– Извини, – говорю я.
– Ну что ж, тогда предложение действует и для следующего раза.
Он делает шаг вперед и целует меня в губы. И если у меня все-таки уже сопливый нос, то Ли слишком учтив для того, чтобы что-то сказать по этому поводу.
– Ну ладно, иди, – говорит он с улыбкой, отстраняясь от меня. – А то опоздаешь на поезд.
Я улыбаюсь, киваю и поспешно прохожу через турникет. Я бегу вверх по эскалатору и затем вниз по другому эскалатору. Поезд на Манчестер уже подъезжает к платформе.
В вагоне я нахожу для себя место возле окна. Мой телефон издает звуковой сигнал. Я достаю его из кармана и смотрю на пришедшее сообщение.
Я еще почти не знаю тебя, но у меня уже перехватывает дыхание. X.
– Это был хороший вечер? – спрашивает папа, когда я прихожу домой. На часах – почти полночь. Я думала, что он к этому времени будет уже в постели.
– Да, классный. Спасибо. Выяснилось, что лорд Волан-де-Морт в реальной жизни весьма любезен.
Папа улыбается:
– А Ли? Мне бы он понравился?
– Да, – говорю я. – Я думаю, что да.
– Вот и хорошо. Я иду спать.
– Знаешь, тебе не нужно было меня дожидаться. Я уже большая девочка.
Папа оборачивается и смотрит на меня:
– Родители никогда не перестают переживать, Джесс. Это узнаёшь, когда становишься родителем. Какими бы взрослыми ни были дети, их родители никогда не перестают за них переживать.
Джо Маунт
14 июля 2017 г. Митолройд, Великобритания
Для всех, кого это интересует, я размещу подробную информацию о предстоящих похоронах Джесс, как только все будет организовано. Нам придется подождать до того момента, когда коронер закончит расследование. Такое расследование, похоже, проводится всегда, когда кто-то умирает внезапной смертью. Спасибо всем за открытки с подбадривающими надписями и сообщения с соболезнованиями и хорошими словами в адрес Джесс. Ничто сейчас не может ослабить мою боль, но мне приятно осознавать, что вы все переживаете и что Джесс значила так много для такого большого числа людей.
Джесс
Четверг, 14 января 2016 года
Меня радует, что моя смерть была внезапной. Мама как-то раз сказала мне, что ее самая сильная боль не была физической: больнее всего ей было видеть то, как страдаем мы, глядя на ее медленное и мучительное увядание. А вот при внезапной смерти все, по крайней мере, будут от этого избавлены. Им придется всего лишь пережить шок. Шок, который чувствуется, похоже, в каждом из комментариев, прочитанных мною до этого момента.
Я задумываюсь над тем, что же это мог быть за несчастный случай. Мне вспоминается, как однажды в начальной школе, когда мы делали рисунки, распыляя краски (при этом нужно было сильно дуть в распылитель), я, вместо того чтобы дунуть, втянула краску в себя. Краска была красной, и с учительницей едва не случился сердечный приступ, когда она повернулась и увидела, что у меня изо рта капает красная жидкость. Моя смерть будет представлять собой какую-нибудь нелепость вроде этой – в этом я очень даже уверена. Мне остается только надеяться, что об этом не напишут на моем надгробии. Не напишут что-то вроде: «Здесь лежит Джесс Маунт, умершая абсолютно дурацкой смертью».
Я сажусь в кровати и качаю головой, осознав, что терзаюсь по поводу какой-то чуши. Мне ведь понятно, что именно этого и хотят те, кто сейчас со мной так зло шутит. Но когда читаешь публикацию собственного отца по поводу приготовлений к твоим похоронам, очень трудно не отнестись к этому серьезно. Причем очень серьезно.
Мне приходит в голову, что это, возможно, был и не несчастный случай. Я могла покончить с собой. Совершить самоубийство. Может, именно поэтому и пришлось вмешаться коронеру. Впрочем, я сомневаюсь, что у меня хватило бы на это решимости. Даже если бы имелась серьезная причина. И если через год я все еще буду встречаться с Ли, то не вижу никаких оснований для того, чтобы у меня могла возникнуть мысль о самоубийстве.
Я позволяю себе слегка улыбнуться, вспомнив о том, как приятно мне было чувствовать свою ладонь в его ладони, когда мы вчера вечером бежали с ним к железнодорожному вокзалу. Да, у нас с ним будет второе свидание. Это я знаю точно. И если верить тому, что я читаю в «Фейсбуке» (чему я не верю), то будет еще и превеликое множество других свиданий, пока в один прекрасный момент меня не переедет автобус или же не произойдет что-то в этом роде.
А может, я просто упаду в пролет между поездом и платформой? Как подходяще это будет для девушки, которая всю свою жизнь бегала к поездам, боясь опоздать на них. Однако это будет очень мерзко. И у всех на глазах. А меня ни то, ни другое не устраивает.
Вздохнув, я встаю с постели и смотрю на телефон, заряжающийся на комоде, но твердо придерживаюсь своего решения к нему не прикасаться. Мне необходимо прекратить читать эти публикации. Возможно, существует какой-то способ определить со стороны, щелкала ли я на них и читала ли их. Если я не буду их читать, сообщать о них и жаловаться, то моим мучителям станет скучно и они переключатся на кого-нибудь другого. Не могу представить себе, чтобы тот, кто этим занимается, стал бы продолжать это делать очень долго.
Я очень надеюсь, что не стал бы, потому что от одной только мысли, что какой-то там Док – вроде Дока из фильма «Назад, в будущее» – будет размещать в «Фейсбуке» из будущего публикации по поводу моей кончины аж до конца моих дней, мне становится дурно.
– Ну что, как? – спрашивает Сейди, когда я прихожу на станцию.
– Было хорошо, – отвечаю я, изо всех сил пытаясь не улыбнуться.
– Насколько хорошо? По шкале от одного до десяти.
– Не знаю. Может, девять.
– Значит, я так понимаю, за все заплатил он.
– Он был настоящим джентльменом.
– Ты хочешь сказать, что он не предложил тебе трахнуться с ним?
– Он сказал, что я могу у него переночевать, если хочу.
– Почему же ты этого не сделала?
– Послушай, я не настолько испорченная. Не на первом же свидании!
– Как будто раньше это тебя сдерживало.
– Ну, это было уже давно.
– Но он тебя поцеловал, да?
– Может, и поцеловал.
– Ну и как по шкале из десяти?
– Девять.
– Две девятки от девушки, которая никогда не присуждает десяток! Черт возьми, похоже, мне пора покупать себе шляпку на твою свадьбу.
– Угомонись. Еще ведь только начало. У него еще уйма шансов все испортить. У меня, кстати, тоже.
Я говорю это потому, что в подобных случаях я обычно так говорю. Но даже когда я произношу эти слова, я думаю о том, что Сейди написала в «Фейсбуке»: дескать, я сильно запала на Ли потому, что не думала, что меня вообще-то любят многие люди.
– И когда ты встречаешься с ним в следующий раз?
– Он сказал, что напишет мне.
– Они все так говорят.
– Он напишет.
– Почему ты в этом так уверена?
– Он точно напишет.
Мы садимся на поезд, идущий в Лидс. Как обычно, во второй вагон – самый безопасный. Сейди никогда по этому поводу ничего не говорит. Время от времени, когда поезд забит людьми и нам приходится садиться в один из последних вагонов, она смотрит на меня, чтобы увидеть на моем лице согласие, но никогда ничего не говорит. Она знает, что этого лучше не делать.
Мой телефон издает звуковой сигнал. Я достаю гаджет и вижу на дисплее имя Ли. Я отважилась внести его в список контактов в телефоне только вчера вечером, когда уже ехала домой. Я щелкаю на сообщении.
Когда я смогу снова с тобой увидеться? Как насчет обеденного перерыва, если ты теперь работаешь допоздна? В пятницу?
– Что я тебе говорила? – спрашиваю я у Сейди.
Она присвистывает:
– Впечатляет. Он держит свое слово.
Я пишу ответное сообщение: Пятница подходит. Примерно в 12: 30. Я начинаю работу в 2.
Он сразу отвечает: Прекрасно. Тогда в том же месте в 12: 30. Жду с нетерпением. X
Я кладу телефон обратно себе в карман.
– Ну и что там? – спрашивает Сейди.
– В пятницу, в обеденный перерыв.
– Жаждет встречи.
– Похоже, что да.
– Здорово. Мне приятно видеть, что ты улыбаешься. Я полагаю, что та фигня прекратилась, да? Ну, ты знаешь – то, что происходило в «Фейсбуке».
Я колеблюсь. Мне вообще-то хочется сказать ей правду, но, скорее всего, произойдет то же самое, что и в прошлый раз: она не сможет увидеть эти публикации. И я не хочу, чтобы она опять посмотрела на меня тем обеспокоенным взглядом. За свою жизнь я видела уже достаточно много таких взглядов.
– Да, – вздыхаю я. – Все снова стало нормальным.
Об этом мне сообщает Нина. Если бы я могла выбирать того, кто приносит плохие вести, она была бы второй в моем списке на эту роль – сразу после профессора Долорес Амбридж[11].
– Ты слышала про Алана Рикмана?[12] – спрашивает она, когда мы идем на кухню.
– Слышала что?
– Он умер. В реальной жизни, я имею в виду, а не как Снегг[13] в руках Волан-де-Морта.
Я таращусь на нее, не желая верить тому, что слышу.
