— А конкретнее, как этот тип выглядел?
— Никак. Его нельзя было разглядеть. У него на морде была черная шапочка, какие бандиты надевают и омоновцы.
— Этот незнакомец был низенький?
— Нет, высокий. Выше Кости.
— У него на голове какие-то круги светились, — вставил Ванька.
— Светились круги?
— Ну да, вокруг глаз, — уточнил Сенька. — Я догадываюсь, кто это может быть.
— Догадываешься? — напрягся Вадим. — И кто же?
— Да какой-нибудь псих, сбежавший из сумасшедшего дома. В кино таких часто показывают.
— Все может быть, — улыбнулся Вадим. — А псих этот что-нибудь говорил?
— Может, и говорил, но мы не слышали. Мы с Ванькой первые рванули из садика.
— Ребята, а вы папироски с травкой курили? Может, все это вам показалось? После травки возникают разные видения…
И Сенька и Ванька опустили головы. Через некоторое время Сенька виновато вымолвил:
— Мы чуть-чуть покурили.
— Не в затяг, — тихо добавил Ванька. — Но психа видели.
— Вы нам не верите? — насторожился Сенька.
— Верю, ребята, — вздохнул Вадим. — Не сомневаюсь, что вы ребята честные и говорите правду. Надеюсь услышать от вас правду и о том, почему вы сбежали из детского дома.
Сенька и Ванька скисли.
— Ты и об этом знаешь? — отвернулся Сенька.
— Земля слухом полнится. Ну, так почему сбежали из детдома?
— Плохо там, — вздохнул Ванька. — Скучно и дисциплина как в концлагере.
— Откуда вы знаете про дисциплину в концлагере?
— Что за вопрос? Кино же смотрим.
— А еще чем детдом вам не понравился?
— Жратва плохая. А директор сволочь. У него жир с хари капает. Отъелся, как боров.
— А если скажешь против него хоть слово — в карцер посадит на воду и хлеб, — повысил голос Санька. — И будет держать под замком, пока прощения не попросишь.
— Что за карцер?
— В подвале. Железная клетка. Сыро там и холодно, крысы бегают. Если ты нас обратно отведешь в этот детдом, то мы все равно сбежим.
— И где этот детдом?
— В Октябрьском районе. Номер три. Дяденька, ты нас туда не отведешь?
— Не отведу. Слово даю. С этим директором будет прокурор разбираться. Это я вам тоже обещаю. Скажите, а как вы попали в детский дом? Где ваши родители?
— У нас нет предков, нас в капусте нашли, — мрачно пошутил Ванька.
— А если серьезно?
— Да не знаем мы наших родителей, — махнул рукой Сенька. — Говорят, наша мамашка отказалась от нас еще в роддоме.
— Невеселая история, — вздохнул Вадим, — и, к сожалению, не единственная. Но надо жить, Сеня и Ваня. И конечно, не в этом подвале.
— Да тут лучше, чем у Сала в карцере.
— У какого Сала?
— Это кликуха нашего директора.
— Понятно. Однако вечереет, ребята. Пора определяться. Сейчас пойдем в детскую комнату полиции, и вас направят в другой детдом.
— Не надо нас в комнату полиции, — заныл Ваня.
— Отпустите, — захныкал Сеня.
Хотя и молодой еще был Вадим, но у него вдруг защемило сердце. Он обнял пацанов и сорвавшимся Голосом вымолвил:
— Забудьте про своего непорядочного директора. Больше вы его никогда не увидите. В большинстве детских домов нормальные условия для жизни и учебы. Уверен, в другом вам понравится.
И, чтобы окончательно успокоить ребят, Вадим, как это ему ни было тяжело, соврал. Соврал во благо.
— Сеня и Ваня, я ведь тоже в детдоме вырос. И у меня о нем только хорошие воспоминания.
— Ты детдомовский? — Глаза у Сени расширились.
Вадим кивнул и отпустил ребят.
— Это другое дело, — серьезно сказал Ваня и взялся за рукав пиджака Вадима. — Значит, ты нас понимаешь.
— Понимаю, Ваня.
— А ты будешь нас навещать? — с надеждой спросил Сеня и ухватил Вадима за рукав пиджака с другой стороны.
— Буду, непременно буду, — заверил Вадим. — Даю слово. — На этот раз он не соврал. — Вы будете моими подшефными.
После этих слов Вадим почувствовал, что слабенькие ручонки Сени и Вани еще крепче вцепились в рукава его форменного пиджака: пацанам нужен был рядом взрослый надежный человек, который бы хорошо понимал их.
12
Час был поздний, и, чтобы не беспокоить хозяйку, Вадим тихо открыл дверь квартиры своим ключом.
Войдя почти бесшумно, он поставил в сторонке большой пакет с продуктами, сел на скамеечку и стал разуваться.
В этот момент его слух уловил тихий голос Ульяны, исходящий сквозь щель неплотно прикрытой двери в комнату. Голос этот был хотя и тихий, но довольно четкий.
— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную!
Пауза и вновь:
— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную!
Опять пауза, затем снова последовала эта же молитва.
Вадим, сам того не ожидая от себя, не смог пересилить любопытство и осторожно заглянул в щель.
Ульяна, одетая в черное платье, с черным платком-сеткой на голове стояла на коленях перед иконой Иисуса Христа, возвышавшейся в углу комнаты, и методично повторяла молитву, кланяясь при этом до самого пола.
Но вот она замолчала и, не вставая с колен, задумалась.
Дальше продолжать подглядывать было уж совсем неприлично, и Вадим, взяв пакет с продуктами, прошел на кухню.
Включив электрочайник, он нарезал горку докторской колбасы и сервелата, открыл баночку красной икры, распечатал пачку сливочного масла, напластал свежего белого батона, насыпал в вазочку шоколадных конфет и принялся размещать остальные продукты в полупустой холодильник.
Закрыв холодильник, он обернулся и… вздрогнул от неожиданности. В дверном проеме стояла Ульяна со скрещенными на груди руками. Лицо ее было бледным и печальным. Хозяйка умела подходить совершенно бесшумно.
— Добрый вечер, Ульяна Наумовна! — приветствовал он негромко.
Она в ответ лишь слегка кивнула.
— Что с вами? — забеспокоился Вадим. — Вам нездоровится?
— На душе что-то нехорошо, — вздохнула она, — ничего, пройдет. — Она кивнула на стол и поинтересовалась: — Что роскошничаешь? Какой праздник?
— Нет, обычный день, — ответил Вадим. — Давайте пить чай. Угощайтесь.
— Напрасно шикуешь, — осуждающе заметила она, — вы, молодые, разбрасываете деньги не задумываясь. Надо быть бережливее.
— Ничего, нам сейчас нормально платят. Да вы садитесь. А то создается впечатление, как будто вы у меня в гостях, а не я.
— Ладно, сяду, — вздохнула Ульяна и, пройдя к столу, устало опустилась на стул. — Но есть ничего не хочется.
— Мне кажется, вы приболели, — предположил Вадим, наливая хозяйке чаю. — Может, врача вызвать?
— Нет, я не больная, — вновь вздохнула Ульяна. — На душе кошки скребут. Я всегда поступала справедливо, а тут засомневалась.
