Но я и сама была сейчас крылатой!
И я, плохо понимая, что такое делаю, с боевым криком сорвалась с креста и кинулась сквозь сплетающиеся вихри в глаза когтистому.
— Кр-р-ра-а! — заорала я, ударяя сильным крылом по расплющенному носу и врубаясь острым клювом туда, где должен быть глаз.
— Кр-ра-а! — повторила я, отлетев для разгона и опять кинувшись в отвратительную физиономию.
С раскинутых лап слетели пучки молний и ушли в ночное небо. Он пытался отбиться и махал этими огромными лапами, как умел, но они были устроены очень неуклюже — он не мог достать когтем свою морду и не мог так развернуть лапу, чтобы сбить меня молнией и не обжечься самому.
Тем временем поверженный было крылатый вскочил и свел крылья над головой. Я резко взлетела вверх и увидела, как он вытянулся в струнку, и с кончиков сложенных крыльев летит длинная мощная молния, в которую крылатый вложил последние силы.
Она угодила прямо в грудь когтистого. Он рухнул, и земля раскрылась воронкой и всосала его. Потом воронка вытолкнула несколько клубьев вонючего дыма и сомкнулась окончательно.
Я опустилась на траву, а крылатый упал рядом со мной. Оба мы чувствовали себя прескверно.
Наконец ко мне протянулось крыло, погладило меня по голове, я скосила на него глаз и увидела человеческие пальцы.
— Спасибо, ворона, — прошептал крылатый.
И я совершенно не удивилась, узнав в нем Зелиала.
Торопливо выдернув из грудки перо, я растерла его лапой и обрела свой нормальный вид.
— Я не ворона, я Жанна, — сказала я. — И в следующий раз мне хотелось бы перекинуться более приличной птицей. Если ваша фирма, конечно, на это способна.
— Моя фирма на все способна. И я знал, что это вы.
— Кто это был? — спросила я, показывая туда, где разглаживались круги от воронки.
Зелиал вздохнул.
— Похоже, я опять сделал что-то не то, — признался он. — Но, на мой взгляд, справедливость заключалась в том, чтобы помешать ему. Благодарю вас. Без вашей помощи я бы не справился. Слышите?
Он поднял тонкое, точеное лицо к небу. Я — тоже. Но я не слышала ни звука.
— Летит, — сказал Зелиал и улыбнулся. — Нет, честное слово, летит! Как мы прекрасно успели! А ну…
Он откатился за подстриженные кустики изгороди, я чуть ли не кувырком последовала за ним. И тут я поняла, что он такое услышал.
Высоко в небе одна звезда стала большой и яркой. Но это была слепящая яркость. Звезда струила приятный для глаза свет. И очень скоро я поняла, что от нее исходит длинный луч и движется к нам. Очевидно, он мчался с безумной скоростью, но мне казалось — он опускается медленно, словно светящуюся нить разматывают там, наверху. Зелиал услышал шорох, а может, свист, с которым этот луч пробивал пространство.
Когда от луча стало светло, я увидела, что побоище происходило рядом со свежей могилой, обложенной цветами.
Луч замедлил движение и ушел в цветы.
Он стоял светящимся столбом, и в центре столба обозначился силуэт. Его потянуло вверх, сперва медленно, потом — с ускорением. И луч тоже стал втягиваться обратно в звезду. Он улетал, а нам с Зелиалом делалось все темнее. Наконец звезда вернула его весь в себя и стала обычной маленькой звездой, булавочным уколом на небе, сквозь который просачивается к нам нездешний свет.
— Вот и все… Как хорошо… — шептал Зелиал. — Как изумительно хорошо… Как мы успели!..
— Что это такое было? — тоже шепотом спросила я.
— Справедливость, — ответил он. — Конечно, она великая грешница, она обманывала мужа и близких, она была то жадна, то мелочна, могла обидеть ребенка и солгать друзьям… Но так любить, как она любила, не всем дано. Потому ей многое простится. Там, наверху…
— А этот, с когтями, хотел взять ее туда, вниз? — догадавшись, я показала пальцем в сторону воронки.
— Да. Кстати…
И Зелиал, вернувшись на место схватки, стал деловито шарить по кустам. Наконец он отыскал и показал мне полуобгоревший лист бумаги.
— Их договор, — сообщил демон. — Сейчас мы с ним расправимся.
Бумага на его ладони взялась голубоватым тлением и обратилась в пепел.
— А она?.. — спросила я, и он сразу меня понял.
— Она просила любви. Ну и нарвалась на демона любострастия.
— Так это был демон любострастия? Такое чудище?..
— Ей он являлся в приличном виде, — проворчал Зелиал. — Да, достанется мне теперь там, внизу.
— Влезли в чужую парафию? — опять догадалась я.
— Влез. Я же — демон справедливости…
— И это — ваш настоящий вид?
Я вдруг перепугалась (наконец-то!), что тонкое большеглазое лицо — удачная маска, а под ней — рожа с рогами.
— Вы не поверите — настоящий. У нас там, внизу, много смазливых, — усмехнувшись, сказал он. — Те, кого сбросили вниз после Большого Бунта.
— И вас тоже?
— И меня тоже. Страшная была заваруха, никто ничего толком не понял. Огонь, молнии, кипящая плазма, черт знает что! Когда глаза к мраку привыкли, смотрю — вокруг морды звериные, в бородавках, кривые, косые, многоглазые, с ушами по колено! Оказалось — вся та чертовщина, о которой наверху говорят с горестным сожалением. Они нас и приставили к делу. Мы же, низвергнутые, обратились в демонов…
— А кем вы были там, наверху?
— Не помню. Нас же наказали — памяти лишили. Вот они, нижние, и стали лепить нам другую память. Хорошо, слово я накрепко запомнил — справедливость. Оно еще из того языка, слово… Из верхнего…
Зелиал замолчал, сел на траву и подтянул к подбородку острые колени, обхватив их руками.
— Холодно?
— Да. Мне очень холодно в вашем мире.
Ночь была удивительно теплой… Я подошла, села рядом и обняла этого странного демона за плечи. Мы прижались друг к другу. Он был, как и я, из плоти и, возможно, крови, хотя я и за себя-то не могла поручиться — вдруг после всех приключений мое тело стало иным, уже не человеческим?
— Скажите… Вам приходилось видеть, как торжествует справедливость? — спросил Зелиал. — Ну, вот, безнадежное дело, невинный человек попал в беду, кажется — все, погиб, и вдруг случается что-то этакое — и торжествует справедливость!
— То есть гибнет палач, обманом удается вывести страдальца из тюрьмы?.. — задала я провокационный вопрос.
— Нет, за такой обман потом тюремный сторож пострадает. Я о другом. Вдруг происходит что-то хорошее. В палаче просыпается совесть, добрые люди разбивают тюремную стену…
— Нет, ничего такого я не помню, — жестко сказала я. — У нас в стране у палачей не просыпалась совесть. А на километры колючей проволоки нужно было слишком много добрых людей — к тому времени погибших.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
