Дальше по справочникам выходило, что на один гектар посева идёт примерно двести килограмм, то есть четыре мешка пшеницы. Если Лёха высеет все двадцать мешков — это как раз и будет пять гектаров. На пятьдесят примерно нас. Ну, типа женщины и дети полкило хлеба в день всё-таки не съедают.
— А пирожки? — вдруг спросила Сардаана. — Пирожки считаются?
И тут Остап задумался…*
*Ильф и Петров. 12 стульев.
Действительно, с пирожками — ещё вписаться бы в эти полкилограмма…
Ладно, ещё же весной пахать будем.
— Девочки, не нервничайте! — утешали мы друг друга. — Это пока только начало эксперимента. Надо будет — докупим! Правильно?
Конечно! Не голодать же!
И вот ещё что. Если мы так активно садим зерновые — надо нормальную мельницу. Здоровую такую, с жёрновом в человеческий рост, а не пародию на кофемолку. Пойду, запишу в тетрадку, Вова офигеет.
И ПРОЧЕЕ
Кста-а-ати! С этими пахалками я совсем забыла написать! Приехали три стиральные машинки, похожие на синие пластиковые бочки с внутренним сетчатым бачком и наружной педалькой. Сверху мяконькая сидушечка. Сидишь себе, на педаль жмёшь, бельё стирается. Типа однопедального велика, короче. Уж всяко лучше, чем руками ширыкать! Мы теперь с девчонками хотим прачку. Потом, когда дома́ будут, конечно. Хоть бы тепло ещё подержалось!
А что меня никто не спрашивает: что же делала полтора месяца толпа мужиков, не занятая на вколачивании быков и подготовке брёвен для столовой? Отвечаю: они по-стахановски возводили стайки, птичники и конюшни! И если кто-то захочет удивиться, мол — почему для скотины вперёд людей? — то пусть не удивляется!
Во-первых, для людей у нас всё-таки были отличные зимние тактические палатки, двойные и даже с печками, а для скотины — нет.
Во-вторых, бо́льшая часть этих мужиков никаких домов круче детсадовского блиндажа из кусков фанеры в жизни не строила. За полтора месяца они знаете как натаскались! Сейчас уже на размеченных делянках идёт заготовка брёвен, на сентябрь у нас огромные планы.
Что вам ещё рассказать про хвостик лета? Созрела брусника. Правда до брусничника было аж километров пять на юг, почти до того места, где река Брусничная (в честь как раз этого брусничника и названная) разливается, превращаясь в широкий залив Длинную Рубашку. С дедом мы ехали (читай — летели со свистом) аж восемь минут! Точнее, сперва ехали несколько мужиков — вроде как занять оборону (ну и ягоду побрать, конечно, тоже; подозреваю, что для них это был типа курорт), а второй-третьей очередью — девки. Кочки были бордово-красные от ягоды. Дед только и успевал с полными вёдрами в лагерь гонять.
Особенно мне нравилось, что с брусникой можно не заморачиваться: ни тебе варить, ни сушить — сахара сверху чуток подсы́пал или вообще холодной водой залил — и вся недолга! Бензойная кислота рулит!
Много мы, конечно, продали. Всё ж таки надо на окна нам зарабатывать и на кровлю, строиться же собрались.
Такие дела.
04. ТЕПЛОЕ МЕЖСЕЗОНЬЕ
ПРЕВРАЩЕНИЯ ОСТРОГА
Ещё нужно сказать про живую стену нашего острога. Вова беспокоился: деревьям ведь, на самом деле, трудно расти так плотно. Они будут повреждать друг друга. А может, и убивать более слабых. Ещё сильнее переживала Лика — это ведь, в своём роде, были её детища…
Она всё больше времени проводила у стены, разговаривала с деревьями, уходила в такой глубокий транс, что иной раз её и вытащить оттуда было сложно. Не сказать прям, что я боялась, что она задеревенеет или чего-то в таком духе. Опасалась нервного истощения, скорее. И старалась его не допустить.
А деревья продолжали расти. Те что были посажены первыми, уже начали тереться друг о друга, сдирая кору. Часто ломались ветки. Лика лечила их и уговаривала, часами прижимаясь к шершавой коре. И в какой-то прекрасный момент я поняла, что первые деревья превратились в монолит. В тех местах, где должны были быть стыки и притёртости, уже не было и намёка на разделения. Вот… как если бы ряд сосисок облепить одним пластом теста — примерно так получилось. Кора была волнистой, вминающейся в местах бывших разрывов, но — целой. Живая стена. И стоящие сбоку одиночные деревья потихоньку так же прирастали к этой стене. И, в конце концов, левая стена — весь кусок острога от южных ворот до северных по восточной стороне — стала одним сплошным деревом.
Я как раз пришла в очередной раз проверить, не помер ли мой лучший маг-ботаник от чрезмерных усилий, и нашла её сидящей привалившись спиной к делу рук своих. Краше в гроб кладут, что называется. Я села рядом и взяла её за руку, подпитывая эльфу энергией.
— Если бы я знала, как это будет тяжело, — сказала вдруг она, не открывая глаз, — никогда бы не решилась начинать такое.
Живая монолитная стена негромко перешёптывалась над нами своими ветвями, которые покачивал ветер.
— Знаешь, с самыми умопомрачительными достижениями обычно так и бывает, — ответила я.
А назавтра она взялась за западную стену.
ОСОБЫЙ ДЕНЬ
Новая Земля, Иркутский портал — остров-острог, 37.04 (августа).0001 // СтЗ, первая среда сентября
Об этом дне нужно написать отдельно.
В самом конце лета неожиданно явились родители Коле. Если с подробностями, дело было так.
В очередной раз передавая письмо, Эльвира спросила — не будет ли возможности перевезти вещи на повозке, довольно много. «Да запросто!» — сказали мы, и прикатили на следующую встречу с большой телегой. Вот я опупела, когда мы пришли — а мама Коле уже с нашей стороны выходит из МФЦ-шного фургончика. А папа, как настоящий, с той стороны стоит весь в туристическом, как в поход собрался, на борту грузовичка, готовясь перегружать вещи в наш транспорт.
А она нам и говорит:
— Знаете, всегда мечтала построить настоящий за́мок. Коле сказал, у вас есть такие планы. Можно нам тоже поучаствовать?
Ха! Теперь у нас два настоящих архитектора! И уже целая куча всяческих эскизов и планов.
А ещё в тот день пришла целая толпа молодёжи. Да кого, блин! Толпа детей и подростков, честное слово! Младшим по четырнадцать, старшим по шестнадцать! Шестнадцать, Карл! Эльфами захотели стать. Тоже. С той стороны за многими прибежали родители и всякие прочие родственники. Скандалили, плакали, уговаривали, полицию требовали привлечь. Пытались организовать даже подкуп. Ментов, сотрудников МФЦ, самих детей.
Дежурные показали родителям приказ про «проход лицам от четырнадцати лет — свободный», за незаконное удержание — статья. Но навстречу взрослым пошли. Пытались уговаривать подростков, примеры приводили всякие: хорошие и плохие. Про шарящихся за порталом бомжар и прочих тёмных личностей рассказывали. Спектакль во многих действиях, короче.
Потом вышли трое из этого юниорского отряда (инициативная группа, два пацана и девчонка), попросились с нами переговорить. Сказали, что весь наш блог перечитали вдоль и поперёк, манифест Белого Ворона едва ли не наизусть выучили, хотят с нами жить и готовы работать.
— И учиться? — строго спросила я.
Шкеты удивлённо переглянулись между собой, а потом решительно сказали:
— Надо — будем учиться!
Вова поговорил с ними строго, даже очень. Я бы даже сказала, что застращал. Но дети не ушли. Стояли упёрто, хотя некоторые девки и ревели.
Пришлось взять. Ну, а как? Возрастное ограничение мы же не прописали.
Очковала я сильно. Ладно бы позже, хотя бы на год, когда уже более-менее будет устроено. А пока… Прокормить-то не проблема, успеть бы дома́ до холодов поставить…
Самое для меня удивительное было сразу после перехода, когда Вова велел им грузить свои манатки в телегу. Мальчишка из той самой тройки подошёл к нам и вручил хмурому барону коробку. Чуть ли не обувную какую-то.
— Это вам.
Вова лишних вопросов задавать не стал (бомбы же всё равно не сработают), крышку открыл — а там бумажки. Аккуратно рассортированные по номиналу, стянутые резинками. Всякие: пяти- и двухтысячные, и тыщи, и пятисотки, и даже сотенные и полтинники.
