Мой идеал — это как раз работа по контракту. Выполнил — свободен. И не надо ни перед кем выслуживаться или наступать себе на горло.
И в моей берлоге больше нет места мужчине. Разве что ребёнку, если получится. Забавно, именно Ник убедил меня на ЭКО и суррогатное материнство.
В какой-то момент, что было ожидаемо, муж захотел детей. Морально я была готова расстаться, как бы больно не было от осознания собственной неполноценности, но Ник уверил, что мы сможем иметь своих, родных по крови наследников. Сам нашёл Полину, её предложило агентство по подбору вот таких женщин, готовых за деньги выносить ребёнка бездетной паре.
А теперь всё рухнуло. Забавно, но я испытывала чувство вины. Ник писал, что если бы я не пришла, всё пошло бы по плану. И что я сама виновата, и даже умудрился позвонить и заявить, что не имею морального права требовать доли в бизнесе, потому что это Ник — пострадавшая сторона.
Муж нёс такую чушь, что уши завяли. Я отвечала ему насмешливо, довольно уверенно, но в его голосе продолжала звучать обида, как у пятилетнего ребёнка, у которого злая тётя забрала игрушку.
— Где ты этого выхолощенного мужлана нашла? — спросил он под конец, и я сразу поняла, что Ник уже имел беседу с Олегом. Оставалось пожать плечами и улыбнуться.
— Слушай, Зоя, может, мы встретимся в кафе и поговорим? Или приезжай ко мне. Я хочу тебя видеть прямо сейчас. Во всех смыслах хочу, — голос мужа стал завораживающе-приятным, что мурашки поползли по спине.
Будь я обычной слабой женщиной, согласилась бы. Плюнула на всё и приехала бы. Так хотелось оказаться в одной посели с тем, от кого планировала воспитывать детей. У нас есть всё: брак, деньги, квартира, приятный секс. Нет главного, и это не дети, а взаимопонимание.
Ник за все годы семейной жизни так и не дошёл до того секрета, который сразу интуитивно разгадал Олег. Я хотела быть слабой женщиной, которую мужчины жаждут взять под крыло. И никогда ей не была.
Как-то с детства повелось, что рано стала самостоятельной. Отец не сильно меня контролировал, занимаясь работой и личной жизнью, мачехе было и вовсе плевать, но, спасибо ей за это, она никогда не гнобила меня.
И я росла, предоставленная сама себе. Как-то попросила отца оплатить уроки в студии рисования, и влипла, уделяя пейзажам больше времени, чем учёбе и дому.
Никто не учил меня быть мягкой, ожидаемо, что я выросла диковатым зверьком. Встречалась с парнями, но всё это нагоняло тоску. Не запал не один из них мне в душу, пока на горизонте не появился Олег.
* * *
— Поедем ко мне! — произнёс он с нажимом, когда мы целовались в машине рядом с моим домом, никак не решаясь расстаться. — Отцу скажешь, что ночуешь у подруги.
Я усмехнулась.
— Он только обрадуется, если на меня позарится какой-то парень, — произнесла я, глядя мужчине в глаза. — Его больше беспокоит, что я не пользуюсь популярностью у противоположного пола. Боится, что останусь одна или обзаведусь девушкой вместо мужика.
— Пусть не опасается, не останешься, — Олег притянул меня к себе, насколько позволял салон машины.
Мы встречались от силы два месяца, но оба понимали, что не хотим больше ждать.
— Не останусь, — повторила я в перерыве между поцелуями. — Сегодня — нет.
Я слабо запомнила, как мы домчались до его квартиры и завались в спальню, не разуваясь, рухнули на кровать.
— Помоги мне быть нежным с тобой, — произнёс Олег, заглядывая в лицо и гладя по волосам.
— Я не хочу нежности, — засмеялась я, радуясь, что он не спрашивает меня о предполагаемой девственности. Мы никогда не говорили об этом, и мне это только на руку. Не хотелось признаваться в невинности, потому что справедливо полагала, что для любящего мужчины это должно быть неважно. — Будь со мной таким, каков ты есть. А я буду такой, какая и должна быть.
Разговоры стали излишними, меня радовал пыл возлюбленного, поскольку изнутри сжигал такой же огонь, отражение которого я видела в его глазах. И мне безумно нравилась его грубость напополам с нежностью, страсть на грани с желанием подчинять и владеть.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я хотела принадлежать только Олегу и преодолевала боль, смешанную с желанием. Последнего становилось больше, я кричала, пока всё не закончилось, и мы, обессиленные, лежали, крепко обнявшись.
— Ты теперь только моя, — сказал Олег, улыбаясь в потолок. — И даже не думай куда-то деться. Везде найду.
Я и не думала, поэтому с чистым сердцем ответила:
— Найди. Только найди.
* * *
К счастью, Олег избавил меня от большей части досудебных слушаний. Поняв, что брак не спасти, и отступать я не намерена, Ник перешёл ко второй части «марлезонского балета»: минимизированию потерь.
Зная деловую хватку Олега, я не сомневалась, что ничего у моего почти бывшего мужа не выйдет. Даже порывалась несколько раз ему намекнуть, что имея дело с Горячевым, надо сразу принимать его условия, а то потом тот предложит ещё меньше.
Ник продолжал названивать с периодичностью раз в день. Когда-то я любила в нём именно эту напористость, но теперь она лишь злила меня, как надоедливая муха, норовившая сесть на руки.
— Зоя, милая, ты знаешь, что мне на фиг не сдались деньги, мне ты нужна, — говорил муж, и его словам хотелось верить. Приходилось одёргивать себя и напоминать, что всё решено безвозвратно.
Мы с Ником наговорили по телефону столько минут, сколько, наверное, не разговаривали за всю совместную жизнь. Я устала от словоблудия мужа, так и не признавшего свою вину. Он, конечно, говорил, что облажался и тут же добавлял: «Но всё дело в том, что…».
Это «что» было кем угодно, но не им самим. Я пришла не вовремя, повелась на злобные выпады анонима, Полина хотела околдовать и прочее. В другой версии мужа Полина принялась плакаться ему в жилетку, а потом как-то всё само получилось.
— Больше не звони, — сказала я, наконец, когда поняла, что муж не видит проблем в измене. Ник считает, что это не повод рушить хороший крепкий брак, теперь мы даже станем ближе друг к другу, перейдём к осознанному партнёрству
— Мы просто разведёмся, и каждый пойдёт своим путём, — пыхтя от возмущения, подытожила я и отключила смартфон.
На следующий день Ник сменил тактику. На мою электронную почту посыпались статьи пролайферов, считающих эмбрион священной коровой, ради которой женщина, если она такова, должна принести себя в жертву. То, что оплодотворено, должно получить право на жизнь.
Я и не против, но всё равно не смогу воспитать пятерых детей. Да и подсаживать их разным матерям, преследуя цель родить всех, считала безумием и фанатизмом. Нет, Бог давно решил, что у меня не будет детей, да и не была я никогда особо религиозной. Тем более не считала зачатие в пробирке чем-то отличным от естественного.
Да, я не дам шанса эмбрионам от Ника, ну извините! Не хочу больше иметь с ним ничего общего!
И всё же муж своими картинками и статьями лишил меня сна на несколько ночей. Выглядела я ужасно: похудела ещё сильнее, да и бессонные ночи наложили на лицо такой отпечаток, что Олег, явившийся показать мне оформленные по всей форме закона исковые требования, спросил:
— Ты что, пьёшь?
Наверное, он хотел меня унизить, но плевать! Сейчас главное — показать, что я буду хорошей матерью нашему общему ребёнку, а то, зная тяжёлый характер бывшего, можно ждать, что Олег откажется.
— Нет, — ответила я, как отрезала. — А что, надо начинать?
— Так плохо? — ухмыльнулся он. — Ещё не поздно всё переиграть и вернуться к мужу.
Издевательский тон, каким это было сказано, привёл меня в чувство, подобно пощёчине, и я ответила, глядя в глаза первого бывшего:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Ничего, переживу. После тебя было хуже.
* * *
Олег игнорировал все попытки поговорить о прошлом, безапелляционно заявляя, что теперь всё это уже не имеет значения.
— Но ты изменял мне с Ольгой, скажи честно, теперь-то уже можно не врать? — рассердилась я как-то и встала на его пути, скрестив руки на груди.
