– Твоя жена и дети… они точно в порядке? – наконец спросил его я, не найдя более удачных способов сформулировать вопрос, и в то же время не желая злить коллегу, который вел себя, как я начал догадываться, без сомнения болезненно, и в подобном состоянии, учитывая его физическую крепость, мог бы доставить нам проблем.
– Они в порядке! Я тебе уже говорил! Ты сомневаешься что‑ли? – в его все еще миролюбивом голосе завенели метталические нотки.
– Вовсе нет! – поспешил успокоить его я, решив более не задавать прямых вопросов и вести беседу так, как разговаривают с капризными детьми, отвлекая их от «опасных» тем, но при этом выуживая сведения наводящими вопросами.
– Ну вот и все! Они в порядке! В порядке! – вдруг вскрикнул он, но потом сбавил тон и уже спокойнее, с напускной небрежностью продолжил, – дочка подхватила сезонную простуду в школе, притащила вирус домой, заразила сестренку и мать. Ну ты знаешь, как это бывает. Мы справимся. У жены, как ты помнишь, дома целая аптека лекарств…
– Конечно справитесь… Ты хороший муж и отец. Ты все делаешь верно. Правильно, что привязал, разбежались бы…, потом не соберешь… сейчас это опасно… Ну и, кто его знает…, может быть и на друг друга напали бы… Или на тебя…, ‑ затаив дыхание, закинул удочку я, ожидая ответной реакции.
Снова возникла пауза. И когда я был почти уверен, что коллега разгадал мой трюк и вот‑вот последует немедленный всплеск его агрессии, он вдруг снова заговорил, на этот раз тусклым голосом, медленно выговаривая каждое слово, будто они давались ему с трудом.
– Да… Они и напали… Сначала жена… Потом дети… Мне пришлось их связать…, чтобы… ну…, чтобы не покусали…
Когда он, наконец, произнес эти слова, то от понимания того, что мои самые страшные подозрения оправдались, у меня затряслись руки и похолодел лоб. Яркая и жуткая картина предстала в моем воспаленном воображении. В которой дети и супруга коллеги первыми заразились вирусом, за месяц превращающим человека в монстра, по неясной причине оставив мужика либо не зараженным, либо позволив процессу его «обращения» прогрессировать медленнее, чем у остальных членов семьи, заставив его наблюдать за страшной мутацией родных, а в итоге стать жертвой их нападения.
И вот теперь он стоит тут, через перегородку от меня, рассуждает о гриппе и отравлении просроченными продуктами, надеется на антибиотики и жаропонижающее, заковав семью в оковы, день за днем, ночь за ночью находясь с ними в одной квартире, теряя рассудок и связь с действительностью.
– Я могу тебе чем‑то помочь? – наконец спросил его я, заставив свой голос звучать ровно, не выдавая бурю эмоций, которая клокотала у меня в сознании.
– Да. Можешь. Я и пришел к тебе за этим… У меня «стики» заканчиваются. Ну, эти…, картриджи для электронных сигарет… У тебя там, за кассой, они должны быть… Подкинь пачек десять, пожалуйста, по‑братски…
И тут я вспомнил, что коллега последние несколько лет курил электронные сигареты, бросив обычные, веря, что тем самым снижает риск для здоровья. Еще я вспомнил сколько раз мы вдвоем стояли на крыльце перед нашим офисом и я «стрелял» его устройство, чтобы побаловаться игрушкой.
– Конечно, дружище, подожди! – ответил ему я и бросился в глубину магазина, к кассовой стойке, чувствуя облегчение от пустяковости его просьбы.
Упаковав в пластиковый пакет гору упаковок с картриджами для электронных сигарет, которые стояли рядами на торговом стенде, на самом видном месте, красочно и модно оформленные, я вернулся к входу. На несколько сантиметров приподнял ставни и просунул пакет с грузом, который ловко подобрали с обратной стороны.
– Спасибо. Большое спасибо, – донеслось с обратной стороны от преграды.
– Не за что, – ответил я, проглатывая комок, предательски подступивший к горлу.
– Еще возьму курицу, которую вы выкинули, окей?
– Проблем нет, бери конечно, – ответил я, вспомнив о нескольких забитых протухшим мясом тележках, которые я выставил перед магазином прошлой ночью, решив не задавать вопросов относительно того, для чего ему понадобилась смердящая тухлятина.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Ну будь здоров. Я пошел, – произнес он, шурша пакетами.
– Счастливо, дружище. Еще увидимся, – ответил я, понимая малодушную неискренность своих слов.
– Счастливо. Удачи вам…, ‑ ответил он, и судя по удаляющемуся шуму шагов, направился в сторону своего подъезда…
Рация
Прошла неделя. Незаметно. Тихо. Спокойно и без происшествий. Минуты складывались в часы, а часы в дни, похожие друг на друга. Словно целая неделя была одним долгим нудным днем, как скучный полнометражный фильм, на который ты купил дорогой билет в кинотеатре, и вынужден теперь досмотреть его до конца, ожидая, что вот‑вот в сюжете случиться что‑то интересное, но этого так и не происходит.
Будто заведенные мартышки, мы спали, ели, пили и ходили в туалет, почти не разговаривая с друг другом, перекидываясь с супругой лишь короткими утилитарными фразами, связанными с нашим унылым и серым бытом.
В первые дни мы пытались разнообразить наши дни настольными играми, найденными на полке среди игрушек, что спасало нас от скуки ранее, во времена, когда мы скрывались в нашей покинутой квартире. Однако «запала» хватило не надолго. От недостатка солнечного света, ограниченного пространства и дефицита движения, нам с супругой постоянно хотелось спать, что мы и делали при каждом удобном случае. И от подобного образа жизни, к середине недели на меня навалилась полноценная апатия, опасно граничащая с депрессией.
Я мог часами лежать в палатке, рядом с сопящей во сне супругой, и смотреть вверх, на натянутый слой брезента, опускаясь все глубже в трясину мрачных размышлений и воспоминаний, будто погружал ладонь в широкий кувшин, наполненный небольшими полированными камушками, перебирая их, ощупывая их гладкие бока. И каждый такой камешек являлся воспоминанием о прежней, навсегда канувшей в лету жизни. О матери, о родственниках, друзьях и коллегах. И как только тяжесть от этих невеселых размышлений достигала некой критический отметки, угрожающей безопасности всей «системы», то включался «предохранитель» и отключал сознание, позволив мне выпасть в сон, который давал мне спасительную передышку и не позволял окончательно скатиться с «катушек».
Супруга, казалось, переживала заточение намного легче, чем я. Будто зверек, привыкший выживать в экстремальных условиях, она словно даже была довольна тем, что могла спать без ограничений, что, признаюсь, раздражало, так как для меня катастрофически не хватало живого человеческого общения.
Впрочем, у нее было веское на то оправдание. Неожиданно, довольно поздно, вопреки стандартным правилам, на шестнадцатой неделе беременности у нее начался токсикоз, какого не было ранее, при первых двух беременностях. По утрам ее рвало от любого резкого запаха, а бывало и после приема пищи, и спустив еду в унитаз, она измученная торопилась дойти до палатки, забраться в свой спальный мешок, отвернувшись в «стенке», и заснуть.
Дети же оставались детьми. Удивленно и озадаченно они смотрели на нас, вечно спящих, сонных, невеселых и отстранившихся от ухода за ними родителей. Девочки будто махнули на нас рукой и сами взяли ответственность за свои свое благополучие. Они зачастую сами добывали себе еду и питье, рыща по полкам и доставая нужные пакеты, коробки и бутылки, неизбежно увлекаясь сладким, о чем свидетельствовали кучи пустых упаковок от конфет и печений, а также горы початых бутылок от газировок. И развлекались с игрушками, коих было на наше счастье множество в детском отделе магазина. В общем, им вдвоем было хорошо. И мне было хорошо, когда я украдкой наблюдал за ними, увлеченными собой, находящимися в своем воображаемом детском мире, где не было места для тех ужасов, которые на самом деле нас окружали. Я же радовался и даже завидовал им, что их было двое, двое девочек, почти погодок, которым никто больше не был нужен, чтобы получать удовольствие от жизни и не чувствовать себя одинокими, чего, прочем, я сам был лишен, будучи единственным ребенком в семье.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
