Соколов молчал.
– Думаешь остаться здесь? Так вот, ты здесь не останешься, – сказала Оливия. – По очевидной причине. Мэн Аньлань не может уложить к себе на диван русского наемника. Тебе надо где-то переночевать и придумать, как выйти в Интернет. Я оставлю тебе сообщение в каком-нибудь чате.
– Мм… – протянул Соколов. – Решение есть.
– Да?
– Я знаю одно место. С Интернетом. Я отправлюсь туда и буду ждать инструкций.
Пауза.
– И?..
– Опасно, – признал Соколов. – Возможно, глупо. А может, и получится.
– Ты не собираешься убить кого-нибудь из моих соседей?
– Нет, если они тебе не надоели.
Оливия глянула с сомнением.
– Черный юмор, – объяснил он. Потом кивнул на окно. Солнце висело низко, окна небоскребов горели оранжевыми отблесками. – Это там. Тебе опасаться нечего.
– Тогда пошли. Выходить из здания надо порознь. Я выгляну на лестницу и скажу, когда тебе можно двигаться.
– Отлично.
– К пристани пойдем отдельно и сядем на разные паромы. Дальше ничего не обещаю.
– Может быть, ты вытащишь меня из Китая, – заметил Соколов. – Может, нет. Может, меня арестуют. Допросят. Придется рассказать полиции, где шпионское оборудование и документы из офиса.
Оливия только смотрела на него, не в силах ничего сказать.
– Подробности, – продолжал он, – которыми тебе следует поделиться со своим начальством.
* * *
Позже, когда кто-то из членов команды открыл дверь, чтобы передать миску с лапшой и вынести ведро, Зула увидела, что снаружи темно.
Все это время она пыталась думать, но так ничего и не надумала.
Кажется, пришла пора горевать о Питере. Зула приготовилась плакать. Она сидела на краю стальной койки, уперев локти в колени, и ждала слез. Наконец глаза увлажнились, в носу защипало, но слезы так и не хлынули и не потекли по щекам. Когда Питер погиб, Зуле было очень его жалко. Настолько, чтобы простить, но не настолько, чтобы забыть, что он бросил ее в подвале за мгновения до своей гибели. Это было самое ужасное в его смерти: то, что ей предшествовало.
Однако сознательно горевать не получалось – довольно скоро Зула поймала себя на том, что тревожится о Чонгоре. И о Юйсе.
Вспомнилось лицо китайского юноши за стеклом, в дюймах от нее, и сердце оборвалось почти как тогда.
Наверное, пришло время помолиться. Помолиться о мертвых, о пропавших, о себе. Учитывая, что Зулу воспитали люди, регулярно посещавшие церковь, странно, что такая мысль не пришла ей раньше. Впрочем, общение с высшей силой ничего не могло изменить в нынешней ситуации. Разве что Зуле стало бы чуточку легче. В этом, насколько она понимала, и состоял смысл религии, в которой она выросла: чтобы людям было легче переживать то ужасное, что с ними происходит. Ну и еще в наборе церемоний, чтобы не просто улечься в койку или забросать покойника землей, а прилично и по-людски. Не то чтобы Зулу это смущало. Утешить тех, кому плохо, дело хорошее.
Такая вера не заставит отдать все деньги шарлатану, массово самоубиться или надеть пояс шахида, но именно поэтому от нее мало проку в ситуациях вроде нынешней. Однако до сих пор Зулу ее вера вполне устраивала, и ей казалось неуместным с бухты-барахты переходить к чему-то более истовому.
Так что об избавлении она молиться не стала. Кто ее спрашивает? Судно двинется, куда ему укажут.
А к этому явно шло. Зачем рыбачье судно, если не для того, чтобы выйти в море? В нейтральные воды. Карты у Зулы не было, но она догадывалась, что до любой точки в Восточной Азии они доберутся за считанные дни. Очевидно, в этом и состоял план Джонса.
Щеколда лязгнула, и вошел Джонс. Он запер дверь изнутри и сел по-турецки на ковер. Зула устроилась на краешке койки.
– Расскажи про самолет.
– Они прилетели из Торонто.
– Знаю. Где он сейчас?
– Что-то ты какой-то сердитый.
Джонс сверкнул глазами.
– Адреналиновое возбуждение прошло. Сегодня погибли десять моих людей. Думаю, половину из них убил твой Соколов. В квартире стеной встало пламя. Он был по другую сторону, в ловушке. Уложил моего человека, чтобы завладеть его автоматом, и стал стрелять через огонь. Мне есть из-за чего злиться.
– Сколько людей Соколова уцелели?
– Ни одного.
– Ясно.
– На адреналине чувствуешь эйфорию. Потом наступает депрессия. В таких случаях христианин идет и напивается.
– А мусульманин?
– Молится и мечтает о мести.
– Я понятия не имею, где Соколов. Даже не знаю, жив ли он.
– Жив. Я не спрашиваю тебя, где он: согласен, что ты ничего не знаешь, – я спрашиваю про самолет.
– А я размышляю вслух, – сказала Зула. – Полагаю, самолет у Иванова был не личный. Скорее арендованный.
– Почему?
– Другие сильно удивились, когда он собрался лететь. Как будто это нечто особенное.
– Готов поверить, – сказал Джонс, и Зула порадовалась, что заставила его согласиться хоть в чем-то. – Сколько бы у русских ни было денег, вряд ли они вот так запросто летают на частных самолетах.
– Я про тот мир знаю мало, но слышала, что самолет не сложно арендовать. Полагаю, это был как раз такой.
– Он в сямыньском аэропорту?
– Понятия не имею. Там я его видела в последний раз.
– А где пилоты?
– Мы оставили их в «Хайятте» рядом с аэропортом.
– Вы пробыли в Сямыне три дня.
– Сейчас заканчиваются третьи сутки, – сказала Зула.
– Ты знаешь, что Иванов и Соколов собирались делать сегодня? Когда разберутся с хакерами?
– Нам велели забрать с собой все вещи.
– Значит, думали сегодня улететь.
Зула пожала плечами, давая понять, что не задавалась таким вопросом.
– Он по-прежнему здесь, – сказал Джонс. – Самолет по-прежнему здесь.
– Не знаю.
– Смотри сама. В авиации самое дорогое – горючка. Никто не станет отправлять самолет назад, чтобы сэкономить на гостинице для пилотов. Так что они сидели в «Хайятте», смотрели порнушку и накачивались виски все время, что вы были в Сямыне. Вероятно, им позвонили и сказали готовиться к вылету. Наверняка сейчас они гадают, когда, черт побери, появится Иванов.
Зула слушала не перебивая. Ее это явно не касалось. Пусть Джонс разговаривает сам с собой, и чем дольше, тем лучше.
– Но Иванов не появится, потому что я его убил.
Он встал и заходил по каюте, раздумывая. Каюта была такая тесная, что расхаживание скоро превратилось в раздраженное переминание с ноги на ногу. На Зулу Джонс не смотрел.
– Итак, что они сделают, если Иванов не явится? Они не могут просто так взять и улететь. Они должны ждать. Значит, они сидят и ждут, что решит начальство.
Мысль, зарождавшаяся у Джонса, была так безумна, что Зула не сразу ее угадала. А когда угадала, едва не воскликнула: «Ты хочешь захватить самолет!»
