— Почему?
— Там ужасно обращаются со щенками. — Трейси, похоже, искренне расстроилась и сменила тему. — Давайте поговорим о чем-нибудь хорошем. Например, о нас. — Она погладила Ричарда по колену, а другую руку положила ему на ладонь. — Я знала, что вы еще вернетесь. У меня было такое предчувствие.
Она поцеловала его.
Поцелуй Мидлштейна поразил. По двум причинам: во-первых, потому что он его не ожидал, во-вторых, потому что целовалась Трейси восхитительно. У нее были нежные, но упругие губы, она чувствовала мужчин, знала, чего они хотят: взять инициативу или расслабиться; им в угоду она постанывала или смеялась. Так же она вела себя и в спальне. Сверху, снизу, боком, любые позы. Трейси давно не получала удовольствия от секса, так что какая разница? Мужчины намного старше, чем она, выжимали из нее эту страсть еще с тех пор, как она была подростком. Почему до сих пор никто не купил ей собаку? Может, этот, как его там, наконец купит?
Мидлштейн помедлил, растягивая удовольствие от поцелуя, и тут мысленно увидел себя со стороны — шестидесятилетнее тело, еще довольно подтянутое (он много лет занимался бегом, пока пару лет назад не заболели колени), но кожа местами обвисла. Грудь старческая, мышцы вокруг сосков потеряли упругость, волосы везде поседели. Не кошмар, но возраста было не скрыть. Заметь Ричард в опытном взгляде Трейси хотя бы тень разочарования, его самолюбие все равно пострадало бы. Однако потом он подумал, что речь сейчас идет не столько о том, чтобы оказаться перед ней голым, сколько о том, чтобы увидеть голой ее, настоящую здоровую женщину, — увидеть рядом, наедине, в спокойной обстановке. Но что же дальше? Стоит ли это все каких бы то ни было затрат?
Ричард отстранился, погладил ее по волосам, затем по плечу, которое, как он заметил позже, Трейси посыпала блестками — они остались у него на пальцах и на штанах.
— Я не могу, — произнес он. — Столько времени прошло с последнего раза. По-моему, я даже забыл, как это делается.
«Лучше сказать, что смущен», — подумал Ричард. Правда была намного унизительнее. К тому же он все равно не соврал.
— И ты приехал в такую даль просто так? — спросила она.
Эта подначка сработала бы с кем помоложе, только не с ним. В его чреслах горел особый огонь. Положение было отчаянное, но Ричард не позволил бы себя подгонять. Не для того он прожил столько лет, чтобы им вертела какая-то незнакомка.
— Наверное, мне и этого хватит.
— Хочешь, я сделаю все рукой? — тихо предложила она.
Он кивнул, Трейси быстро встала и пошла по коридору в ванную. Вскоре она принесла два полотенца и бутылку крема с дозатором. Крем поставила рядом с фотографией Митци, одно полотенце положила на колени себе, другое — Ричарду. Снова поцеловала его.
— Тебе нравится целоваться? — спросила она.
Он кивнул. Трейси погладила его щеку, рука заскользила ниже, по груди — слишком быстро, ему хотелось помедленней. Сказать ей, и она сделает все как надо, но Мидлштейн совсем потерял над собой контроль, онемел. Рука опустилась к промежности, пошарила там — да вот же он, как ты не замечаешь? — и наконец отыскала, что нужно. Трейси приласкала его через ткань, быстро расстегнула на брюках пуговицу, молнию и вытащила из семейных трусов его член. Погладила, потянулась к бутылочке и несколько раз надавила на дозатор. Мидлштейн увидел, что это антицеллюлитный крем. Трейси намазала им его пенис.
— Нравится? — спросила она, озорно, по-девичьи глядя ему в глаза. — Ну конечно, нравится.
Не дожидаясь ответа, она сжала член. Послушай, чего ты от нее хочешь? Вторник, время — пол-одиннадцатого, давай уж, поехали, старина. Очень скоро он кончил.
* * *
Домой Мидлштейн летел как на крыльях. Дороги свободны? Отлично! Он был в восторге уже потому, что сегодня ночью уснет как убитый. А сейчас внутри у него все пело. Словно на десять лет помолодел. Боже, как она хороша! Вряд ли он позвонит ей снова — целую сотню баксов за то, что мог бы сделать и сам? — и все же не мешает сохранить листок с ее номером на всякий пожарный случай. Трейси чистенькая, с ней спокойно. Правда, действовал на нервы тот факт, что для этого придется спонсировать, пусть даже по мелочи, женщину с квартирой больше, чем у него.
И все же это было роскошно — снова ощутить нежное прикосновение женщины. Затаив дыхание, отдаться ее ласкам, испытать маленькую смерть — и возрождение. И пусть о близости двух любящих людей тут не шло и речи, Мидлштейн был глубоко тронут. Он решил изменить критерии поиска.
Ричард сел за свой чистый письменный стол, включил компьютер и открыл закладку еврейского сайта знакомств. Сорокалетние слишком молоды. Он давно это знал, а теперь понял окончательно. Занимаясь любовью, он хотел раздеваться догола, но так, чтобы они с партнершей чувствовали себя на равных. Надо искать женщин от пятидесяти до шестидесяти лет.
И тут ему выдали две сотни новых анкет, целый мир открылся только потому, что он решил встречаться с теми, кто больше подходит ему по возрасту. Ричард прочитал штук десять объявлений и наконец наткнулся на фотографию кудрявой черноволосой толстушки, которая улыбалась и выглядела намного моложе шестидесяти. Она показалась ему невероятно знакомой, и Мидлштейна сразу же потянуло к ней просто потому, что он стосковался по близким. Он открыл ее страничку и вдруг понял, что глазеет на фото своей жены Эди, только десятилетней давности, сделанное, когда они еще не разлюбили друг друга и не отдалились так, будто живут на разных полюсах.
Он помнил эту фотографию: ее сделали в Италии. Первый отпуск вдвоем: Робин уехала в колледж. Им тогда было по пятьдесят. Последние двадцать пять лет они растили детей, и теперь в браке наступил второй этап. Мидлштейн читал о нем в журналах, слышал от друзей и предвкушал это время.
На деле же вышло, что они стали ссориться по любому поводу. Точнее, ссорилась Эди, она издевалась над каждым его предложением. Что он знает о Риме? Это она учила в колледже итальянский и после окончания две недели жила в Италии. Это она раньше владела языком почти в совершенстве и, конечно же, через день-другой снова с легкостью на нем заговорит. Зачем ехать на экскурсию, когда они могут сами погулять? Почему гостиница рядом с Ватиканом? Оттуда слишком долго добираться. И почему, наконец, он не надел ботинки поудобнее? (Они гуляли по Ватикану. Прошли всего милю, но в то время колени уже начали побаливать, и Ричард совсем измучился. Стоило пикнуть, Эди как с цепи сорвалась. Когда они добрались до Сикстинской капеллы, она практически визжала, только шиканье охранников смогло ее успокоить и то — не с первого раза.) Почему он до сих пор не отошел после перелета? Почему не хотел сесть в автобус, если ноги болят? Почему заказывает на ужин одно и то же? Почему не пробует нового? И почему не радуется? Наверное, эта поездка и убила их брак. Или стала началом конца. — Теперь отследить момент было трудно. «А может, подумал Мидлштейн, — у меня реакция замедлена лет на десять? Это сейчас мне кажется, что причин для расставания было множество, а на самом деле — лишь та ссора?»
Когда они дошли до фонтана Треви, Ричард хромал. Бедра, лодыжки, спина — все гудело. Эди уже выпила пять эспрессо, съела два мороженых, и он опасался, что она теперь никогда не уснет. Милая американская девочка чуть старше Робин, такая же туристка, предложила снять их у фонтана, даже не подозревая, что за ад творится у нее на глазах. В результате на фото получились два человека, стоящих поодаль. Ричард знал, что там не улыбается — на своей, отрезанной, половине. Со страницы в Интернете на него смотрела только Эди в том самом шелковом платье, которое так хорошо подчеркивало ее широкие сексуальные бедра. На согнутой руке — сумочка, волосы — роскошное облако кудрей (в то утро шел дождь, и воздух еще был влажным). Еще вполне привлекательная женщина с напряженной кофеиновой улыбкой. Умная, немного опасная. Ее лучшие годы прошли, но она по-прежнему притягивала взгляд. Если бы Ричард увидел ее впервые, он бы сказал, что она — как раз то, что надо. «Я хочу вернуться, — подумал он, — только пусть она меня любит». Однако он знал — знал давно, но в последние два месяца сделал все, чтобы это стало неизбежным, — Эди не полюбит его никогда.
Эди, 210 фунтов
Вот что было на подносе: «БигМак», большой пакет картошки фри, две коробочки с детским обедом и игрушкой, один «МакРиб» (ведь это новый сэндвич, а такое случается нечасто), одна диетическая кола, два апельсиновых сока, шоколадный коктейль, яблочные пирожки для всех, три печенья с шоколадной крошкой — для Эди, маленькой Робин и Бенни, который уже стал большим мальчиком. Эди определенно съела бы сэндвичи сама, хоть и спросила сына, не хочет ли тот попробовать. Она показала ему на рекламу, висевшую над ними, точно погремушка — над кроваткой младенца, и Бенни кивнул. Эди предложила ему шоколадное печенье, в пластиковой витрине оно выглядело так соблазнительно, или яблочный пирожок, а может, все вместе, но он ответил «нет», и она сказала: «Ну, давай тогда возьмем и то и другое. На всякий случай». Он пожал плечами. Ему было все равно, сколько она купит. Дома ничего не пропадало зря, в конце концов кто-то все съедал, а кроме того, мальчик прожил на свете всего шесть лет и еще не имел стойких убеждений, по крайней мере насчет съестного.
