Начитавшись, Мишка принялся размышлять. Вот, к примеру, статейка «Кинематограф заговорил». Неужели не врут? Пишут, правда, что пока получается только несколько отдельных слов. А когда всю фильму начнут давать со словами? С какой же скоростью говорить-то надо будет? На экране мечутся, бегают, дергаются — ладно, понять успеваешь. А если словами так зачастить?
Очень серьезные раздумья у Мишки вызвала и статья «Летательные машины без мотора и без пропеллера». Иначе — ракеты. Понятно, как они будут летать, не маленькие, соображаем: газы вверх вытолкнут. Хорошо. А возвращаться как людям? Шлепнешься, что и костей не соберешь. Может, выдвижные крылья придумают для плавного спуска?
Размышлял-размышлял и уснул. Проснулся — темно. Ногам неудобно: кто-то снизу поставил на его полку сундук. Черт с ним, и ногам места хватит. Сунул руку в «сидор», достал фляжку с водой, отломил краюху. Жить можно. Как там сложится впереди — вот это вопрос… А почему вдруг загомонил, засуетился народ? Что? Пенза?!
Хлебнул все же лиха Мишка Ягунин за четверо суток пути. Он бы и за неделю не добрался до Уральска, не будь в кармане бумажки с большим политическим весом. Там на пишмашинке было отпечатано, что сотрудник Самгубчека Ягунин М. И. выполняет особо важное задание, а посему транспортной ЧК всех желдорог республики предписывается оказывать ему в передвижениях обязательную и срочную помощь.
Оказывали, делали что могли. Но разве в силах даже транспортная ЧК поторопить поезд, опаздывающий на тридцать часов? Как быть чекистам железной дороги, если в Ртищеве в тифу оказались обе сменные бригады машинистов? Попробуй обеспечь удобство передвижения Ягунину М. И., сажая его в Пензе в вагон, который не то что переполнен — бока раздул от пассажиров, словно насосавшийся клещ. Всего насмотрелся. Одно светлое мгновение и было: на станции Пенза увидел торопившуюся к своему вагону Нинку Ковалеву. Садилась в санитарный поезд. Веселая, румяная. В белой косынке с красным крестом. Кричал ей вслед с подножки — не услышала.
В Саратовской губчека ему сообщили, что своего товарища они отправили к Уварову двумя днями раньше. О характере же самого задания — ни гу-гу: в Уральске сейчас сидит замнач Саратовской губчека, он и будет руководить операцией. Все, все там, в Уральске. Только доберись же ты, наконец, Мишка, до этого треклятого Уральска!..
Уфф!.. Показался-таки, чертушка! Пока не сам город, а станция. Плывут мимо мастерские, депо, нефтяные резервуары… Вот и вокзал. Ничего вокзал, каменный. Правда, маленький — не Самара. Да и город сам… Не больше Сызрани.
Сыпал мягкий снежок, морозец совсем не чувствовался. Мишка не стал спрашивать, где здесь ЧК, решил найти сам. Саратовцы сказали, что на Михайловской. Где-то в центре она должна быть, не иначе. Мишку удивляло, что на улицах города — бывшего центра уральского казачества — он не встретил пока ни одного казака. Подумав, решил, что сейчас они небось не очень-то хвастают своими форменными одеждами. Прижала хвосты заносчивой казаре советская власть. Хотя, рассудил Мишка, бедняцкому казачьему элементу она пришлась в самый раз.
Почти сразу Ягунин вышел в центр города. Что это центр, Мишка догадался по большой церкви и красивому бульвару. На широкой улице взгляд привлекли несколько высоких зданий с колоннами. Почти как на Советской в Самаре. Но… чуть похуже. Мишка свернул было на соседнюю улицу, — нет, эта даже немощеная, вроде не то. Но увидел бульвар — еще красивей. В Самаре таких нет…
…А через час, успев необыкновенно вкусно пообедать в войсковой столовке — умял глубокую миску разваристой «шрапнели» с кусочками бараньих выжарок, — Ягунин уже сидел в хорошо натопленной комнатке, где были стул, кровать и умывальник, и слушал, что говорил ему широкоплечий человек с крючковатым носом и сильной шеей, в которую врезался воротник кителя. Это и был Васильев, в чьи руки Ягунин благополучно передал газеты, обращения и письма.
Мишку немного отвлекали капли, падавшие из умывальника в ржавый тазик.
— С Вирном, значит, договоренность была использовать тебя с бережливостью. Ты, значит, ценная для ихней чрезвычкомиссии фигура, так надо понимать. Мы учитываем это, хотя, конечно, всякий чекист есть ценная фигура. В принципе. Но — договор дороже денег… — Васильев вдруг раскатисто захохотал. — Ой мама! А что сейчас не дороже денег?
Мишка тоже рассмеялся: а ведь верно!
— Так вот, — посерьезнел Васильев, — в самую, значит, банду Серова засылать мы тебя не станем. Побережем, значит. Как обещали. А службу тебе, значит, подберем такую: будешь торговать всяким барахлом, с киргизами, значит…
— Что-о? — Мишка вскочил со стула. Красные пятна выступили на щеках: он был возмущен!
— Будешь ездить по станицам и хуторам, — невозмутимо продолжал Васильев, — на пути следования Серова. Значит, вокруг до около. Захаживать к тебе будут и бандиты — за табаком, за самогоном. У киргизов ты вроде бы вымениваешь продукты, ну а газетки раздаешь так, на закурку. Кому какие. Дадим, значит, всяких — и старых, и нужных. Дадим и листовки. А главное, слухи пускай, что советская власть, значит, готова простить бандита, если он сам, значит… Ну, понимаешь сам, чего объяснять.
Кап… кап… — барабанило в тазике.
— Эх-ма! ЧК! — дерзко сказал Мишка. — Умывальник починить не могут. — Ему было до слез обидно: ну и задание!..
— Починим, починим, — успокоил его Васильев и расправил большими пальцами ремень, стягивающий чудную талию. — Я бы на твоем месте, Ягунин, поинтересовался, на каком, значит, языке с киргизами будешь говорить?
— А они что? Ни бельмеса по-нашему? Озадачило его такое обстоятельство, чего и говорить.
— С тобой поедет Байжан. Местный чекист. Он переведет, что надо! Да! Ты ведь не знаешь, видать, что у Серова из киргизов целые эскадроны? Агитировать их надо, значит, тоже. На то и Байжан.
— Так… — Мишка нахмурил светлые брови. — А как насчет оружия? У меня только наган.
Васильев засмеялся, покрутил головой.
— Оружие? Сдашь его нам. Так-то!
Купец Иголкин
Если б Мишку спросили, хочет ли он, чтоб его сейчас увидели товарищи из Самгубчека, он, пожалуй, затруднился бы с ответом. С одной стороны, можно гордиться: не в городе с его культурной обстановкой, не на извозчике и даже не на автомашине, а на огромном лохматом верблюде, запряженном в киргизскую повозку, кочует по бескрайней заснеженной пустыне чекист Ягунин, разыскивая бандитов. Но можно взглянуть и с другого угла. И тогда от смеха не удержишься. Безоружный, обложился мешками с тряпьем и мелочным товаром, трясется на дурацкой арбе так, что рта не открыть, а то язык оттяпаешь. Не чекист, а просто немытый-небритый-нечесаный парнишка. Сколько их, жалких добытчиков пропитания, мыкается по дорогам и станциям Киргизского края, пробиваясь в хлебный город Ташкент? Хоть бы рысью бежал горбатый, что ли, на душе было б повеселей. Нет же, оттопырил губу — мне-то, мол, некуда торопиться. Мерно шлепает себе, будто часы: так-так, так-так… Снег в степи неглубок, до земли продавливает его верблюжья ножища.
