Вторая рапсодия
Памяти Михая Варги
Воздевая, будто жрец Ваала,руки к светодарной высоте,чтоб за грудь почти без интервалаухватиться правою затем —
полудохлый маленький комочек,кубарем скатившийся с вершин,сердце, сердце, аленький цветочекна багровый гаршинский аршин,
в день, когда болотное алоэпод рукой садовника Шарлообнажает наглое и злоев лепестках сокрытое жерло,
припадая, как сипай к орудью(чьею волей – не об этом речь),затыкая низкорослой грудьюв небе обнаруженную течь,
ожидая будущего вдоха,как стрелы иль взмаха палаша,возлежать невдалеке от Бога,валидол под жало положа:
– Боже правый! – и не оттого липравый, что когда на правый бокповернешься, лишь тогда от болиизбавляет ненадолго Бог?..
То утихнет, то вдруг часто-часто,словно на арене цирковой,замолотит – что ты расстучался,барабанщик с заячьей губой?
Отпускает – и опять колотит,и никак не хочет перестать,маятником (будет и колодец!)в клетке ребер обер-арестант.
Что ты хочешь, каторжник отпетый,что желаешь выслушать-сказать?И какой такой Ответ Ответовна Вопрос Вопросов услыхать?
Между нами костяные стены.Но, поверь, и без того солгу,потому что правду, как и все мы,на последний выдох берегу.
Свой участок хаоса не ты лисодержать в порядке полагал,тучи мелкотравчатые пылиподнимая к тучам-облакам.
Только – чу! – томителен и гореквысоты нездешнего литьязазвенел небесный треугольникв оркестровой яме бытия.
И плеснули, и блеснули чернымгладкие холодные зрачки.И, как потревоженные пчелы,загудели низкие смычки.
И под этот бально-погребальныйслезоиспускательный мотив(так и будет) медальон овальный,крест нательный – промотав, спустив, —
на мундире юнкера безусогоржавый лист, сезонный некролог(так и будет) славно побезумствовал,вот и хром на левое крыло:
так и будет, ибо, сбитый с толкумузыкой осенних журавлей,у соседа одолжишь двустволкуда немного дроби покрупней
(это ведь нагадано на картахполушарий головы дурной,да и ворон эдгаров накаркал,в Холмогоры воротясь весной)
и придав лицу и жесту важность,будто даже в помыслах высок,посягнуть на сердце не отважась,разрядишь оружие в висок.
Но пока, присев на край лафета,для профита – и здоров, и цел, —как бы мог (см. Толстой про Фета)только очень тучный офицер,
наливая всякий раз до риски,но имея виды на Синай,то есть нарезаясь по-арийскипод цыганский Интернасьональ,
шествуя по грани сна и яви,где (мостов, что спичек сожжено!)слышно Хари Кришна, хари навьивидно, где, как видно, суждено,
ослабляя аполлонов пояс,отстегнув ненадобный колчан,высмотреть в полях лодейнопольскихплатиновый панночкин кочан,
и качнутся ели островерхие —любо им в одном огне согретьсяс падубами ржечи, австровенгрии,швеций, жнеций и вдудуигреций.
Ангел сизокрылая, легка мнегибель в твоей крашеной красе.И чтоб сердце утопить в стакане,расстегни спасательный корсет.
Ветер в трех соснах берез осиновыхпляшет, как крещеный ирокез.И не снявши рукавиц резиновых,некто в Белом машет на оркестр.
Тучи, точно мысли невропата,высотою 20 000 Hertz.Мертвый Лист. Рапсодия распада.Черный шабаш чардаша. Конец
Сноски
1
Кому уж очень не нравится «три», тот пусть читает «два». Тем паче и храм-прототип – старообрядческая церковь в Рыбацком. (Прим. автора.)
2
Один герой меж персонажей романа что не напишу одно действительности нашей лицо трагическое шут гороховый что остаётся обыкновенно на бобах но и оставшись не сдаётся вплоть до последнего «бабах» долгонько не угомонится но к радости его коллег для снайпера и гуманиста цель человека человек
