его на балконе второго этажа. Но, когда
беспокойный Сергей топором ранил себе ногу и
его увезли в больницу в Хучни, Месей заскучал и
захотел разделить его боль.
Он больше всего на свете боялся грома. Он, как
преследуемый зверек, с округлившими от страха
глазами прятался по углам дома, а бабушка Бегги,
пользуясь моментом, добавляла страху в воспитательных целях: «Если не будешь слушаться, отдам
тебя бабе-Яге».
После дождя наступало радостное время. В резиновых галошах на босу ногу он определял глубину всех луж в окрестности, хотя каждый раз
получал от матери взбучку за порванные галоши и
мокрые штаны: детское желание все познать было
сильнее всякого наказания.
Во дворе стоял аппетитный запах хлеба. Бабушка, значит, там – под навесом, где с покрасневшим
от жара лицом достает хлеб из тандыра, мажет его
29
верх взбитым яйцом и кладет под скатерть, чтобы
не засох.
Месей в блеклой сорочке без рукавов, залатанных брюках и в галошах едва появился в проеме
двери, как бабушка Бегги протянула ему корочку
горячего хлеба с вечным запахом детства.
– На, сынок, – предложила она, отводя лицо
и глаза от жара и дыма. – Кувшин с молоком на
балконе.
– Ба.., – я не хочу, – отказался Месей. Ему сейчас
было не до хлеба – его ждали дела куда поважнее.
Месей все время жалел бабушку, потому что
она была слепая на один глаз. Глаз она потеряла
в карьере от осколка камня, который выскочил изпод кувалды деда. За что нужно было так ее обидеть, если она такая добрая, красивая, справедливая. Она была родом из села Жагтил, и когда шла в
гости к своей родне, она всегда брала его с собой.
– Смотри, сынок, далеко не уходи, – напутствовала Бегги внука. – И днем волки могут появиться.
Месей уже чувствовал себя достаточно большим, чтобы не бояться волков среди бела дня и догадывался, что бабушка специально пугает, чтобы
он не уходил далеко от дома. У него в последнее
время был один маршрут – на свалку, которая находилась в пятидесяти метрах от дома, где можно
было найти все что угодно, чтобы изготовить самокат. Но недавно у него появился конкурент –
соседский мальчик по имени Абдул, который был
старше него на два года. Проблема была в том, что
и он изготавливал самокат, так что то, что находил
один, обязательно нужно было и другому.
– Что ты ищешь? – спросил Абдул у Месея,
когда они столкнулись лбами на склоне свалки. На
солнце он всегда закрывал один глаз.
– Подшипник, – сказал Месей. – А ты?
– Гвозди, – сказал Абдул. – Мне сегодня труднее, чем тебе – они мелкие и их труднее находить.
30
– Зато их много, – вставил Месей. – А подшипника здесь может не быть, – с огорчением добавил он.
Вдруг внимание обоих привлек большой предмет, который валялся у подножья свалки. Недолго
думая, оба рванули вниз. Это была гармонь, брошенная сельским музыкантом и канатоходцем Шаабазом. Месей, хоть и был младше Абдула на два
года, добежал до гармони быстрее и вцепился в нее
костлявыми пальцами.
– Это моя! – сказал он. – Я первым ее взял.
– Нет, – громче него прокричал Абдул. – Я ее
первым увидел.
Завязалась ссора, но никто не хотел выпускать
из рук гармонь – она растягивалась и сжималась,
играя нескладную музыку.
На крики Месея пришла обеспокоенная бабушка Бегги. Она увлекла их за собой во двор. Никто из
мальчиков не хотел уступать друг другу. Великая
находка для маленьких сердец.
– Значит так, дети мои, – начала разбирательство бабушка. – Чтобы вы не ругались, я предлагаю: один день пусть гармонь находится у Месея…
– Нет, – гневно прокричал Абдул с диким
взглядом.
– Тогда, – Бегги обратила взгляд на Месея, который мертвой хваткой держался за клавиатуру. –
Пусть сегодня поиграет Абдул, а…
– Нет, – заревел Месей. – Это моя.
Бегги не узнавала детей, они стали как звери с
добычей.
– Значит, остается один выход, – произнесла Бегги и заковыляла домой.
Она вернулась с большими ковровыми ножницами. Она заставила детей растянуть гармонь на
всю длину, затем палкой отмерила середину и запустила лезвие ножниц внутрь. Мальчики молча и
с изумлением следили за тем, как бабушка разрезала гармонь пополам.
31
Дети, каждый увидев в своих руках свою часть,
вначале обрадовались. Абдул, счастливый, тут же
исчез со своей половинкой.
Месей, успокоившись, разглядывал свою половину в полном недоумении – до него только начало
доходить, что гармони больше нет.
– Ба.., что ты сделала? – Слезы уже подступили
к глазам, и он был готов расплакаться.
– Ничего, сынок, – поучительно произнесла старая Бегги, – все по нашей табасаранской поговорке: кто хочет всего, остается без ничего.
.
32
НАМЕК ДА НЕВДОМЕК
Невыспавшийся пятиклассник Вова и его отец,
Александр, всеми уважаемый фермер на селе, безропотно сидели на кухне за стеклянным столом в
ожидании завтрака. Каждодневная вынужденная
процедура.
Сейчас войдет мать в фартуке с подносом в
руке и улыбкой на лице. Она скажет: «Приятного
аппетита, мальчики. Что, проголодались?»
Но не тут-то было: она вошла молча и с треском
водрузила тарелку с яичницей перед Вовой. Это
стало для Вовы и тем более для мужа полной неожиданностью.
– Мама, ты что? – испуганно, с широко открытыми глазами проронил Вова, хлопнув глазами.
Отец выпрямился на стуле.
– Я – ничего, – громко произнесла мама. Ее голубые глаза сверкали, нежные черты напряглись. – А
вот ты что? Я тебя родила, вырастила, кормлю, а ты…
– Ма-ма, – протянул Вова в недоумении. – Что
случилось?
– Математика – пять, – продолжала Света. – Английский – пять, а русский – три. Можешь объяснить?
Вова поднял многозначительный взгляд из-под
длинных пушистых ресниц на отца, как бы выводя
его на чистую воду.
Светлана тоже переметнула взор на мужа, догадавшись, где собака зарыта.
– Подумаешь, русский – тройка, – начал оправдывать отец, заступаясь за сына. – Математика
нужна, чтобы считать деньги, английский – для
бизнеса. А русский, что его учить – он и так
