— Ну, спасибо на добром слове, — насупился Арчи, вырвав шляпу у нее из рук. — Из-за тебя у нас скоро всё кувырком пойдет.
— Как-то неучтиво на гостью с порога набрасываться, — заметила я, отстраняя его плечом. — Раз заглянули, то уж располагайтесь, выпьем кофе.
— Ха! — вскинулся хозяин. — Совсем ты, Жюли, распоясалась! Никакого «кофе» не будет!
— А я говорю, будет! Подать сюда три эспрессо! — стала в позу я.
С такой наглостью Арчи, видно, еще ни разу в своей жизни не сталкивался. Ну, уж позеленеть от злости — он позеленел. И даже взгляд устрашающим сделал. Но меня взглядом не испепелить, я стойкая. Огнем он пока не дышал, да и до хамелеона ему было далеко. В общем, я пребывала в уверенности, что настою на своем. И настояла бы, если б Дора не спутала мне карты.
— Премного благодарна, но задержаться никак не могу, — проблеяла она, пятясь к дверям. — Сара лежит в лихорадке, просила надолго не отлучаться. Туда и обратно. А песик ваш, Пуаро, изъявил желание остаться у Эсфири… — Тут она запнулась, с опасением глянув на Арчи.
Судя по выражению его лица, он был готов сожрать меня живьем. И сожрал бы, не поперхнулся. Только меня голыми руками не возьмешь.
— Знаешь, как в старину наказывали за самоуправство? — зловеще прошептал он, приближаясь ко мне. — Их привязывали к столбу на городской площади и нещадно лупили плетками.
Хочешь — не хочешь, а отступать надо. Соседство с разъяренными субъектами никогда не доставляло мне особого удовольствия.
— Что такого в том, чтобы предложить посетителю кофе? — попыталась защититься я. — Ведь не лиходея же принимаем!
— А какое ты имеешь право распоряжаться моими слугами и моим кофе?! — с нарастающей в голосе угрозой проговорил Арчи.
Еще пара шагов — и придется признать поражение. Меня оттесняли к стене.
— Жадина! Скупердяй! Вот ты кто! — второпях бросила я и пулей вылетела из гостиной.
Дора вскрикнула и, уступив дорогу моему преследователю, чуть не потеряла сознание. Откуда у него только силы берутся — не позавтракав, носиться за мной по всему дому! Не очень-то это по-джентльменски.
Как и в прошлый раз, я оказалась расторопней. С трудом верилось, что Арчи рассердился по-настоящему. Но перестраховаться не помешает. Несмотря на то, что после пробуждения во рту у меня не было и маковой росинки, улепетывала я на редкость проворно. И во мне мало-помалу росло убеждение, что «модник-ловелас» повредился рассудком. Ох, не следовало строить ему рожи с верхних лестничных площадок, да и моя натянутая улыбка во время спора здорово подлила масла в огонь. Нет, о том, чтобы капитулировать теперь, не может идти и речи. Он же три шкуры с меня спустит. Насадит на вертел — и поджарит на медленном огне. Зачем я только решила показать характер?!
Слуги попрятались по закуткам. Дора же, вероятно, покинула помещение, что с ее стороны было бы вполне благоразумно, учитывая нынешнее состояние домовладельца. Он был вне себя от бешенства. А меня подстегивал неконтролируемый страх, хотя не так давно я полагала, что наши дебаты выльются в мирное русло.
Арчи загнал меня на самый чердак, где я успешно забаррикадировалась и стала выжидать. Он немного побушевал за дверью, осыпал меня всеми мыслимыми и немыслимыми проклятиями, после чего удалился, объявив, что заморит меня голодом. Поднимать белый флаг из нас двоих не собирался никто.
Где же мой верный друг Пуаро, когда он так нужен?! Он бы, как пить дать, отделал этого невменяемого фата, покрошил бы его на салат… Но нет, маленький негодник предпочел отсидеться у Эсфири. Впрочем, узнай он, какой шквал обрушился на его хозяйку, мигом бы примчался. Но здесь ведь ни мобильной связи, ни сигнализации не придумали. Да и от пожарного колокола толку мало. Надо самой выкручиваться.
Почти месяц прошел с тех пор, как Арчи дал мне кров. И как ему только удавалось целый месяц скрывать от меня свою истинную сущность? Ведь был паинька паинькой, и мухи, казалось, не обидит. Откуда вдруг эти приступы гнева? Эх, что ни говори, Теневой сенешаль явился весьма кстати — мне действительно пора съезжать. С таким неуравновешенным типом, как Арчи, шутки плохи.
На чердаке стояла темень, в незастекленное слуховое окно, подвывая, задувал ветер. Раздобыть бы хоть огрызок свечи и какие-никакие спички… Спичек не нашлось, зато в углу, на железной подставке, я обнаружила трут. Запалить свечу — дело, вроде бы, житейское, да только я с ним промаялась не меньше четверти часа. Не по плечу Жюли Лакруа житейские дела. Моя тетушка частенько жаловалась соседкам, что руки у ее племянницы не из того места растут. К плите она не подпускала меня и на пушечный выстрел, стряпала сама. Но у меня ее стряпня вставала поперек горла, поэтому трапезничала я преимущественно у подруг или подкреплялась в дешевых забегаловках.
Но вернемся к реальности. Добыв, наконец, огонь, я возликовала, как первобытный представитель рода человеческого, хотя на моем счету имелись куда более весомые достижения. И ликовать особенно было не от чего: на чердаке у Арчи скопилась немыслимая груда хлама. Не чердак, а лавка старьевщика! Здесь было всё, что только душа пожелает: и пропахшая нафталином залежалая одежда, и стопки прошлогодних газет, и побитые молью гардины, и еще куча всякой всячины. Впору устраивать аукцион.
Вдруг у самой ноги злобно пискнула и прошмыгнула в тень какая-то тварь. Крыса! Стыдно признаться, но крыс я боюсь с рождения. Так что визг мой, наверное, был слышен на всю округу — здесь я постаралась на славу. Заодно вспугнула летучих мышей, которые обитали под потолком, и они шелестящей массой пронеслись у меня над головой. Такое и менее впечатлительного выбило бы из седла. Споткнувшись о торчащий в полу гвоздь, я выпустила свечу из рук, и та, описав изящную дугу, приземлилась прямехонько на ворох тряпья. Я же очутилась на дощатом полу, успев посадить пару внушительных синяков и обзавестись несколькими ссадинами. Просто отличное начало дня!
Прислушалась: тишина, точно вымерли все. Ни мои крики, ни шум не произвели никакого эффекта. Видно, Арчи под страхом смерти запретил своим слугам мне помогать. А сам-то он где? Не удивлюсь, если уплетает омлет за обе щеки да запивает горячим молоком, — собственное удобство ведь превыше всего. У меня заурчало в животе, и я уже собралась пожалеть себя любимую, как вдруг явственно ощутила запах гари. Глядь — а у противоположной стены чердака вовсю резвится пламя: прыг — и оно отплясывает на обивке старой софы, скок — и оно с треском пожирает «Печатное слово Мериламии». Я могла бы и еще поглазеть, постоять, как завороженная, но тогда бы у самой, чего доброго, косточки обуглились.
