Построят БАМ — и даже как бы не могут в правительстве вспомнить, зачем строили.
Создадут океанический флот — и не понимают смысла и назначения его.
Создадут авиацию дальнего действия — и не могут «утвердить» концепцию ее применения. А все потому, что у правительства чаще всего были в советниках аппаратные, полуграмотные в военном деле шаркуны с учеными степенями. Они не могли осмыслить те вещи, которые относятся к основополагающим понятиям. Петр создал новую армию и доказал Европе, что для мировой державы государство — это флот.
Девиз народного любимца тридцатых годов Чкалова: «Если быть, то быть первым» — верен и для страны в целом.
На здании Адмиралтейства при входе вас встречает бронзовая, начищенная до блеска доска с надписью: «Старший морской начальник». С недавних пор командует Ленинградской военно-морской базой вице-адмирал Валентин Егорович Селиванов, для которого чкаловский девиз с юности стал символом веры на службе Отечеству. Создатель нашего океанского флота адмирал С. Г. Горшков называл Селиванова «самым плавающим адмиралом».
Валентин Егорович рассказал мне об одном из самых великих событий в истории отечественного флота со времен Петра Великого, событии, которого не отметила ни одна газета, ни одна телепередача. До революции даже действия канонерских шлюпок отмечались в анналах, подробно освещались историографами флота и оставлялись потомству в кожаных переплетах с золотым тиснением. Речь идет о следующем событии.
5 марта 1979 года в центральной части Ионического моря было сформировано первое Советское авианосное соединение в составе двух авианесущих крейсеров «Киев» и «Минск», отряда кораблей охранения и атомных подводных лодок. Соединение отрабатывало боевую подготовку в течение недели и от Ионического моря дошло до Гибралтара. Командовал этим историческим соединением контр-адмирал Селиванов. Американцы уважительно держались на расстоянии сотен миль. Впервые после Чесмы русский флот первенствовал в Средиземном море безраздельно.
Народ не узнал об этом, потому что некому было рассказать…
Вот какие навеяла мысли колонна офицеров-пилотов. Этот цвет нации так же безвестен народу, как и авианосное соединение, вышедшее в древнее Средиземное море во имя мира.
Авианосцы еще раз подтвердили идею зари воздухоплавания, когда авиация была названа флотом, небо было названо океаном, а тяжелые самолеты — кораблями.
Морской флот — единственный в мире род войск, который включает все виды вооруженных сил без исключения, потому авиация не могла не стать и морской.
Из этих офицерских батальонов летчиков многие свяжут жизнь с морем. Палубные летчики — самые рискованные в мире.
…А офицерские батальоны все идут и идут. Они готовятся к литургии верных у стен Кремля, на главной высоте России, где покоится прах святых русских офицеров — великих князей. Они знают: пока есть армия — есть Россия, которая никогда за тысячу лет не знала наемничества, когда решалась судьба России.
В мире нет ни одной армии, которая не была бы профессиональной.
Все регулярные армии профессиональны в той или иной степени. Непрофессиональны только партизаны.
Девяносто процентов офицеров нашей армии — люди до тридцати лет. В ней нет проблемы молодежи. Она молодая армия. Кое-кто ныне въедливо и недобросовестно подсчитывает число генералов. Сократить их нетрудно. Но говорят о генералах с тайной целью — вбить клин между офицерами, натравить последних на генералов. Среди молодых офицеров есть такие, которые с удовольствием слушают хулу на армию. Им, беднягам, кажется, что это их не касается, мол, ругают начальство — все тех же генералов. Таким офицерам лучше не служить. Хороший солдат никогда не обвиняет в поражении начальство, а только самого себя. Хороший офицер — тем более. Сейчас мы, быть может, самая не политизированная и самая деидеологизированная армия в мире. Почему? Да хотя бы потому, что ни в одной уважающей себя армии мира — ни в ФРГ, ни в США, ни в Англии и Франции — ни один офицер с левыми взглядами, поносящий публично свое высшее военное руководство, не поднялся бы выше капитана. А у нас они процветают.
Бессмертная русская армия — вспомним — сотворила чудо на Галиполи и острове Лемнос, когда, разбитая, высадилась на древнем малоазийском берегу, куда приходили их предки на ладьях Игоря и казацких стругах, влекомые мечтой о Босфоре, Союзники — враги из Антанты — посчитали, что имеют дело с разложенным, отчаявшимся и опасным вооруженным сбродом, но вдруг случилось то, что всегда приводило в изумление врагов россиян. В условиях, когда любое войско превращается в толпу мародеров, русское воинство переформировалось, разбило лагеря, заштопало, выстирало и отутюжило выгоревшее на солнце и пропахшее порохом обмундирование, выпрямилось, поставило караулы и на голом берегу в палатках показало невиданное в истории войн суровое смирение. Они ставили спектакли, учились, скудно ели, чистили оружие, пели в хорах. Когда союзники проявили к ним неуважение, они провели тут же столь грозное военное учение, что французы решили больше не соваться в русские лагеря.
Галиполи навсегда стал символом бессмертия России и ее воинства, создавшего русский военно-духовный орден рыцарей Белой мечты.
Да, это была все та же бессмертная русская армия, которая недавно, едва ли не всеми соотечественниками покинутая, забытая, в стране, полной «несунов» и озверевших от поисков дефицита и импорта обывателей, от взяток и рабской мечты о загранице, вдруг за Гиндукушем показала чудеса старинного русского боевого подвижничества, полного света и печали, как в трагической походе полка Игоря в половецкие степи.
Теперь все они — участники единого вахтпарада. Везде, где строем на любом параде идет наше воинское подразделение, в любом месте от заставы до гарнизона или пирса, незримо присутствуют, поддерживают и освещают строй те, о ком поэт сказал:
«Смотрите, в грозной красоте, воздушными полками, их тени мчатся в высоте над нашими шатрами…»
Они всегда с нами.
По сути, на Галиполи русские офицеры показали то, что повторно будет на Хасане, Халхин-Голе, острове Даманский, и что было тысячи лет становой чертой русского народа и его воинства, и что носит с собой каждый русский, белорус или украинец, где бы он ни жил — во Франции, в Штатах, на Кавказе или в Прибалтике; черта эта особенно ярко проявилась в казачестве и всегда поражала и друзей, и врагов.
Особенность русского в том, что, когда ему угрожают, он становится вдруг собранней, умней, зорче и намного сильней. Он преображается.
