Марк Юлиан что-то от кого-то узнал и опасается, что о заговоре могут узнать враги. Ну что ж, сегодня, так сегодня.
Теперь Петронию срочно и тайно предстояло сообщить о перемене планов в Сенат и тем центурионам, которые были посвящены в планы заговорщиков. Те же, в свою очередь, должны были поставить в известность своих подчиненных. А что с Нервой? Он начал принимать противоядие только вчера и не успеет за столь короткий срок восстановить силы. Скорее всего в девятом часу он даже не сможет держаться на ногах без посторонней помощи. В добавок ко всему сегодня будет трудно убедить Домициана оставить Игры и вернуться во дворец из-за этих глупейших боев ряженых, к которым Император питает какое-то извращенное пристрастие. Окончательно разозлившись, он мысленно выругал Марка Юлиана, вздумавшего спешить, но тут же одумался, зная, что тот никогда бы не передал подобное сообщение, если под угрозу не попали их жизни.
В тот же час утра в толпе зрителей, заполнивших амфитеатр Колизея, прекратились разговоры, споры, ругань, и над огромной чашей стадиона повисла почтительная тишина. В роли открывателя Игр сегодня решил выступить сам Император, который неподвижным, тяжелым взглядом уставился на двери гладиаторского выхода, откуда появились двенадцать одетых в золотые шлемы бойцов. Они маршировали по два в ряд.
Домициан видел все сквозь какую-то дымку, словно во сне, который, впрочем, рассеялся сразу, как тот вспомнил арест Марка Юлиана. Император почувствовал внутри себя волну какой-то необъяснимой тревоги, будто им было нанесено оскорбление некоей властной силе, которое не останется безнаказанным. Инстинктивно он даже слегка пригнулся, словно ожидая, что с небес протянется карающая рука и молнией поразит его прямо на месте. Однако в следующий миг ему удалось стряхнуть с себя это неприятное ощущение, заменив его ощущением, словно его рука сжимает скипетр Юпитера.
«Я сильнее тебя, старого искателя правды. Это и есть истина, а ты ее и не заметил. Наблюдатель и философ, как же это случилось, что ты не увидел собственного падения?»
Нумидийские невольники сняли с двенадцати соперников шлемы и алые плащи. Домициан встрепенулся. Его глазам открылись двенадцать светловолосых женщин-варварок, одна краше другой. На них была одежда амазонок. Короткие туники из леопардовых шкур свисали с одного плеча, оставляя полгруди обнаженной. Все они имели на вооружении плетеные щиты и самнитские мечи. На лицах этих несчастных женщин застыло выражение смертельного ужаса. Раздался рев трубы, и на арену вышли двенадцать карликов, одетых как фракийские гладиаторы. Они построились в шеренгу напротив амазонок. Труба взревела еще раз, возвестив о начале схватки. Бойня длилась меньше четверти часа. Когда было убито десять женщин и восемь карликов, труба подала сигнал к остановке боя. Зрители аплодировали без усердия из одного только уважения к организатору представления. Домициан отдал приказ, чтобы оставшихся в живых женщин в том виде, в котором они были, потных, окровавленных, грязных и с оружием прислали во дворец для ночных забав. Он впился в них похотливым взглядом, когда их, чуть не сошедших с ума от пережитого, провели мимо Императорской ложи. Его охватило горячее томление в чреслах. Да, они возбуждали его гораздо сильнее, чем Ауриния. На их лицах не было и намека на ее сумасшедшее упрямство. Они были подавлены и устрашены его величием.
«Когда я овладею ими, они будут думать, что их изнасиловал Зевс».
Затем герольд объявил, что с этого момента все бойцы должны выходить на арену только в исторических костюмах и что ставки можно делать лишь до того, как будет раскрыто инкогнито соперников.
— Хватит с нас этих глупых спектаклей! Подайте нам Аристоса! — прогнусавил кто-то с места для плебеев, выбрав для этого момент, когда над стадионом была тишина.
Стражники схватили нарушителя порядка и поволокли его прочь. На трибунах возникло замешательство. Планций, устроитель Игр, сидевший справа от Домициана, почувствовал гордое удовлетворение.
«Вы получите его, презренное стадо идиотов в человеческом облике. А мои Игры запомнятся навсегда», — подумал он.
Глава 56
Великая школа была отдана во власть толпы, которая заполнила все переходы, лестницы и залы и напирала на огороженное веревками пространство, по которому гладиаторы могли выбраться из арсенала и добраться до прохода, ведущего в Колизей. Повсюду давили друг на друга, шумели, кричали, ругались, дрались. В воздухе висел невообразимый гвалт, отражавшийся гулким эхом от кирпичных сводов. Любой прохожий, закрыв глаза, легко мог представить себе, что находится в бане.
Суния старалась пробиться поближе к веревочному ограждению. Она чувствовала себя как выжатая тряпка. Эта толпа состояла в основном из тех, кто не мог себе позволить билет в амфитеатр или просто пришел слишком поздно. Многие просто старались поближе рассмотреть гладиаторов и оценить их возможности перед тем, как делать ставки.
Спустя несколько минут Суния услышала тихие, непонятные звуки, словно приманивали какое-то животное. Вскоре в проходе показались дрессировщики, ведущие маленького индийского слона. Сунии были видны лишь его макушка и часть сбруи из красной кожи, украшенной сотнями крошечных ослепительных зеркал. На слоне ехал гладиатор в костюме Ганнибала Его противник ехал сзади. Он был в одежде Дария, персидского царя. Суния заметила мелькание красно-золотистого плаща, смешную накладную бороду и верх балдахина, усыпанный ярко блестевшими стекляшками, имитирующими драгоценности. Ганнибал и Дарий проследовали дальше, навстречу своей судьбе. Вскоре просочился слух, что Ганнибал проиграл несмотря на свой пышный въезд в Колизей. Напряженное ожидание, сопровождавшееся то и дело вспыхивавшими драками, кончилось, и проигравшие принялись выплачивать ставки. Толпа снова загудела, ожидая следующую пару.
Наконец-то Сунии удалось пробраться к самой веревке. Теперь у входа в школу она могла видеть Акко. Он суетился возле закованного в цепи стада своих подопечных хаттов, большинству из которых суждено было погибнуть в морском сражении, которое предполагалось начать сразу же после костюмированных боев.
Земляки Сунии походили скорее на диких животных, только что пойманных и помещенных в загон. Они были готовы, выпучив глаза от испуга, таранить стену головами. Суния подумала, что у нее был все же не такой глупый вид, когда она попала в плен. Затем она устыдилась этой мысли и того, что чувствовала себя не такой, как эти невольники.
Хаттов построили узкой колонной вдоль одной стороны прохода, чтобы они не мешали движению. Они жались друг к дружке, словно скот, оказавшийся в грозу под открытым небом. Скорее всего это были не воины, а простые смерды-землепашцы, взятые в плен во время набега.
