Это показалось ей забавным.
— Вы прелестны, Джо. Просто прелестны…
— А что тут прелестного?
— Такая наивность… Это очаровательно.
Через несколько минут они добрались до вершины, и она попросила его свернуть в небольшую рощу дикорастущих дынных деревьев. Такой великолепной картины Брэнд никогда не видел. Ему приходилось бывать на вершинах гор и любоваться с них внушающими благоговение пейзажами, но то, что он увидел сейчас, было просто божественно. Внизу под ними раскинулось озеро Тааль. Оно простиралось от подножия Тагейтая до величественных пурпурных горных массивов на противоположной стороне; по темно-синей глади озера скользили многочисленные шлюпки-банки с похожими на волшебные крылья золотистыми и алыми парусами; на расположенных террасами склонах, покрытых густой зеленью, по рисовым полям двигались едва различимые сгорбившиеся фигурки людей. С озера прямо им в лицо дул приятный ветерок.
— Как игрушечные, — прошептала Эстелла, — крохотные игрушечные человечки…
Скользнув взглядом по спускающимся до самого озера уступам зеленых террас, Брэнд сказал:
— Представьте себе, что вся ваша жизнь проходит в труде на каком-нибудь из этих участков. Вся жизнь…
— Что ж, они только на это и годятся, — ответила Эстелла. Резко повернувшись, Брэнд бросил на нее полный возмущения взгляд, но тут же понял, что она подсмеивается над ним. Улыбнувшись, он откинул голову назад и долго восхищенно смотрел на нее. Эстелла ответила ему пристальным взглядом, ее губы раскрылись в зовущей улыбке… В следующий момент она неожиданно бросилась в его объятия и, лихорадочно дрожа всем телом, дарила и дарила ему свои жадные, горячие поцелуи…
Ничего подобного раньше Брэнд не испытывал. Со своими друзьями по роте он ходил несколько раз к проституткам на Пин-пин-стрит. Обычно он бывал при этом пьян, и все, что видел и испытывал там, позднее вызывало у него отвращение. Особенно не нравились ему последующие разговоры и обсуждения в казарме. По его мнению, связь с женщиной должна быть тайной и вызывать чувство гордости, быть чем-то вроде молитвы или дуэли… И вот теперь ему довелось испытать именно это: перед ним лежит томно закрывшая глаза богатая женщина, которая горячо целует его, обнимает, стонет от сладостных ощущений… Позднее, сидя в машине и откинув голову назад, она рассказывала ему об игре в двадцать одно очко в казино в Монте-Карло, поездке на верблюдах к Большому Сфинксу в Гизе, о том, какой красивый вид открывается, когда входишь в гавань Рио-де-Жанейро.
Он проводил с ней каждую свободную минуту. Они бродили по запруженной народом Дасмаринас-стрит, купались и загорали на пляже в Понбале, ездили вдоль Луиеты, в Кавите, откуда можно было посмотреть на остовы злополучных кораблей адмирала Монтоджо, похожие в лучах заходящего солнца на скелеты огромных животных с черными ребрами, или взглянуть на сгущавшиеся над островом Миндоро мрачные грозовые тучи. Потом они обычно возвращались в ее виллу на Райзэл-авеню. Она высаживалась у парадного подъезда, а он ставил машину в гараж и проскальзывал в дом с заднего хода. Она, полураздетая, уже ждала его в спальне…
Она купила ему несколько вещей: часы со светящимся циферблатом, бумажник из свиной кожи, филиппинский ножик с резной ручкой. Он с благодарностью принял ее подарки. А почему не принять, если это доставляет ей удовольствие? Вещи сами по себе значили для него немногое. Во время различных построений, на строевых занятиях, на хозяйственных работах он неизменно думал о ней, но никогда и ни с кем не делился своими чувствами. Сознание того, что он любит белую женщину и любим, как он думал, ею, придавало ему уверенность, рождало новые, неведомые до того эмоции. Он стал внимательнее следить за своим внешним видом и еще больше отчуждаться от немногих друзей в роте.
Но через три недели все кончилось. Ее мать, которая жила в Санта-Монике, серьезно заболела, и Эстелла была вынуждена вылететь в Штаты.
— Когда мы увидимся, Эстелла? — спросил он.
Она посмотрела на него с вялой безучастной улыбкой.
— Я не знаю, Джо. Посмотрим.
Эстелла поспешно собралась и сделала все необходимые приготовления к отъезду. Он держался в стороне от нее и видел издалека, как она села в кеб и уехала в Кавите. В ту ночь он долго метался на своей койке: ему представлялось, как она, скользя но громадным волнам Тихого океана, быстро удаляется в сторону солнца. Пройдет немного времени, и она окажется на другой стороне земли, далеко от него.
Утром следующего дня наступила реакция: Брэнд стал необычно раздражительным, задумчивым, рассеянным. Он непрестанно задавался вопросами: что же с ним произошло, что же будит дальше?…
Через день после этого над ним начал издеваться Макклейн, сержант с полным красивым лицом и широко посаженными светло-зелеными глазами, которые, когда он улыбался, странным образом расширялись. Он придрался к Брэнду за работу на грузовике и назначил его во внеочередной наряд. Когда Брэнд начал возражать, Макклейн ехидно улыбнулся и сказал: «В чем дело, Брэнд? Ты что, устал? Тебя замучили? Скучаешь о ком-то? Кого-то не хватает?» Стоявшие рядом солдаты захохотали. Значит, они знали? Значит, о его связи с Эстеллой всем было известно? Брэнда охватил гнев, но усилием воли он подавил его. Грязные свиньи, для них нет ничего святого, особенно если дело касается женщины. Они оскверняют все, к чему притрагиваются.
Когда диспетчер Айвис донес, что Брэнд возвратился из поездки на пятнадцать минут позже положенного, он понял, что к нему начали беспричинно придираться. Он прилагал все усилия, чтобы содержать свое заведование в отличном состоянии и иметь безукоризненный внешний вид. Но к нему продолжали придираться, и даже некоторые друзья стали относиться к нему по-другому. Он позволил себе поступить не так, как все, и теперь должен за это расплачиваться. Ни одного дня не проходило без того, чтобы перед ним не появлялось хитроватое лицо Макклейна, который начинал издеваться над ним.
— Не слишком ли много ты о себе думаешь, индеец? Потискал немного хорошенькую белую бабенку и теперь считаешь, что тебе все позволено? Лучшего-то ты, наверняка, никогда в жизни и не видывал…
Уязвленный нескончаемыми придирками, задетый за живое издевательствами над тем, что так дорого для него, Брэнд не сдержался и резко ответил: — А в чем дело. Макклейн? Тебе что, завидно, что ли?
Сержант громко захохотал:
— Завидно! Ну и дурак же ты! Я отказался от нее еще до того, как ты приехал сюда. Ты знаешь, сколько ребят у нее побивало? Половина полка, а то и больше! Ха! Она хорошо известная манильская проститутка…
Находившиеся рядом солдаты смотрели на него с насмешливой улыбкой. Жирное тело Макклейна сотрясалось от смеха. От унижения и обиды Брэнд пришел в ярость.
— Это отвратительная ложь! — возбужденно воскликнул он.
— Ты что, хочешь, чтобы я рассказал тебе о ее спальне? Хочешь, нарисую план ее квартиры?
Теперь над ним смеялись все, кто находился в мастерской. Прав был его дед: белый человек вероломен, коварен и безгранично жесток, его ненависти и алчности не бывает предела.
Однако если она позволяла этой наглой толстомордой свинье раздевать себя, ложиться с ней в постель и обнимать ее…
— Ты все еще не веришь, — продолжал Макклейн, качая головой. — Ну что ж, я скажу тебе еще кое-что. Она ложилась на кровать в одних трусиках, телесного, салатного или зеленого цвета… Ты был у нее последний, но далеко не первый, а воображаешь бог знает что!.. Хочешь, чтобы я рассказал, как она это делает? Как она кладет свои…
Брэнд ни секунды не раздумывал и не принимал никакого решения, его движения были автоматическими. Лицо Макклейна как будто приблизилось к нему само, и веселое выражение на нем моментально сменилось выражением безграничного удивления. Выпад Брэнда вперед был настолько быстрым, что ни о каком размышлении не могло быть и речи, а удар от плеча настолько сильным, что он почувствовал боль в руке. Кто-то испуганно прошептал что-то, но Брэнд не расслышал слов. Он воспринимал окружающие лица только как расплывчатую массу и с неистовством наносил Макклейну все новые и новые удары с такой силой и быстротой, на какие только был способен. Макклейну удалось сильно ударить Брэнда по щеке, индеец покачнулся и едва удержался на ногах, но это только удвоило его ярость, и он бросился на сержанта с новой силой. Стукнувшись после удара Брэнда о крыло автомобиля, сержант упал, но быстро поднялся. В его руке сверкнуло длинное лезвие ножа.
— Хорошо! — гневно воскликнул он. Изо рта и из уголка глаза у него текла кровь. — Я проткну тебя, как поганую собаку…
Даже в этот момент Брэнд не почувствовал никакого страха, только ненависть и необходимость вооружиться чем-нибудь для защиты. Кто-то попытался удержать его за руку и за плечо, но он рванулся в сторону, пробежал между двумя автомашинами, скользнул взглядом по длинному металлическому верстаку, тискам, сверлам, заметил кусок металлической трубы, схватил его и повернулся обратно, навстречу Макклейну. Приблизившись к сержанту, Брэнд уклонился в сторону и резко махнул трубой. Нож полетел на цементный пол, а Макклейн с диким воплем схватился за руку. Раздался громкий крик Айвиса, требовавшего прекратить драку, но Брэнду теперь было все равно. Все они против него, все его враги. Уж раз начал, надо довести дело до конца. Он отбросил кусок трубы в сторону и стал наносить сержанту все новые и новые удары кулаками. Прижав Макклейна ударами к борту грузовика, Брэнд схватил его обеими руками за горло и что есть сил сжал его. Жирное лицо сержанта набухло кровью, посинело. Кто-то угрожающе кричал Брэнду у самых ушей, чьи-то руки пытались оторвать его от сержанта; но остановить его, охладить кипящую в нем ярость и гнев уже не могла никакая сила. Этот изверг должен умереть. Сейчас же.
