– Собачья дверь, – сказал сердито мальчик, не подумав дать угощение. Я начал подозревать, что «собачья дверь» – то же самое, что и «плохой пес»; это меня, мягко говоря, разочаровало.
Очевидно, у всех был трудный день, и я охотно забыл бы неприятный случай, но когда приехал Папа, Мама и мальчик поговорили с ним. Он кричал, и я знал, что он сердится на меня. Я тихонько убрался в гостиную, не обращая внимания на коварную рожу Смоки.
Сразу после ужина Папа и мальчик уехали. Мама сидела за столом и смотрела на бумаги, не отрываясь, даже когда я подошел и положил замечательный мокрый мячик ей на колени.
– Ой, фу, Бейли, – сказала она.
Когда мальчик и Папа вернулись, Итан позвал меня в гараж и показал большой деревянный ящик. Он залез внутрь, я, конечно, за ним, хотя в ящике было жарко и тесно для двоих.
– Бейли, это конура. Твоя собачья конура.
Я не понимал, какое отношение этот ящик имеет ко мне, но охотно согласился играть в «конуру», когда появилось угощение. «Конура» означало «залезть в собачий ящик и скушать галету». Мы делали трюк с конурой и трюк с собачьей дверью, пока Папа ходил по гаражу и раскладывал вещи по полкам, привязывая веревку на металлический бак. Я был несказанно рад, что в трюке «собачья дверь» снова появилось угощение!
Когда мальчик устал от трюков, мы залезли внутрь, чтобы побороться.
– Пора в кровать, – сказала Мама.
– Ну мам, ну пожалуйста! Я еще поиграю?
– Нам завтра обоим в школу, Итан. Скажи Бейли «спокойной ночи».
Подобные разговоры все время происходили в доме, и я редко прислушивался, но сегодня поднял голову, услышав свое имя, и почувствовал, как изменилось настроение мальчика. Он стоял, опустив плечи, явно опечаленный.
– Ладно, Бейли, пора спать.
Я знал, что значит «спать», но нас ждал новый поворот событий – мальчик вывел меня в гараж и мы снова сыграли в «конуру». У меня получилось замечательно, но тут же я застыл от удивления – мальчик запер меня в гараже, совсем одного.
Я залаял, пытаясь понять, в чем дело. Это из-за того, что я разбросал собачью постель? Я ведь все равно на ней не спал, она только для вида. Они что, хотят, чтобы я всю ночь провел снаружи, в гараже? Быть не может.
Или может?
От такого расстройства я, не удержавшись, заскулил. Представив, как мальчик лежит в своей постели без меня, совсем один, я так огорчился, что захотелось погрызть ботинки. Я завыл громче, сердце разрывалось на части.
После десяти или пятнадцати минут невыносимого горя дверь гаража скрипнула.
– Бейли, – шепнул мальчик.
Я радостно подбежал к нему. Он принес одеяло и подушку.
– Конура, конура. – Он забрался в конуру, разложил одеяло на тонкой подстилке. Я вошел следом – пара лап осталась торчать наружу. Я со вздохом положил голову мальчику на грудь, а он гладил мои уши.
– Хороший пес, Бейли, – бормотал мальчик.
Немного погодя Мама и Папа открыли дверь дома и стояли, глядя на нас. Я вильнул хвостом, но не стал вставать, чтобы не разбудить мальчика. В конце концов Папа взял Итана на руки, а Мама поманила меня рукой, и мы оба оказались на постели в доме.
На следующий день, как будто мы ничего не усвоили из наших ошибок, я снова оказался в гараже! На этот раз дел было гораздо меньше, хотя я сумел, пусть и с трудом, вытянуть подстилку из конуры и как следует разодрать. Я бросался на мусорный бак, но не смог сбить крышку. На полках нечего было грызть – на тех, по крайней мере, до которых я доставал.
Когда я напал на створку собачей двери, мой нос уловил богатые запахи приближающегося ливня. На Дворе сухая песчаная пыль каждый день обволакивала наши пересохшие языки; там, где жил мой мальчик, было влажнее и прохладнее, и мне нравилось, как смешиваются и меняются запахи во время дождя. Замечательные деревья, усыпанные листьями, затеняли землю везде, где мы гуляли, они задерживали капли дождя, а потом разбрызгивали под ветром. Все было такое восхитительно влажное – даже самые жаркие дни перемежались прохладными ночами.
Манящие запахи тянули мою голову в собачью дверь, и вдруг, совершенно случайно, я оказался в саду – а ведь мальчик не пихал меня!
Охваченный восторгом, я носился с лаем по заднему двору. Получилось так, будто собачья дверь нарочно оказалась тут, чтобы я выскочил во двор из гаража! Я присел и облегчился – мне все больше нравилось делать свои дела снаружи, а не в доме, и не из-за скандалов. Мне нравилось вытирать лапы о лужайку, когда схожу, и оставлять запах пота с подушечек лап на травинках. Гораздо приятнее задирать лапу и помечать границы двора, чем, скажем, угол дивана.
Вскоре, когда мелкая изморось сменилась серьезным дождем, я обнаружил, что собачья дверь работает в обе стороны! Жаль, что мальчика не было дома – он не видел, как я обучаюсь.
Дождь закончился, я выкопал яму, погрыз шланг и полаял на Смоки, который сидел на окне и делал вид, что меня не слышит. Когда большой желтый автобус затормозил перед домом, чтобы выпустить мальчика, Челси и несколько соседских детей, я был во дворе. Мальчик со смехом побежал ко мне.
После этого я редко заходил в конуру – только если Мама и Папа кричали друг на друга. Тогда Итан приходил в гараж, забирался со мной в конуру и обхватывал меня руками; я сидел неподвижно – столько, сколько нужно. Я решил, что это мое предназначение – утешать мальчика, когда ему требуется.
Иногда семьи из округи уезжали, и появлялись новые; когда в дом недалеко от нас въехали Дрейк и Тодд, я счел это хорошей новостью. Дело не только в том, что Мама приготовила вкусное печенье для новых соседей и две из них скормила мне – за то, что составил ей компанию на кухне. Новые мальчики – новые партнеры для игр.
Дрейк был старше и выше Итана, но с Тоддом Итан был одного возраста, и они быстро сдружились. У Тодда и Дрейка была сестра Линда, еще младше; она давала мне сладости, когда никто не видел.
Тодд оказался не таким, как Итан. Он любил играть на берегу ручья со спичками – поджигал пластиковые игрушки вроде кукол Линды. Итан тоже участвовал, однако смеялся не так, как Тодд; чаще молча смотрел, как горят вещи.
Когда Тодд объявил, что у него есть фейерверки, Итан пришел в возбуждение. Я никогда не видел фейерверков, поэтому здорово испугался вспышки и шума, и того, как пахла потом дымом пластиковая кукла – по крайней мере та ее часть, которую мне удалось найти после взрыва. По настоянию Тодда, Итан принес из дома одну из игрушек, которую они делали с отцом. Мальчики сунули в нее фейерверк, подбросили в воздух, и она взорвалась.
– Здорово! – закричал Тодд. Но Итан затих, хмуро глядя на пластиковые осколки, уплывающие по ручью. Я почувствовал, как в нем борются разные чувства. Когда Тодд бросил фейерверк в воздух, один упал рядом со мной, и ударная волна стукнула меня в бок. Я бросился к моему мальчику – он обнял меня и отвел домой.
То, что я легко мог выбраться на задний двор, давало много преимуществ. Итан не всегда аккуратно запирал калитку в заборе, а значит, я свободно мог ускользнуть и гулять по окрестностям. Я убегал и отправлялся проведать коричнево-белую Мармеладку, которая жила в большой проволочной клетке рядом с домом. Я хорошенько помечал тамошние деревья, а иногда, захваченный непонятным, но знакомым запахом, забирался, держа нос по ветру, далеко от дома в поисках приключений. Иногда в своих скитаниях я вовсе забывал о моем мальчике; но вспоминал о случае, когда нас везли со Двора в прохладную комнату с милой дамой; тогда собака с переднего сиденья пахла очень вызывающе; такой же запах манил меня сейчас.
Только потеряв запах, я вспоминал, кто я, и, развернувшись, спешил домой. Когда Итан приезжал на автобусе, мы с ним ходили к дому Челси и Мармеладки; мама Челси угощала Итана закусками, и он всегда делился со мной. В другие дни Итана привозила на машине Мама. В некоторые дни никто в доме не вставал в школу, и мне приходилось лаять, чтобы всех разбудить!
Хорошо, что меня больше не заставляли спать в гараже. Я бы не вынес, если бы они проспали утро!
Однажды я зашел дальше, чем обычно, поэтому вернулся домой уже к вечеру. Я волновался – внутренние часы говорили, что я пропустил автобус Итана.
Я срезал дорогу у ручья и оказался у двора Тодда. Он играл на грязном берегу и, увидев меня, позвал:
– Эй, Бейли! Бейли, ко мне!
Я смотрел на него, не скрывая подозрительности. В нем было что-то необычное, что-то вызывающее недоверие.
– Пойдем, песик, – сказал Тодд, хлопая ладонью по ноге. Он повернулся и пошел к своему дому.
Куда мне было деваться? Я должен делать то, что велит человек. Я опустил голову и потрусил следом.
8
Тодд впустил меня в дом через заднюю дверь, бесшумно затворив за собой. Некоторые окна были занавешены, и в комнате было темно и мрачно. Тодд провел меня мимо кухни, где сидела, уставившись в мерцающий телевизор, мать. Я понял по его поведению – мне нельзя шуметь, но я чуть повилял хвостом, почуяв запах его матери – такой же химический, как у мужчины, который нашел меня на дороге и назвал Братишка.
