в Нантер, куда он должен ездить на защиты вместе с Греймасом и Лефевром, становятся источником беспокойства. Он уверен, что ему нагрубят и из-за его роли, и из-за недостаточно активного участия (знаменитые вопросы того времени: «Откуда ты говоришь?», «Какие у тебя концепции?»), тогда как он солидарен только с одним – с важностью изменения образовательной модели. Барт считает несправедливыми выдвинутые против него обвинения, особенно инициированные газетой
L’Express в самом начале июня, на которые он чувствует себя обязанным ответить. Во втором экстренном выпуске газета посвятила длинную статью Университету и «провалу властителей дум»:
Месье Луи Альтюссер, занимавшийся новой интерпретацией Маркса с точки зрения структурализма, в больнице: депрессия. Месье Мишель Фуко, которого два года назад приветствовали как философа будущего, преспокойно продолжает читать свой курс в университете Туниса. […] Месье Ролан Барт, руководитель исследований Практической школы высших исследований, имел нагрузку пятьдесят шесть учебных часов в год. Его ученики были передовыми студентами, фактически элитой, решившей посвятить себя научным исследованиям. С начала учебного года он использовал их для того, чтобы делать коллажи из брачных объявлений, взятых из Chasseur français, чтобы они могли поучаствовать в его лингвистических изысканиях. Он собирается подать в отставку и бросить преподавание[757].
К счастью, продолжает автор статьи Жерар Бонно, Барт является исключением: большинство профессоров решили вступить в игру и фундаментальным образом реформировать свое преподавание. Барт немедленно посылает опровержение, которое публикуется в первом после возвращения к нормальной жизни выпуске газеты, 17 июня: «С одной стороны, у меня никогда не было семинара на тему, которую мне приписывает ваш сотрудник, и я никогда не „использовал своих студентов“, чтобы делать какие бы то ни было коллажи для моей собственной работы. С другой стороны, я никоим образом не собираюсь подавать в отставку и уходить с поста руководителя исследований»[758]. Слухи приписывают Барту уход из-за чувства вины, и он ощущает себя выбитым из колеи.
В политическом отношении он больше не знает, какую позицию занять, или, точнее, не знает, куда его помещает его позиция. Он не слишком склонен к стратегической ставке на Французскую коммунистическую партию, которую делает группа Tel Quel, утверждающая, что революция может быть только марксистско-ленинистской. Точно так же ему не очень нравится основание Комитета революционных действий студентов и писателей (CAEE-R) Жана-Пьера Файя с Бютором, Рубо, Дюрас, Надó, Бланшо и Саррот. Барт не подписывает манифест в выпуске № 34 Tel Quel под названием «Революция здесь и сейчас», и, хотя он время от времени посещает встречи группы по теоретическим исследованиям по средам на улице Ренн, выступает он там всего один раз. Все эти волнения его раздражают и утомляют, и, в отличие от многих коллег, ему не кажется, что История наконец ответила на призывы текстов. Он чувствует, что его роль критика и оппозиционера снова поставлена под сомнение. Возможно, это ситуация, с которой в тот или иной момент неизбежно сталкивается настоящий провозвестник: когда то, что он предсказывает или учреждает в начале, подхватывается другими и приобретает форму, сам он оказывается частью нормы, то есть превращается в прошлое. Барт уже давно дал именно такое описание авангарда в знаменитой метафоре «вакцины»: «Прививается немного прогресса… к традиции, и вот, пожалуйста, у традиции развивается иммунитет к прогрессу: нескольких знаков авангарда оказывается достаточно, чтобы кастрировать истинный авангард»[759]. Так буржуазия делегирует нескольким людям задачи подрыва и оспаривания с целью социального очищения. Хотя эта схема прочитывается только в длительном историческом масштабе – творец может переживать авангард как настоящее освобождение, – нельзя игнорировать, что в один прекрасный день порядок присвоит этот опыт радикального творчества. Или же, говорит Барт, следует оспаривать фундаментальную, политическую, структуру общества, что это буржуазное общество исключает самим своим функционированием.
В какой-то степени в этом и заключена драма Барта, которого творческий дух толкает вперед, к вопросам, поставленным историческими авангардами (в особенности к вопросам связи между теорией, творчеством и революцией), но его исторический и критический интеллект убеждает его в бесполезности этого движения. Его притягивает Tel Quel, но при этом он убежден, что группа и журнал в итоге придут к тому же самому повороту вспять. Вероятно, особенно болезненно Барт переживает это присвоение в 1968 году. Его подрывная сила была признана, но институционализирована (в большей степени, чем «Трактат» Ванейгема или «Общество спектакля» Дебора; это показывает, что такую силу дольше сохраняют некоторые маргиналии). Утверждают себя новые протестные и творческие авангарды, отодвигающие Барта в сторону. Это двусмысленное положение также проявляется в роли, которую его приглашают играть и которую он охотно принимает, – роли консультанта по реформам, и в частности по университетской реформе. Эдгар Фор пригласил Барта для создания образовательного центра Венсен – одного из главных завоеваний 1968 года, и он участвует в совещаниях по организации учебного процесса (вместе с Жераром Женеттом, Жаном-Пьером Ришаром и другими) и в привлечении людей, которые будут там преподавать (его брат нашел в Венсене место ассистента на отделении иврита). Заинтересованный экспериментальным и насыщенным характером нового начинания, Барт убежден в необходимости открыть университет для новых методов и других дисциплин, а также разрешить учиться тем, кто не сдавал выпускной экзамен. Он занимается всем этим вполне сознательно, но без энтузиазма, характерного для этого времени, когда многим кажется, что все пути открыты.
Таким образом, его отношение к маю 1968 года определяется не столько равнодушием, сколько тем, что под вопросом опять оказалось его место в мире, как во время первого кризиса, связанного с диагностированием его болезни. Барт чувствует себя отставшим, чувствует, что ему мешают даже находиться в стороне. В последовавших за этим текстах и поступках отголоски этой тревоги звучат на самых разных уровнях: прежде всего потому, что некоторые пытаются «пристроиться» к кризису и произвести приемлемый дискурс о нем. Барт принимает участие в знаменитом выпуске Tel Quel № 34 лета 1968 года со статьей о бунраку и в июле начинает писать текст о событиях, который выйдет в ноябрьском номере Communications, – «Письмо события». В нем он логически противопоставляет речь и письмо и настаивает на подходе, в соответствии с которым бунт может быть прочитан как «взятие языка», подобно тому, как говорят о «взятии Бастилии», но не говорит открыто о том, насколько, по его мнению, эта новая власть чрезмерна и регрессивна. На поверхности критика не считывается (нужно знать другие тексты этого периода, чтобы ее заметить). Точно так же в момент возобновления занятий в Практической школе высших исследований в ноябре 1968 года Барт предлагает свою интерпретацию событий, когда почти
