Голос Арчи становился мягким, делался словно бы глуше. Глаза мои заволакивало пеленой, и на пороге уютно окутывающего сна я чувствовала нежное прикосновение пальцев к моей щеке.
На следующий день ему вздумалось навестить Эсфирь, и мне ничего не оставалось, как, прихватив Пуаро, следовать за ним к оперному театру. В шаге от театра, облицованный мрамором и «охраняемый» целым ансамблем гипсовых изваяний, высился ее особняк. Пуаро был решительно против столь раннего визита, и из его сумбурной болтовни я вынесла, что дома его ждет неотложное дело.
— Это какое-такое дело? — прищурился Арчи, услыхав ворчание моего питомца. — Наловчился писать пером — и сразу дела у него появились. Вишь, какие мы резвые!
Тот бросил на Арчи недружелюбный взгляд, насупился и замолчал.
— Ты, приятель, погоди дуться. Вот мы сейчас у Эсфири позавтракаем, новостями обменяемся — а там, глядишь, и братья-изобретатели подтянутся. Мне их о вашем воздушном агрегате порасспросить нужно.
— А я, — буркнул Пуаро, — может, вовсе и не желаю во Францию возвращаться! Что я там такое? Безмозглый пес, которому только спать да из миски лакать. Никакого разнообразия. А здесь я равноправный член общества. Что на бал, что в библиотеку — добро пожаловать.
— Да, тут я тебя понимаю, — ухмыльнулся Арчи. — Но что-то мне подсказывает, наша Жюли другого мнения. Согласись она обосноваться в городке — и я без малейшего зазрения совести отбросил бы заботы о летательном аппарате.
Он выжидающе поглядел на меня.
— Ну, уж нет, так не пойдет, — ультимативно заявила я. — Раз уж взялся помогать, так помогай до конца. Я хочу домой и свои планы менять не собираюсь.
Как бы ни пленяла уютом и зеленью страна Западных ветров, Франция (Париж, улица Перголеди, дом двадцать восемь «А» — повторяла я про себя в надежде, что, когда у меня окончательно отшибет память, эта информация останется хотя бы на ее задворках)… Так вот, Франция была для меня в тысячу раз милее и дороже.
Благодаря стараниям Арчи, который поставил своей задачей развлекать меня денно и нощно, ностальгия по вожделенному отечеству до поры до времени таилась и лишь изредка ненавязчиво давала о себе знать. Так, кольнет вдруг в лунную пору необъяснимое чувство грусти или возникнет при взгляде на румяный месяц странное томление в сердце. Я старалась не придавать этому значения. Скоро мой шар возродится гордым фениксом и мы с Пуаро навсегда покинем Мериламию. Навсегда… Очнувшись от раздумий, я обнаружила, что стою перед тяжелой деревянной дверью, а мой спутник, точно заведенный, дергает за шнур колокольчика.
— У меня уже в ушах звенит, — пожаловался Пуаро, потершись мордочкой о мою ногу. — Куда запропастилась хозяйка?
— Да-а, дружище, я тоже теряюсь в догадках, — озабоченно проговорил Арчи. — Назначено ведь было на сегодняшнее утро.
— Что назначено? — машинально спросила я.
— Утренний чай! — внезапно разбушевавшись, рявкнул тот. — Да где же ее леший носит?! Раз было договорено, так будь добра, отворяй! Ух, задам я ей — так обращаться со своим благодетелем!
Казалось, он вот-вот задымится от ярости. Точно подменили его — вишь какой взрывоопасный стал! Таких благодетелей лучше сторониться и без веской причины не тормошить.
— Знаете, сударь Стайл, отправлюсь-ка я, пожалуй, домой, — сказала я нарочито размеренным тоном. — Не хочу попасть под горячую руку. Да и ошпариться ненароком можно — у вас вон пар сейчас из ушей повалит.
Истолковав мою реплику буквально, он схватился за свои уши, сбив с головы цилиндр, и тот покатился прямехонько к усеянной маргаритками клумбе. Беда с этими иностранцами — даже не поострословишь с ними.
Арчи спрыгнул с крыльца, точно от пчелиного роя спасаясь, и уже нагнулся за цилиндром, когда Пуаро чихнул и навострил ушки. Лязгнул внутри замок, отворилась с тягучим скрипом дубовая дверь — перед нами, стройная и величавая, появилась Эсфирь.
— На ком это ты злость срывал, сударь мой Арчи? — сказала она на языке Мериламии. Мне впервые довелось оценить красоту и благозвучие ее речи.
— Я того… сгоряча, вспылил малость… С кем не бывает? — в мгновение ока присмирел он. Ну и видок у него был! Одно слово — умора. Мы с Эсфирью переглянулись.
Возможно, виной всему мое богатое воображение, однако в тот момент мне показалось, что властным взором зеленых глаз она способна укротить даже тигра.
— Стоило мне задержаться в коридоре, так ты чуть ли не весь город на уши поднял. Терпение, дорогой друг. Терпение — основа успеха.
— Я терпелив, — ответствовал «дорогой друг». — Я терпеливо обивал порог твоего дома целых двадцать минут! И что это за коридор такой бесконечный, в котором тебя задержали?
— Отнюдь не бесконечный, — возразила Эсфирь, жестом пригласив нас с Пуаро внутрь. — Просто Рифат проводил очередной эксперимент.
— Рифат… Да не будет он помянут! — проскрежетал зубами Арчи, и, с трудом сдерживая гнев, переступил порог. Во время утреннего чаепития тема коридора больше не затрагивалась, и, судя по непринужденному поведению моего покровителя, недавнее его раздражение улеглось.
Поначалу мы чаевничали вчетвером. Пуаро начисто забыл о приличиях, когда ему на блюдечке поднесли обжаренное в чесночном соусе куриное крылышко. Устроился под письменным столом — и давай чавкать! Вгонять меня в краску было его излюбленным занятием. Вторым по счету после повреждения личного имущества.
Обстановка в гнездышке у Эсфири располагала к откровениям. Не пробило и десяти, как я выложила ей всё подчистую: откуда родом, чем на хлеб зарабатывала. Выболтала даже, что люблю белые розы, а носить предпочитаю шляпы с широкими полями и — стыдно сказать — кружевные чулки. Арчи слушал и мотал на ус. То-то, я смекнула, он был так неразговорчив.
Когда выпили по третьей чашке, снаружи назойливо зазвенел колокольчик, после чего раздалось три последовательных удара. Эсфирь спорхнула с дивана, точно пугливая горлица, и вскоре перед нами, улыбаясь до ушей и тараторя писклявым голоском нечто маловразумительное, раскланивалась дамочка, над которой явно потрудились визажисты и которой навскидку можно было дать лет эдак тридцать с хвостиком.
— Знакомьтесь, Дора, — представила ее Эсфирь. — Правая рука владелицы лаборатории. А это… м-м-м… — Она смутилась, запамятовав мое имя.
К чему утруждать добродушную хозяйку? Я вскочила и с идиотской улыбочкой отрекомендовалась:
— Жюли Лакруа! Рада встрече!
Пуаро под столом, кажется, подавился косточкой, потому что звук, который он издал, очень уж походил на предсмертный хрип. Только потом до меня дошло, что зубастый вредитель всего лишь пытался изобразить издевательский смех.
