Белов, худой, носатый человек, на кривых кавалерийских ногах, с острым быстрым умом, пулеметной речью, нравился Новикову.
Он казался Новикову человеком, созданным для танковых прорывов и стремительных бросков.
Характеристика его была хороша, хотя в боевых действиях он участвовал недолго, — совершил в декабре под Москвой танковый рейд по немецким тылам.
Но сейчас Новиков, тревожась, видел лишь недостатки командира бригады, — пьет, как конь, легкомыслен, пристает к женщинам, забывчив, не пользуется любовью подчиненных. Обороны Белов не подготовил. Материально-техническая обеспеченность бригады, видимо, не интересовала Белова. Его занимала лишь обеспеченность горючим и боеприпасами. Вопросами организации ремонта и эвакуации с поля боя поврежденных машин он занимался недостаточно.
— Что ж вы, товарищ Белов, все же не на Урале, а в степи, — сказал Новиков.
— Да, как цыгане, табором, — добавил Гетманов.
Белов быстро ответил:
— Против авиации принял меры, а наземный противник не страшен, мне кажется, в таком тылу нереален.
Он вдохнул воздух:
— Не обороны хочется, в прорыв войти. Душа плачет, товарищ полковник.
Гетманов проговорил:
— Молодец, молодец, Белов. Суворов советский, полководец настоящий, — и, перейдя на «ты», добродушно и тихо сказал: — Мне начальник политотдела доложил, будто ты сошелся с сестрой из медсанбата. Верно это?
Белов из-за добродушного тона Гетманова не сразу понял плохой вопрос, переспросил:
— Виноват, что он сказал?
Но так как и без повторения слова дошли до его сознания, он смутился:
— Мужское дело, товарищ комиссар, в полевых условиях.
— А у тебя жена, ребенок.
— Трое, — мрачно поправил Белов.
— Ну вот видишь, трое. Ведь во второй бригаде командование сняло хорошего комбата Булановича, пошло на крайнюю меру, перед выходом из резерва заменило его Кобылиным только из-за этого дела. Какой же пример подчиненным, а? Русский командир, отец трех детей.
Белов, озлившись, громко произнес:
— Никому нет до этого дела, поскольку я к ней насилия не применял. А пример этот показали до вас, и до меня, и до вашего батька.
Не повышая голоса, вновь перейдя на «вы». Гетманов сказал:
— Товарищ Белов, не забывайте про свой партийный билет. Стойте как следует, когда с вами говорит ваш старший начальник.
Белов, приняв воинский, совершенно деревянный вид, проговорил:
— Виноват, товарищ бригадный комиссар, я, конечно, понимаю, осознаю.
Гетманов сказал ему:
— В твоих боевых успехах я уверен, комкор тебе верит, не срами себя только по личной линии, — он посмотрел на часы: — Петр Павлович, мне надо в штаб, я с тобой к Макарову не поеду. Я у Белова машину возьму.
Когда они вышли из блиндажа, Новиков, не удержавшись, спросил:
— Что, по Томочке соскучился?
На него недоуменно посмотрели ледяные глаза, и недовольный голос произнес:
— Меня вызывает член Военного совета фронта.
Перед возвращением в штаб корпуса Новиков заехал к своему любимцу Макарову, командиру первой бригады.
Вместе пошли они к озерцу, у которого расположился один из батальонов.
Макаров, с бледным лицом и грустными глазами, которые, казалось, никак не могли принадлежать командиру бригады тяжелых танков, сказал Новикову:
— Помните то болото, белорусское, товарищ полковник, когда немцы нас гоняли по камышам?
Новиков помнил белорусское болото.
Он подумал о Карпове и Белове. Тут дело, очевидно, не только в опыте, но и в натуре. Надо прививать командирам опыт, которого у них нет. Но ведь натуру никак не следует подавлять. Нельзя людей из истребительной авиации перебрасывать в саперные части. Не всем же быть, как Макаров, — он хорош и в обороне, и в преследовании.
Гетманов говорит, — создан для партийной работы. А Макаров вот солдат. Не перекроить. Макаров, Макаров, золотой вояка!
От Макарова Новикову не хотелось отчетов, сведений. Ему хотелось советоваться с ним, делиться. Как достичь в наступлении полной сыгранности с пехотой и мотопехотой, с саперами, с самоходной артиллерией? Совпадают ли их предположения о возможных замыслах и действиях противника после начала наступления? Одинаково ли оценивают они силу его противотанковой обороны? Правильно ли определены рубежи развертывания?
Они пришли на командный пункт батальона.
Командный пункт разместился в неглубокой балке. Командир батальона Фатов, увидя Новикова и командира бригады, смутился, — штабная землянка, казалось ему, не подходила для таких высоких гостей. А тут еще красноармеец растапливал дрова порохом, и печь крайне неприлично ухала.
— Запомним, товарищи, — сказал Новиков, — корпусу поручат одну из самых ответственных частей общей фронтовой задачи, а я выделяю самую трудную часть Макарову, а Макаров, сдается мне, самую сложную часть своей задачи прикажет выполнить Фатову. А как решать задачу, это вам самим придется подумать. Я вам не буду навязывать в бою решение.
Он спрашивал Фатова об организации связи со штабом полка, командирами рот, о работе радио, о количестве боеприпасов, о проверке моторов, о качестве горючего.
Перед тем, как проститься, Новиков сказал:
— Макаров, готовы?
— Нет, не совсем еще готов, товарищ полковник.
— Трех суток вам достаточно?
— Достаточно, товарищ полковник.
Сидя в машине, Новиков сказал водителю:
— Ну как, Харитонов, все в порядке у Макарова как будто?
Харитонов, покосившись на Новикова, ответил:
— Порядок, конечно, полный, товарищ полковник. Начальник продснабжения пьяным напился, из батальона пришли концентрат получать, а он ушел спать и ключ забрал. Так и вернулись, не нашедши его. А старшина мне рассказывал, — командир роты получил водку на бойцов и справил себе именины. Всю водку эту выпил. Хотел я запаску, камеру подклеить, а у них клею даже нет.
35
Выглянув в окно штабной избы и увидя в облаке пыли «виллис» командира корпуса, генерал Неудобнов обрадовался.
Так однажды было в детстве, когда взрослые ушли в гости и он радовался, что остался хозяином в доме, — но едва закрылась дверь, ему стали мерещиться воры, пожар, и он ходил от двери к окну, млея, прислушивался, потягивал носом — не пахнет ли дымом.
Он почувствовал себя беспомощным, способы, которыми он управлял большими делами, здесь не годились.
Вдруг противник полезет, — ведь от штаба до фронта шестьдесят километров. Тут не припугнешь снятием с должности, не обвинишь в связях с врагами народа. Прут танки и прут, чем их остановишь? И эта очевидность поразила Неудобнова, — мощь государственного гнева, заставлявшего склоняться и трепетать миллионы людей, здесь, на фронте, когда пер немец, не стоила ни гроша. Немцы не заполняли анкет, не рассказывали на собраниях своих биографий, не маялись, боясь ответить о занятиях родителей до семнадцатого года.
Все, что он любил, без чего не мог жить, его судьба, судьба его детей, уже не было под прикрытием великого, грозного, родного ему государства. И он впервые с робостью и приязнью подумал о полковнике.
Новиков, войдя в штабную избу, сказал:
— Мне, товарищ генерал, ясно, — Макаров! Он в любом положении сам решит внезапно возникшую задачу. Белов, тот без оглядки будет рваться вперед, он иного не понимает. А Карпова придется подгонять, тяжеловоз, медлитель.
— Да-да, кадры, кадры, они все решают; неустанно изучать кадры, этому нас товарищ Сталин учит, — проговорил Неудобнов и живо добавил: — Я все думаю — немецкий агент в станице есть, это он, подлец, утром навел авиацию на наш штаб.
Рассказывая Новикову о штабных событиях, Неудобнов сказал:
— Тут к нам собрались приехать соседи и командиры частей усиления, так, без особого дела, познакомиться, просто в гости.
— Жаль, что Гетманов уехал в штаб фронта, и чего это его понесло? — сказал Новиков.
Они условились вместе пообедать, и Новиков пошел к себе на квартиру помыться, переменить запылившуюся гимнастерку.
На широкой станичной улице было пустынно, только возле ямы, вырытой бомбой, стоял старик, в чьей избе квартировал Гетманов. Старик, словно бы яма была вырыта для хозяйственных надобностей, что-то определял над ней растопыренными руками. Поравнявшись с ним, Новиков спросил:
— Над чем это колдуешь, отец?
Старик по-солдатски взял под козырек, проговорил:
— Товарищ командующий, был я в германском плену в пятнадцатом году, работал там у одной хозяйки, — и, указав на яму, потом на небо, подмигнул: — Не иначе мой байстрюк, сукин сын, прилетал, наведывал меня.
Новиков рассмеялся:
— Ох, старик.
Он заглянул в закрытые ставнями окна Гетманова, кивнул часовому, стоявшему у крыльца, и вдруг подумал: «Какого черта Гетманов в штаб фронта ездит? Какие это дела у него?» И на миг в душе его мелькнула тревога: «Двуличный он, как это Белову за аморальное поведение выговаривал, а стоило мне про Тамару вспомнить, как лед сделался».
