От повозки донесся строгий голос:
– Уходим. Совнарол, будь добр, не отходи от принцессы.
– Все в руке Божьей, – прогремел яростный голос. – О себе заботься, сын мой!.. Господь не забудет, кто идет во имя Его…
Подъем становился все круче. Однажды пересек дорогу поток холодной воды, что с маниакальным упорством вилял из стороны в сторону, только бы броситься под ноги, забросать холодными брызгами, белыми клочьями пены.
Ланзерот впереди тащил коня в поводу. Когда завал оказался чересчур сложным, рыцарь подлез под своего дорогого, как «Мерседес», коня, приподнял и тяжело перебрался через мокрые и скользкие камни. В Средние века, вспомнил я, это считалось подвигом. В мое же время акселерации каждый крепкий парняга в состоянии поднять коня на плечи и пробежать с ним сотню-другую шагов.
Однако другие смотрели на рыцаря с громадным уважением. Бернард, правда, тоже готов был перенести своего коня на спине, но тот оказался явно не рыцарским: два-три неуклюжих прыжка, злобное «иго-го», и жеребец даже вверх по склону обогнал хозяина. Наши кони тоже показали себя конями повышенной проходимости, пробрались и через камни, и через ручей, словно неказистые, но мощные «КамАЗы».
Маленькие водопады красиво разбрызгивали воду, а последней узкой струей, как из водосточной трубы, низвергались в небольшое кипящее озеро. Оно лежало в каменной чаше, мне даже почудились огромные украшения по внутренней стороне чаши, но рассмотреть не успел, Бернард торопил, снизу начал подниматься туман, довольно быстро скрыл озеро, угрожающе пополз, как геккон, по отвесной стене.
Я кое-как перебирался по скользким камням, многие покрыты сырым мхом, дальше пошли вроде бы выбитые миллионами ног ступеньки, или это только кажется, а проклятый поток снова пересек дорогу, и некоторое время пришлось двигаться по колено в бурной воде, что стремилась унести вниз, как никчемную щепку.
Хоть и цивилизованный, я все равно не понимаю, что заставляет воду взбираться на вершины гор, а оттуда изливаться потоками, если точно так же могла бы пробиться к поверхности земли у самого подножия.
Кое-как я выбрался из потока, но увидел, что радуюсь напрасно. Вверху, откуда эта вода течет, поток разделился и низвергается множеством мелких ручейков так, что идти посуху не удастся. Одно хорошо, что снизу жуткий рев водопада превратился в глухой ропот, поднялись мы на уровень соплеменных, где орел наравне, а тучи могут проползти даже ниже.
За поворотом я увидел коня Ланзерота, одиноко привязанного к дереву. Выше из зеленых зарослей торчали ноги рыцаря. Оставив коней, мы, пригибаясь без нужды, вломились тихонько в кусты.
Впереди, всего в полумиле, над скальным горизонтом торчит каменная башня. Будь пониже, ничем бы не отличалась от прочих скал: из серых массивных глыб, камень необработан, острые сколы, выступы, а крохотные окошки под самой крышей больше похожи на трещины. Но только она стоит нагло и вызывающе, оглядывая всех свысока, как браток с автоматом, уложив всех мордами в снег.
– Чертов Зуб! – вырвалось у Бернарда. Он спохватился, забормотал: – Прости, Господи, мои справедливые слова, но только нехристь способен такое построить на помеху добрым людям, ибо христиане должны быть одним народом… гм… и ходить друг к другу без препятствий.
– Дальше все как на ладони, – сказал Ланзерот зло. – Муравей не проползет незамеченным, а я не могу оставить своего боевого коня…
Башня торчала, как нижний клык из кабаньей пасти. Солнечные лучи холодновато отблескивали на каменных сколах, отчего башня выглядела закованной в металлические доспехи.
– Кто здесь бывал? – спросил Бернард.
– Ты же и бывал, – напомнил Ланзерот.
– Я не запомнил этих мест, – огрызнулся Бернард.
– Асмер, – спросил Ланзерот, – ты здесь проезжал раньше? Что, в самом деле ее никак не обойти?
Асмер ответил с усмешкой:
– Обойти никак. Даже подобраться очень трудно. Правда, можно вот так, прячась за камешками, но не станете же вы, ваша милость, пригибаться, как простолюдин, ползти на брюхе, как… прости меня, Господи, нечестивая ящерица?
– И сколько надо ползти? – осведомился Ланзерот ледяным тоном. – Кстати, ящерица – тоже Божья тварь.
– Да всего с десяток шагов… Но нельзя даже головы поднять. А дальше снова можно вдоль стены… к самой башне.
Ланзерот кивнул, с Бернардом вернулись к повозке. Когда я увидел, как оба вскоре появились в старых потертых плащах поверх доспехов, я понял, что башню придется брать в самом деле. Во рту стало сухо, а сердце заныло в тревоге. Одно дело, когда, не успев даже испугаться, ткнешь вилами в брюхо какой-то летающей гадины или машешь оглоблей, даже когда во сне, как считаешь, рубишься мечом, другое – вот так хладнокровно подкрадываться к наверняка запертой и хорошо вооруженной башне-крепости.
Меня определили замыкающим, но Асмер держался рядом, а когда я видел, как он посматривает на меня, закрадывалось сомнение, видит ли во мне соратника или же пленника.
Тропка между валунов и обломков скал показалась чересчур протоптанной. По знаку Бернарда мы застыли на месте. Они с Ланзеротом скрылись за обломками. Прошло довольно много времени, я уловил негромкий свист. Асмер тут же толкнул меня в бок:
– Не спи, замерзнешь.
За поворотом я наткнулся на два трупа. У обоих размозжены головы, а шеи и ноги вывернуты под нелепыми углами, как у цыплят табака. Похоже, падали с немалой высоты, но кто так метко и с огромной силой умеет метать камни: Бернард или сам Ланзерот?
Ланзерот и Бернард впереди в десятке шагов притаились за широкой каменной плитой. Даже хмурый Рудольф не удержался от довольной усмешки. Башня в самом деле неприступна даже за счет того, что из окон все видно за мили вокруг. Однако за последние годы где-то выше обломился или сдвинулся обломок скалы, пусть даже камешек, но это изменило русло ручьев. Небольших, что возникают при ливне и через часок-другой исчезают. Будь ручей постоянным, его обязательно бы заметили, отвели в сторону, как-то приспособили бы даже.
Сейчас же мы ползли по сухому руслу, что за последние пару лет пробили дождевые потоки. И когда приблизились к башне на расстояние броска ножа, нас так и не увидели ни из окон, ни даже с крыши.
Бернард приготовил топор, просунул левую руку под локтевой ремень щита и крепче взялся за деревянную рукоять. Рудольф и я, он с топором, я с молотом, застыли, смотрели на Ланзерота. Тот быстро зарядил арбалет, взял в другую руку меч.
Бернард грянулся всем телом в дверь. Затрещало, створки распахнулись, на пол упали половинки деревянного засова. Рудольф скользнул в помещение и молниеносно отступил вправо, следом за ним так же быстро вдвинулся Асмер и встал по другую сторону, а Ланзерот по-рыцарски ворвался прямо, весь воплощение благородного гнева и ярости. В круглом помещении за двумя массивными столами сидело пятеро мужчин в кожаных доспехах. Еще столько же лежат на лавках, трое на полу обнимаются с винным бурдюком. Кто-то загорланил песню, не обращая внимания на грохот от выбитой двери, но остальные вскакивали, хватались за оружие.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
