то интересуют, и он это знает. Что для меня важно – так это то, что у него хорошая работа. Я всегда мечтала, чтобы у него была именно такая работа. Каждый родитель хочет для своего ребенка лучшей жизни, чем у его родителей, и чтобы у него было больше перспектив. И я знаю, что платят ему на его работе хорошо, потому что немногие мужчины его возраста могут позволить себе хорошую квартиру в центре города.
– Я уверена, что ты сумеешь со всем справиться. Ты всегда справляешься. Ну да ладно, садись, а я накрою на стол.
– Можно я тебе помогу?
– Нет, спасибо, милый. Тебе нужно отдохнуть.
Он всегда предлагает свою помощь, а я всегда говорю «нет». Тем не менее мне приятно, что он все время рвется мне помочь.
– Пожалуйста, – говорю я, ставя перед ним его тарелку.
Я пытаюсь налить ему бокал вина. Точнее, полбокала – он, когда за рулем, больше половины бокала не пьет.
– Нет, не надо, спасибо, – говорит он, накрыв бокал ладонью.
– Ты воздерживаешься по какой-то важной причине, да? – спрашиваю я, садясь напротив него. – Что-то вроде январского месячника воздержания?
– Нет. Просто я выпил несколько бокалов вчера вечером.
– С коллегами по работе?
– Нет. Я ходил в ресторан с одной своей знакомой.
Я начинаю разрезать лазанью.
– Я ее знаю?
– Нет. Я познакомился с ней на этой неделе.
Он опускает ресницы, но я успеваю заметить выражение его глаз.
– Ну и кто она?
– Я не могу ничего от тебя утаить, да? – говорит он, поднимая взгляд.
Правда, при этом он улыбается. И улыбается с таким видом, что становится ясно: он не возражает против того, чтобы я его расспрашивала. Я сглатываю, чувствуя, как внутри меня словно зажегся какой-то огонек.
– Похоже, кем бы она ни была, ты весьма рад тому, что с ней познакомился?
– Ее зовут Джесс. Вчера вечером было всего лишь первое свидание, но она мне нравится. Она мне очень нравится.
– Она работает вместе с тобой? – спрашиваю я, надеясь, что ответ будет отрицательным, потому что, насколько я могу судить, те женщины, которые работают вместе с Ли, уж очень сконцентрированы на своей карьере.
– Нет, не со мной, но неподалеку. Я вообще-то встретил ее на вокзале. Между нами совершенно случайно завязался разговор.
– Чем она занимается?
– Она работает в кинотеатре, который находится в торговом центре. Встречает зрителей, здоровается с ними, проводит их к их местам – и все такое прочее.
Я киваю. Это не тот род занятий, который можно считать более важным, чем семья.
– Она хорошенькая?
– Мама…
– А что, в нынешние времена про такое уже не спрашивают?
– Она вообще-то потрясающая. Не в обычном, гламурном смысле, нет. Она производит ошеломляющее впечатление. Но при этом очень земная.
– Ну, и когда ты меня с ней познакомишь?
– Дай мне время, это ведь было всего лишь первое свидание.
– Хорошо, но постарайся поскорее привести ее сюда на воскресный обед.
– Ты имеешь в виду – чтобы ты могла ее осмотреть, как ветеринар осматривает какую-нибудь лошадку, да? – снова улыбается он.
– Нет. Чтобы я могла поприветствовать ее в нашей семье.
Ли поднимает бровь:
– Как я уже сказал, дай мне время. Давай будем продвигаться вперед шаг за шагом. Я не хочу пороть горячку.
– Тебе тридцать два года, Ли. Я не думаю, что кто-то смог бы обвинить тебя в том, что ты порешь горячку.
Он перестает жевать и смотрит на меня. Впервые за этот вечер в воздухе чувствуется холодок.
– Если понуждать какого-то человека остепениться и обзавестись семьей, то он, возможно, совершит при этом ошибку. И, возможно, будет жалеть об этом до конца своей жизни. И, возможно, это скажется на тех, кто его окружает.
Холодок становится настоящим морозом. Я долго жую то, что у меня во рту, уже сомневаясь, смогу ли я физически это проглотить. Рвотные позывы еще очень слабые, но слишком хорошо мне знакомые. Ли может такое сделать. Может вызвать у меня подобную реакцию колким комментарием, изменением в тоне голоса или просто взглядом. В этом он очень похож на своего отца.
