Эх, не успеть! Алексей спешился и сотворил молитву, благодаря Господа за спокойный путь. Наезженная многочисленными возами дорога, выбираясь из леса, потянулась между полей, частью уже сжатых, а частью колосящихся золотой налитой рожью. Вкусно пахло жнивьем и клевером, а где-то совсем рядом, за ольховником, за поворотом, мычали коровы.
– Бог в помощь! – догнав стадо, протокуратор поздоровался с пастушком – белоголовым парнишкой лет четырнадцати, важным, веснушчатым, босоногим. В правой руке паренек держал длинный кнут, время от времени ловко прищелкивая им в воздухе.
– И тебе в помощь, мил человек! – пастушок оглянулся с улыбкою. – Далеко ль путь держишь?
– В ваши края, в Амбросиево.
– А к кому ль?
– К старосте Епифану. Есть такой у вас?
– Есть, как не быть… – пастушонок неожиданно остановился и, оглянувшись по сторонам, жестом поманил путника. – Нагнись-ко, мил человек.
– Да я и слезть могу, если надо! – хохотнув, Алексей спрыгнул с седла.
– Епифан про тебя предупреждал, – к его удивлению, тихо промолвил парнишка. – Ты вот что… сразу-то посейчас в село не езди – там глаз-от лишних много. Затаись, вона, в ельнике, язм Епифана про тебя извещу, да потом проведу тайноть!
– Тайноть?! – путник рассмеялся. – Да нет у меня никаких тайн!
– Ага! – ухмыльнулся парень. – А к старосте ты просто так едешь, безо всякого дела?
– Ну с делом, – протокуратор развел руками. – Правда, не сказать, чтобы уж с очень тайным…
– Вот тогда и пасись! – снова предупредил пастушок, на этот раз уже более серьезно. – Схоронись в ельнике, жди. Да не журись, не долго те хорониться-то – ночь-то быстро придет.
– Ну как скажешь, – сдаваясь, Алексей махнул рукой и, взяв коня под уздцы, зашагал к ельнику. – Не забудь только за мной явиться.
– Явлюсь, не переживай! Три раза уткой крякну… И ты мне тако же ответь!
– Хорошо хоть без этих – «у вас продается славянский шкаф?» – негромко засмеявшись, молодой человек скрылся в ельнике и, привязав коня, задумчиво уселся на поваленную бурей сосну. Однако, странные в Амбросиеве дела творятся! Не село, а какой-то шпионский центр! И староста, вишь ты, кого-то поджидал, да не просто так, а тайно… и вот за этого «кого-то» и принял путника пастушонок. Интересные дела… Ладно, потом спросить у Епифана… если ответит. А не ответит, так и пес с ним – мало ли у него, Алексея, своих дел, чтоб еще в чужие соваться?
А луна уже стала медно-золотой, яркой, и крупные звезды ярко мерцали в бархатно-темном ночном небе, и слышно было, как в селе лаяли псы. Лаяли не зло, а для порядку. Вот вдруг заиграла свирель, послышалась песня – видать, молодежь собралась на гулянку.
Хозяин наш, батюшка… —
донеслись слова протяжной девичьей песни.
Не вели томить, прикажи дарить!Наши дары невеликие…
– Кря! Кря! Кря! – перешибая песню, где-то рядом закрякала утка.
Потом, немного выждав – еще раз:
– Кря! Кря! Кря!
Ах ты, черт, чуть не забыл!
Алексей поспешно приложил ладони к губам и, три раза прокрякав в ответ, прислушался.
– Выходи, осподине, – послышался громкий шепот. – Староста Епифан наказал сей же час к себе привести.
Взяв узду, молодой человек вывел коня из ельника и зашагал следом за своим провожатым. Лес вскоре кончился, пошли поля и поскотины. Где-то в траве стрекотали кузнечики, с околицы все так же доносилась песня.
– Обойдем, – оглянувшись, пастушонок свернул в кусты.
Так, кустами и огородами, они обошли село с краю, вдоль небольшого ручья и, выбравшись на узкую тропку, наконец, зашагали прямо к видневшимся в свете луны избам.
Уже почти пришли, как вдруг выскочили непонятно откуда чьи-то темные тени. Метнулись прямо навстречу, захохотали, заголосили:
– Ой, Поташко! Тебя тож с гулянья выгнали?!
Дети! Два мальчика и девчонка.
– Попробовали бы выгнать! – важно отозвался пастушонок. – Я все ж и постарше вас буду. Вы чего здесь?
– В овин пробираемся – летось-то там спим! Ой, как бы тятенька не узнал, что на хоровод бегали – выпорет! Непременно выпорет! Ой! А кто это с тобой?
– Не вашего ума дело! Проваливайте.
Ребята убежали, и путники остановились у ворот большой вальмовой избы, располагавшейся за торговым рядком, прямо напротив церкви.
Загремев цепью, истошно залаял пес. И тут же унялся.
– Поташко, ты? – послышался приглушенный голос.
– Язм.
– Привел?
– Угу…
– Ну заводи…
– У нас коняка.
– Коняку – на задний двор. Поташко, отведи-ко.
Пастушок молча забрал у Алексея поводья. Конь тревожно заржал.
– Тихо, тихо… ну-ну…
Епифан махнул рукою:
– Пойдем в дом, осподине. Там и потолкуем.
Кивнув, молодой человек поднялся по ступенькам крыльца и, миновав сени, вошел в горницу, освещенную тусклым пламенем дешевой сальной свечи. Войдя, перекрестился на висевшую в углу икону с призрачно поблескивающим окладом и, повинуясь жесту хозяина, уселся на лавку, положив руки на стол.
– Зараз поснедаем, а уж потом – о делах, – приглушенно сказал Епифан, поставив на стол чугунок с кашей. – Поди, проголодался с дороги?
– Не то слово! – не стал отказываться гость.
– Вот еще ушица, хороша рыбка…
– Умм…
– Ты ешь, ешь. Кваску от, испей!
– Благодарствую…
Алексей чувствовал, как благодатная сытость разливается истомой по всему телу, как в желудке становится тепло, как тяжелеют, смеживаются, веки… Потряс головой – бррр!
– Ну? – дождавшись, когда гость насытится, староста посмотрел прямо в глаза гостю. – Что там наши? Что велел передать дьяк?
– Вот что, Епифане, – улыбнулся Алексей. – Я вижу, ты меня не узнал, за кого-то другого принял.
– За другого? – Староста враз насторожился. – За кого другого? Ты ведь ко мне шел?
– К тебе. Только не с тем делом, про которое ты думаешь. Ну-ка, возьми свечечку… Возьми, возьми… В лицо мне посвети-ка!
Качнулось тусклое пламя, по закопченному потолку и стенам забегали черные тени.
– Господи! – Голос старосты дрогнул. – Неужто…
Протокуратор усмехнулся:
– Ну, узнал, что ли?
– Алексий! Господи… А я-то думал – ты сгинул давно. Где посейчас? В Москве? Твери? Новгороде? Постой… Говорили, ты на Литву подался?
– Еще дальше, друже, – не стал скрывать молодой человек. – В Царьграде прижился.
– В Царьграде!!! – Староста ахнул. – И тогда там был… ну, когда турки?
– Бился на стенах. И голову базилевса видел… – Алексей вдруг осекся и помрачнел, вспомнив отрубленную голову сына.
– Вижу, тяжеленько тебе, – покачав головой, староста поднялся из-за стола и, пошарив за печкой, вытащил глиняный жбан, плеснул в кружки. – На-кось, выпьем медку. За упокой душ убиенных!
– За упокой! – согласно кивнув, гость выпил крепкую медовуху залпом.
– Значит, теперь салтан турецкий Махнут Царьградом владеет? – немного помолчав, тихо спросил Епифан.
– Владеет, – протокуратор кивнул.
– А как же хрестьяне?
– Многие полегли, многие в рабстве… а многие живут, и не хуже, чем при базилевсе.
– Вот оно как… А ты, значит…
– Ушел. К вам, на Русь подался. Югом.
– По Муравскому шляху? Так… Постой, у тебя ведь супружница была, ребятенок…
– Была… Были… – Алексей вздохнул, и хозяин избы поспешно наполнил кружки.
– Инда, всяко в жизни бывает, выпей!
Оба выпили, помолчали, потом Алексей спросил про одну девушку, Ульянку, которой поручал здесь одно дело.
– На Черное болото хаживала девка, – кивнул Епифан. – Почитай, кажной год. Тамо и сгинула.
Гость встрепенулся:
– Как это сгинула?
– Да так… Шайка там, на болоте-то, завелася! – Староста посматривал с хитрецой, непонятно было – врал или говорил правду.
– Опять шайка!
– Так ить место больно удобное, сам посуди – трясина, леса – и дороги рядом. Купцы, торговцы, хрестьяне на ярмарку ездят – тут их и хвать!
– Шайка, говоришь… ну-ну…
Староста снова налил медовухи и, после того как выпили, поинтересовался, что Алексей намерен делать дальше?
– В Новгород-град подамся, – усмехнулся гость. – Или во Псков. Дело свое заведу. Торговлю или еще что…
– Может, лучше к князю какому-нибудь в войско наняться? Рубака ты знатный!
– Можно и к князю, – повел плечом Алексей. – Ты б кого посоветовал?
– Токмо не Ваську Московского! – с неожиданной злобой выкрикнул староста. – Пианицу и братоубивца гнуснейшего!
– Вижу, не жалуешь ты его.
– А чего жаловать? Васька, пес, кажный год татар привечает – от того нашим местам полное разоренье! Ить на пути. И еще говорят – много городов поклялся татарам отдать. За то, что те ему помогли против Димитрия Юрича… недавно убиенного поваром своим, Поганкою. Ох, Господи, упокой душу Димитрия-князя! Уж тот был бы жив – не дал бы татарам воли. Ничего! Остались еще люди… есть еще…
– Из тех, кого ты вчера ждал?
– Ну, кого ждал, того ждал, – быстро свернув беседу, Епифан посмотрел в окно, забранное, по-городскому, слюдою в свинцовой раме. – Спать пора. В сенях тебе постелю, на сундуке – ночи сейчас теплые.
