Персияне с ужасом узнали, что Мигри находится в руках Котляревского, и тотчас отправили к ней отдельный десятитысячный корпус, под начальством Ахмет-хана, при котором в качестве советников состояло несколько известных по своей военной репутации английских офицеров. Котляревский очутился в блокаде. Но, сберегая людей, он приказал солдатам спрятаться в садах, запретил перестрелки и требовал, чтобы никто отнюдь не показывался на глаза персиянам. Кому нужно было выйти, выходил ползком, так, чтобы его не было видно. Сам Котляревский со всеми офицерами каждый день обедал и ужинал на подмостках, сделанных в ветвях огромного дерева, которое стоит и поныне близ древнего монастыря, находившегося в Мигри. Персидские пули не раз свистали над их головами, но, к счастью, никому не причинили вреда. Отсутствие у осажденных малейших признаков жизни изумляло персиян. Англичане советовали не ходить на штурм, порешили перекопать ручей и отвести у осажденных воду. Но Котляревский это предвидел и потому заранее укрепил источник двумя батареями. Куда ни обращались персияне – они повсюду встречали готовый отпор, и грозное Мигри стояло перед ними недоступной и страшной твердыней. Видя, что все усилия его останутся тщетными и что блокада может повести только к бесполезной потере времени, неприятель отошел и стал на Араксе.
Этого только и ждал Котляревский.
– Ну, ребята, – сказал он, обращаясь к солдатам, – вылезайте из нор! Ночью – поход. Идем с одними штыками, без ранцев и без патронов. Покажем трусам, как надо бить неприятелей.
Солдаты ответили дружным «Рады стараться!», и сами торопили выступлением, опасаясь, чтобы персияне не ушли. О малочисленности отряда никто нимало не заботился, все рассчитывали только на быстроту, внезапность и стремительный натиск. «Идущему вперед одна пуля в грудь или в лоб, а бегущему назад десять в спину», – не раз говорил Котляревский своим подчиненным, и подчиненные твердо помнили эти заповедные слова их начальника-героя.
Наступила темная ночь. Пятьсот человек, с Котляревским впереди, тихо и осторожно подкрадывались к персидскому лагерю. Они обошли его с разных сторон и вдруг, по условному сигналу, без выстрелов и крика бросились в рукопашную схватку; ужас овладел персиянами. В темноте, кидаясь в разные стороны, они везде натыкались на русские штыки и, спасаясь от них, гибли в Араксе. Русский отряд был так мал, что Котляревский отдал приказание: «Пленных не брать», – и река скоро была запружена вражескими трупами. «Едва доставало рук, – говорит очевидец, -чтобы исполнить суровое, но необходимое приказание героя». Весь неприятельский корпус был уничтожен буквально, а Котляревский в этом неслыханном, невероятно геройском деле потерял всего тринадцать человек нижних чинов убитыми и ранеными.
Тогда и Тормасов согласился наконец оставить Мигри в своих руках и приказал укрепить ее, как можно сильнее. «Мигри так укреплена природой и персиянами, – отвечал на это Котляревский, – что неприступна ни для какого неприятеля, и укрепить ее сильнее уже невозможно».
Заслуги Котляревского обратили на себя особенное внимание государя. Четырнадцатого июня он был назначен шефом Грузинского гренадерского полка, вслед за тем получил за взятие Мигри орден св. Георгия 4-ой степени, а за поражение персиян на Араксе – золотую шпагу с надписью «За храбрость».
Котляревский и сам знал цену своему славному подвигу в Мигри; награду за него, Георгиевский крест, он ценил всегда выше всех наград, полученных впоследствии, и постоянно носил его в петлице серого своего сюртука, даже по окончании службы.
Между тем здоровье мигринского героя, расстроенное трудами и ранами, заставило его просить увольнения «на отдых». Тормасов написал, что «принимает истинное участие в его болезненном состоянии и, с полным уважением к его отличному служению, разрешает сдать команду майору Дьяченко и приехать в Тифлис».
В Тифлисе Котляревский принял от генерала Симановича Грузинский гренадерский полк, а в следующем году ознаменовал себя новым, еще более блистательным подвигом.
Маркиз Паулуччи, сменивший Тормасова, решился начать военные действия взятием турецкой крепости Ахалкалаки. Но он знал по опыту, насколько сильна эта крепость, помнил, что граф Гудович, за несколько лет перед тем, не только вынужден был отступить от ее стен без успеха, с целой армией, но потерял при том две тысячи нижних чинов и несколько орудий. Взвешивая причины подобной неудачи, маркиз Паулуччи остановился на том, что для взятия Ахалкалаков, также и для взятия Мигри, важна не столько материальная сила, сколько дух доблести, воодушевляющий Котляревского; на нем и остановил свой выбор Паулуччи. Котляревский с радостью принял на себя опасное поручение и начальство над отрядом из двух батальонов грузинских гренадер, назначенных для выполнения его. Подобно тому, как он сделал это в Карабаге, он решил пройти в Ахалкалаки напрямик через Триолетские горы, оставив в стороне большую дорогу через Боржомское ущелье; но здесь встретила его борьба с природой несравненно труднейшая уже потому, что экспедиция была зимой, в декабре, когда на горных хребтах мороз и стужа бывают подчас невыносимы. Четыре дня отряд переносил ужасные лишения – то утопал в снегу, засыпаемый метелями, то выбирался на скользкие обледенелые утесы, застывая от стужи. Солдаты с неимоверным мужеством и бодростью переносили труды и мало-помалу продвигались вперед, поддерживаемые любовью и безграничным доверием к своему начальнику. Наконец, седьмого декабря, на горизонте показались башни Ахалкалакской крепости. Отряд свернул в глубокое ущелье и получил приказание остановиться, чтобы отдохнуть, приготовиться к бою и особенно не дать себя заметить неприятелю, что могло бы поставить отряд в положение весьма опасное.
«Провидение спасло наш отряд тем, – пишет Котляревский, – что он не был открыт в границах пашалыка». И действительно, только одна нечаянность нападения и могла доставить победу под стенами сильной Ахалкалакской крепости. Как только наступила ночь, Котляревский вывел отряд из ущелья и быстро в тишине подвел его к крепости. Там все покоилось глубоким сном; никому и в голову не могло прийти, что русское войско перешло через снеговые горы в такое суровое время, когда, по местной пословице, «там не летает и птица». Таким образом, гарнизон был захвачен совершенно врасплох, и в крепости ударили тревогу уже тогда, когда русские, приставив лестницы, взбирались на стены. Капитан Шультен, родственник Котляревского, только что переведенный перед тем в Кавказский гренадерский полк из Серпуховского драгунского, первый вошел на вал, и вскоре три батареи уже были в руках русских. Турки защищались упорно, отчаянно, но это только усугубляло кровопролитие боя. Солнце не показалось еще из-за гор, как вся крепость находилась в руках русских, и неприятель бежал, оставив победителям шестнадцать орудий и два знамени, из которых одно было изодрано в клочки при сопротивлении знаменщика, а другое отослано в Тифлис. Русским взятие Ахалкалаков стоило тридцати человек убитыми и ранеными.
Желая ознаменовать победу делом, близким его доброму сердцу, Котляревский прежде всего ходатайствовал перед главнокомандующим о прощении одного храброго унтер-офицера, приговоренного судом к тяжкому наказанию за нарушение воинской дисциплины. Подобными поступками Котляревский умел навсегда привязывать к себе сердца солдат, ценивших в нем и строгость его правил, и милосердие там, где оно было уместно.
Котляревский не любил останавливаться на одном каком-нибудь подвиге, и к двадцатому декабря он покорил уже всю Ахалкалакскую область. Только тогда возвратился он в Тифлис, где ожидали его две лестные награды: генеральский чин на двадцать девятом году от рождения – ему, и георгиевские знамена – храбрым его батальонам.
Между тем, с отъездом Котляревского из Мигри, дела в Карабаге скоро пришли в такое расстройство, что Паулуччи нашел необходимым вызвать его из Тифлиса и снова поручить в его управление Карабагское ханство. Аббас-Мирза, уже кичившийся своими победами, узнав о прибытии в Карабаг Котляревского, спешил отступить за Араке. Котляревский очистил ханство от мелких разбойничавших шаек и, не довольствуясь этим, задумал сам вторгнуться в Персию, чтобы поразить неприятеля на собственной его земле. Эта отважная и хорошо обдуманная экспедиция не удалась только потому, что персияне уничтожили мосты на разлившемся тогда Араксе, и приходилось ограничиться действиями только по эту сторону реки. Тем не менее Паулуччи оценил кампанию с самой отличной стороны, и Котляревский получил за нее орден св. Анны 1-ой степени и тысячу двести рублей ежегодной ренты.
Наступил 1812 год. Персияне готовили решительный удар Карабагу и стягивали значительные силы к Араксу. Напрасно Котляревский писал рапорт за рапортом о необходимости наступательных действий, чтобы предупредить вторжение неприятеля. Ему отвечали, что персияне ведут переговоры о мире и что до окончания их главнокомандующий, генерал-лейтенант Ртищев, строжайше запретил начальникам отрядов какие бы то ни было неприязненные действия относительно персиян. Котляревский вынужден был подчиниться этому требованию, но он стоял настороже, не доверяя персидской политике и негодуя на вынужденное бездействие.
