ничему не удивился бы.
Но у неё были заплаканные покрасневшие глаза, огромные на худом и остром лице, неровные верхние зубы, едва заметные в приоткрытом рту.
Почему-то именно это убедило Старшего, что девчонка – живая, настоящая, та самая, которую они так отчаянно ищут.
Она взглянула ему в лицо и тут же зажмурилась, отвернулась, ослеплённая светом фонаря.
– Ты не ранена, малышка? – как можно доброжелательнее спросил Старший, едва касаясь подушечками пальцев её плеча. – Тише, всё будет хорошо. Как тебя зовут?
– Ася.
Девочка, ещё прикрывая ладошкой глаза от яркого света, доверчиво потянулась к егерю, встала, опираясь на его ладонь. К разбитым коленкам прилипли травинки и листики, юбка сбилась набок, а футболка оказалась порвана в нескольких местах.
– Он ушёл? – прошептала девочка. – Зверь ушёл?
– Конечно ушёл! – Младший присел напротив неё на корточки и улыбнулся своей фирменной улыбкой во все зубы. – Рядом с нами можешь его не бояться! Мы великие и славные охотники, нам ни один зверь не страшен!
Главное, не вспоминать, как у великих и славных охотников совсем недавно тряслись поджилки, когда тварь им только показалась во всей красе. Но девочке говорить об этом точно не стоило.
Ася робко улыбнулась, не выпуская руки Старшего.
– Он хуже, – доверительно шепнула она. – Лучше его бояться.
– Как скажешь, – не стал спорить Младший, легко качнулся на пятках, вставая. – Но навредить тебе он не успеет.
Старший ободряюще сжал крошечную ладошку.
– Мы отведём тебя домой.
В тот же миг девочка изменилась в лице, с воплем вырвала у Старшего ладонь из рук и отскочила к дереву, прижалась к нему спиной.
– Нет! Не надо! Нет!
Егеря обескураженно переглянулись.
– Мы не причиним тебе зла, – медленно и чётко, как с душевнобольной или диким животным, заговорил Старший. Он даже осторожно опустил своё ружьё на землю, чтоб продемонстрировать пустые ладони. Но Ася только сильнее вжалась в дерево, а стоило ему потянуться к ней, как с отчаянным воплем бросилась прочь, не разбирая дороги.
– За ней! – скомандовал Старший, и когда напарник бросился в темноту, он задержался, чтоб поднять ружьё с земли.
А когда выпрямился, перед ним уже стояла безглазая тварь.
* * *
Дикая, неестественная тишина давила на уши, и ведьма не слышала даже своих шагов. «А есть ли я ещё?» – спрашивала она у себя и не находила ответа.
– У кого-то предназначение соль в поезде передать, – невесело пробормотала ведьма, чтобы хоть своим голосом развеять густую тишину, – а у меня – убиться, спасая озлобленного ребёнка. Эй, всевышний, а не поздно ли ещё поменяться?
К ней тянулись кривые сухие ветви, хотели вцепиться, удержать, не пустить, но и коснуться её не могли. Ведьма шла легко, как наяву видела тропинку, усеянную ледяными алыми бусинами, и не сбивалась с пути.
Близко. Уже совсем близко.
Кажется, где-то кричали, но значения это уже не имело. Да и не была она уверена, что ей не чудится, что это не магия поторапливает, щелчками кнута гонит вперёд.
Это как горячо-холодно – с пути не сбиться, иначе грудь обжигает льдом, но и идти вперёд – нестерпимо, ведь магия разгорается всё жарче и жарче, грозя сжечь не только глупую ведьму, но и лес, и деревню, и весь мир в придачу.
– Горячее, горячее, – шептала ведьма на каждый шаг, и тропа тянула и тянула её за собой, не давая остановиться и пожалеть.
Они увидели друг друга одновременно.
Ведьма беззвучно выдохнула:
– Горячо.
* * *
Когда позади раздался выстрел, Младший тут же бросился к напарнику, забыв о девчонке. В конце концов, её он только сегодня увидел, а Старшего много лет знал. И ни минуты не сомневался, кого спасать важнее.
«Главное не споткнуться», – мелькнула неуместная и паническая мысль, и Младший тут же отогнал её, прибавил скорости, и дыхание тут же сбилось. Ветки мелькали под ногами, белое пятно света скорее раздражало, чем помогало, в его мелькании ничего нельзя было разобрать.
Он едва успел затормозить.
Комья земли были выворочены мощными когтями, словно медведь прошёл, не меньше. Старший лежал навзничь и едва слышно постанывал сквозь зубы. Ружьё его, измочаленное, словно в жернова адского механизма попало, валялось в стороне.
Забыв об осторожности, Младший рухнул рядом с напарником на колени, тревожно заглянул в лицо.
– Жив?
Старший криво усмехнулся, сдерживая гримасу боли. Только сейчас Младший заметил, что рукав напарника почернел от крови, а локоть вывернулся под неестественным углом.
– Как видишь. Но без руки почти остался.
– Надо возвращаться! Я позову помощь!
Младший сорвал с пояса рацию, сухо застучали костяные ведьмины амулеты, и так же сухо трещала рация, не находя канал.
– Брось, – поморщился Старший. – Лучше найди девочку. Надо хоть её спасти.
– А ты? Как же ты? Я не могу оставить тебя!
Старший с трудом приподнялся на локте, прижимая раненую руку к животу.
– Выберусь как-нибудь.
– Нет уж. – Младший решительно сжал губы, как-то сразу повзрослев. – Я тебя вытащу.
– Но девочка…
– Девочка от нас сбежала. И возвращаться, кажется, совсем не хочет.
Ведьма могла бы рассмеяться, мол, всё так и есть, и лучше лес и волк, чем плачущая мать да распускающий кулаки отчим. Но ведьмы рядом не было, а Младший закинул руку Старшего на плечо и медленно повёл его в сторону деревни, даже не замечая, как из теней за ними наблюдал огромный безглазый волк.
* * *
– Ты тоже хочешь отвести меня домой?
Голос её срывался и дрожал, и дрожала она сама, остывая от долгого отчаянного бега. Она была ровно такой, как ведьма и представляла – вернее, как подсказала ей магия. Русая, лохматая, заплаканная и запуганная.
– Нет, – кажется, даже говорила не она, а магия её голосом. – У меня есть предложение получше. Закрытая школа при спецотделе.
– Это тюрьма, да? За то… за то, что я хотела им смерти, и они умерли? Значит, точно-точно я виновата?
Ведьма хотела бы не отвечать, но не могла. Слишком уж жгло в груди, словно её нечаянно начатый поиск, жуткий ритуал, детское «горячо-холодно», еще не закончился.
– Ты виновата, да. Но наказывать тебя не будут, ведь ты не управляла своими силами, не управляла и тварью. Тебя просто обучат ремеслу. Научат не бояться и знать, что и зачем ты делаешь.
И когда магия на момент отпустила её, ведьма добавила, совсем слабо шевельнув губами:
– Тебя не будут бить, обещаю.
Ася тут же сжалась, обхватила себя руками за плечи, опустила глаза.
– Вы… вы уже знаете, да? Что я плохая и гадкая.
Ведьма вздохнула и опустилась на землю, так, чтобы их лица оказались на одном уровне.
– Ты – не плохая, – медленно и чётко проговорила она, желая, чтобы каждое её слово впечаталось в разум девочки, переламывая неверную и калечную картину её мира. – Плохие – те, кто поднял на тебя руку. Отчим, потому что бил. Мать, потому что не защитила.
Девочка сжала губы, резко мотнула головой, словно от докучливой мухи отмахивалась.
– Мама не может быть плохой! Она меня любит!
Ох, маленькая, мало ты ещё знаешь. Иногда материнской любовью только убивать и годится.
А девочка продолжила, уже тише, почти плача:
– И оте… отчим тоже не может быть плохим, он взрослый, он лучше! Только я плохая!
Горячее и солёное потекло по губам ведьмы, она слизнула пару капель, не ощутив вкуса. Она уже видела это, знала, чем всё закончится. Только раньше это она была девочкой, искалеченной токсичной любовью, изуродованной болезненной заботой. Раньше она сжималась в комок в самом тёмном углу, закрывала голову руками, а напротив стояла ведьма – другая, старая, чудовищно большая – если смотреть с высоты семилетнего ребёнка. Только сейчас она позволила себе вспомнить, что так напугало её в глазах старой ведьмы – безысходность и обречённость.
Она не помнила, когда старуха исчезла. Наверное, никто не помнил. Как не будет помнить, как и когда исчезнет она сама.
«Мы вдвоём пойдём по тропе, – грустно подумала ведьма, – но Ася выйдет одна».
– Идём со мной, – повторила ведьма и протянула руку. – И я расскажу тебе, что и взрослые могут быть плохими.
Но Ася только покачала головой. Она снова начала шмыгать носом.
– Я плохая, – тихо повторила она, опускаясь на землю. – Я хотела им смерти, я так хотела им смерти, но я не знала, не знала, что они умрут! Я не знала, что они умирают из-за меня!
Магия, что жглась и бушевала в груди, что шумела и гудела в ушах, отступила, схлынула, унося за собой уверенность и силы. В оставшейся тишине ведьма снова ощутила себя материальной, плотной, живой, словно мир, попробовав её на зуб, выплюнул обратно, сочтя, что срок её не наступил. Душный воздух летней ночи касался липкой от пота кожи, сквозь тонкую подошву кроссовок кололись шишки и камушки, под лопаткой чесалось от свалившейся за шиворот веточки.
И медленными тяжёлыми шагами к ним приближался безглазый зверь. В густой темноте влажно
