— То она моряк, то возчица! Во девку Грэйг обротал! А сколько денег сбережет — нанимать-то никого не понадобится… — прокричали в толпе. Кто-то одобрительно заулюлюкал. Альтия смотрела вперед, вскинув подбородок. Она легонько шлепнула коней вожжами, и они пошли рысью. Наверняка они знали дорогу домой; небось не ошибутся даже в сгущающейся темноте…
В том, что сама она отныне знает дорогу домой, Альтия весьма сомневалась…
ГЛАВА 19
СВИСТАТЬ ВСЕХ НАВЕРХ!
— Приехали, Давад. Вылезай!
Дверца кареты застряла, но Давад даже не пытался открыть ее. Альтия в потемках едва различала бледное пятно его лица. Он съежился в углу сиденья, плотно зажмурившись. Альтия уперлась ногой в корпус кареты и что было сил рванула дверцу на себя. Та поддалась, и девушка едва устояла. Но даже и свались она наземь — некогда нарядному платью уже, как говорится, нечего было терять. Оно насквозь провоняло навозом и кровью и вдобавок промокло от пота.
Езда в качестве кучера далась Альтии непросто. Она только и ждала, что вот сейчас из-за ее неопытности карета сойдет с проезжей дороги и перевернется. Или налетят откуда-нибудь враги Давада, решившие не ограничиваться угрозами. Но вот наконец они добрались до парадных дверей его дома, и что же? Навстречу им не поспешил ни дворецкий, ни даже мальчишка-конюх. Кое-где в окнах дома горел, правда, свет, но с таким же успехом жилище Давада могло бы стоять и вовсе пустым. Нигде ни души — лишь тускло мерцал у двери фонарь…
Альтия недовольно спросила:
— Как звать твоего конюха?
Давад смотрел на нее, точно с того света:
— Я… я не знаю. Я с ним никогда не разговариваю…
— Ну, замечательно, — сказала Альтия. Откинула голову — и взревела в лучших традициях своей службы старпомом: — Мальчик! Живо сюда, возьми коней!.. Дворецкий, где тебя нелегкая носит?! Хозяин вернулся!!!
В одном из окон дрогнула занавеска: кто-то приподнял ее уголок и посмотрел вниз. Потом внутри раздались шаги; Альтия разглядела некую тень, приблизившуюся со стороны заднего двора. Она повернулась навстречу:
— Ты! А ну живо сюда! Возьми коней.
Маленькая фигурка замялась.
— Живо, я сказала!!! — рявкнула Альтия. Мальчику, возникшему из темноты, на вид было лет одиннадцать, не больше. Он подошел к головам лошадей и опять замер в нерешительности.
Альтия давно не испытывала подобного раздражения.
— Ну, Давад, если ты сам не умеешь добиться толку от слуг, так хоть домоправителя нанял бы, который на это способен…
Бестактное замечание, конечно. Но сил на то, чтобы еще и хорошие манеры блюсти, у нее уже не осталось.
— Ты, пожалуй, права, — безропотно согласился Давад, кое-как вылезая вон из кареты. Альтия пригляделась к нему. И то, что она увидела в скудном свете фонаря, поразило ее. За время не столь уж долгой поездки Давад успел основательно состариться. Даже кожа на лице обвисла складками и морщинами — наверное, оттого, что испарилась всегда присущая ему самонадеянность. Он не смог не вляпаться в кровь и дерьмо — его одежда была испорчена, и он расстроено и брезгливо держал на весу руки. Альтия заглянула ему в глаза. Вид у Давада был извиняющийся и обиженный. Он медленно покачал головой:
— Не понимаю… Кому бы понадобилось сделать такое со мной? И за что?
Альтия слишком вымоталась, чтобы на ходу разбираться в таких сложностях.
— Ступай в дом, Давад, — сказала она. — Прими ванну и ложись спать. Утро вечера мудренее…
Никогда она не думала, что однажды придется говорить с ним, как с малым ребенком, а вот довелось. Он выглядел таким одиноким. Таким беззащитным…
— Спасибо тебе, — проговорил он тихо. — Ты прямо вылитый отец, Альтия… Мы с ним не всегда и не во всем соглашались, но я неизменно им восхищался. Он никогда не тратил время на пустую болтовню о том, кто виноват и как теперь быть. Он, как ты, просто делал шаг вперед и начинал помогать. — Давад помолчал. — Надо бы послать с тобой мужчину, чтобы домой проводил. Сейчас распоряжусь, чтобы тебе привели лошадь и дали спутника.
Альтия сразу усомнилась, что у него это получится.
Тут приоткрылась дверь, упала узкая полоска света и появилась женщина. Она выглядывала наружу… и молчала, ничего не предпринимая. Альтия вспылила окончательно:
— А ну быстро пришли сюда слугу, чтобы хозяина домой проводил! Шевелись, засоня! Да приготовь горячую ванну и чистое белье переодеться! А потом — чаю хозяину и поесть что-нибудь! Только попроще что-нибудь, не острое и не жирное. А ну бегом!!!
Женщину точно ветром унесло назад в дом. Дверь так и осталась приоткрытой, и Альтия услышала, как женщина пронзительным голосом отдает распоряжения.
— А теперь, — сказал Давад, — ты распоряжаешься в точности как твоя мать… Ты так много сделала для меня. И не только сегодня… Все эти годы… Ты и твоя семья… Как могу я хоть немножко отблагодарить вас? Тебя?
Он выбрал самое неподходящее время, чтобы задать этот вопрос. Мальчишка-конюх как раз подошел к ним, и фонарный свет озарил рабскую татуировку на его щеке, возле носа. Он был одет в короткую изорванную рубашонку. Суровый взгляд Альтии заставил его испуганно съежиться.
Она произнесла ровным голосом:
— Скажи ему, что он больше не раб.
— Что он… что? — И Давад затряс головой, словно не был уверен, правильно ли расслышал.
Альтия прокашлялась. Все ее сочувствие к Даваду начало стремительно испаряться.
— Скажи. Этому. Мальчишке. Что. Он. Больше. Не раб, — раздельно проговорила она. — Верни ему свободу, тем мне и отплатишь.
— Но я… Нет, ты что, серьезно? Ты знаешь хоть, сколько стоит здоровый мальчишка вроде него? В Калсиде, между прочим, очень гоняются за светловолосыми и голубоглазыми мальчиками, чтобы воспитывать из них слуг для домашних покоев. Я собираюсь подержать его у себя годик и дать необходимое обучение. Представляешь, какая ему тогда будет цена?
— О да. — Альтия смотрела ему прямо в глаза. — Цена ему немалая. Гораздо больше, чем ты за него заплатил. И даже намного больше той, которую намерен получить. — И нанесла жестокий удар: — Сколько стоил твой сын, Давад? Я слышала, он тоже был светловолосым…
Он побелел и шатнулся от нее прочь. Даже схватился для равновесия за дверцу кареты, но попал как раз в лужу крови и поспешно отдернул ладонь.
— Зачем ты со мной так? — спросил он со слезами в голосе. — Ну почему все вдруг на меня ополчились?
— Давад, Давад… — Альтия медленно покачала головой. — Это ты сам пошел против нас, Давад Рестар. Открой глаза наконец! И присмотрись к тому, что творишь! Добро и зло — это не просто выгода или убыток. И есть вещи настолько непотребные, что грешно даже думать о том, чтобы извлекать из них прибыль. Прямо сейчас ты, наверное, здорово греешь руки на столкновении старинных семейств с «новыми купчиками». Но это не всегда будет тянуться, Давад. Однажды противостояние так или иначе кончится, и где останешься ты? Одна сторона будет считать тебя перебежчиком, другая — предателем. Кто тогда назовет тебя другом, Давад?
Он стоял столбом, неподвижно глядя на нее, и она запоздало подумала, что попусту сотрясает воздух. Глупо надеяться — он не услышит ее. Он старик. Ему уже не перемениться.
Тут на пороге наконец-то появился слуга. Он что-то дожевывал, его подбородок лоснился от жира. Он было шагнул поддержать хозяина под руку, но тотчас отпрянул, ахнув с нескрываемым отвращением:
— Да ты весь в чем-то измазан!
— А ты — никчемный лентяй! — зарычала на него Альтия. — Вместо того чтобы брюхо набивать в отсутствие господина, давай-ка, веди его в дом и позаботься о нем хорошенько! Пошевеливайся, мешок!
Ее свирепый приказной тон произвел должное впечатление. Слуга осторожно протянул руку хозяину, и Давад медленно заковылял к дому.
Пройдя несколько шагов, он остановился. И проговорил, не оборачиваясь:
— Возьми лошадь в моей конюшне, доедешь на ней домой. Мне послать с тобой человека?
— Нет. Спасибо. Не надо.
«И вообще ничего мне от тебя больше не надо…» Давад кивнул. И добавил что-то так тихо, что Альтия переспросила:
— Ты мне что-то сказал?
Давад кашлянул, прочищая горло:
— Тогда возьмешь мальчишку. Слышишь, конюх? Пойдешь с госпожой. — Тяжело перевел дух и все-таки выговорил: — Ты больше не раб.
И ушел в дом, по-прежнему не оборачиваясь.
У нее имелся его миниатюрный портрет…
Она уговорила его позировать художнику вскоре после того, как они поженились. Он сперва заявил, что это глупая причуда, но она была его невестой, так что в конце концов он сдался. Позировать ему, правда, ужас как не хотелось, а Паппас был слишком честным мастером для того, чтобы не заметить этого или не отобразить на картине. Поэтому в глазах нарисованного Кайла так и запечатлелось нетерпение, а между бровями залегла раздраженная складка. И вот теперь, когда Кефрия разглядывала его портрет, он с него смотрел на нее точно как в жизни. То есть нетерпеливо и раздраженно.
