Начало ее в далеком прошлом: там, где изначально отсутствует труд, где природа творит без усилий, где она дарует, а не продает, где ее жестокость почти неотличима от щедрости, а удовольствие почти неотделимо от боли. В этом смысле формула «искусство подражает природе», пусть и карикатурная и ограниченная, верна – за исключением того, что в ней присутствует стремление отделить наслаждение от страдания и предложить одну лишь радость.
Конечная цель эпохи, по которой с трудом продвигается вперед современное общество, состоит в отмене труда; это цель труда, высший смысл накопления средств (технологий, знаний, машин). Достижение этой отдаленной цели сопряжено с угрозой катастроф, с горьким смакованием последних времен всего, что имело ценность и успех. Горький анализ конечности мира, вышедший на передний план после Гегеля и введенный в моду различными «новыми мыслителями», начиная с Валери, сводится к нескончаемому повторению: настал конец, время исчерпано, мир достиг предела.
Тот же диалектический процесс ведет от начальной, первородной природы к природе вторичной, от пространства природы к пространству, являющемуся одновременно продуктом и произведением, объединяющему в себе искусство и науку. Вторичная природа вызревает медленно и трудно; она – плод автоматизации (которая в своем развитии заняла собой почти всю обширную сферу необходимого, то есть производства вещей в пространстве). Такая ситуация может сложиться лишь при завершении безмерно долгого периода, занятого трудом (до бесконечности делимым), накоплением (богатств, материалов и инструментария), редукциями (помехами для развития, создаваемыми знанием и властью). Этот грандиозный процесс, полный угроз и опасностей, может окончиться ничем в тот самый момент, когда перед ним открываются все возможности.
Обширный переходный период, обусловленный рядом великих разломов, можно определять по-разному, множеством отличных друг от друга, но конвергирующих способов. Пространство отмечено – и не только отмечено, но и сформировано – преобладанием мужского (воинского, насильственного, милитаристского) начала, которое валоризируется так называемыми мужскими добродетелями и заложено в нормах пространства господства и подчинения. Отсюда – доходящее до злоупотреблений пристрастие к прямым линиям, углам, строгой (прямолинейной) перспективе. Ни для кого не секрет, что маскулинные достоинства, которые произвели пространство господства, ведут к лишениям во всем: от «частной» собственности до полной кастрации. Бунт и реванш женского начала неизбежны. Но то, что реванш этот принимает форму женского расизма, обратного расизму мужскому, достойно сожаления. Ожидает ли нас последняя метаморфоза, изнанка всех предыдущих – уничтожение фаллического пространства и его замена пространством маточным? Для изобретения присвоенного пространства, идущего рука об руку с архитектурой радости и наслаждения, одной лишь этой замены мало. Здесь также разрешается одно из противоречий, преодолевается одно из разграничений. Или не преодолевается…
Речь может идти также о периоде перехода от способа производства вещей в пространстве к способу производства пространства. Производство вещей поощрялось капитализмом с его господством буржуазии и политическим творением капитализма – государством. Производство пространства влечет за собой иные факторы, среди которых можно назвать отмирание частной собственности на пространство и одновременно – политического государства, властелина пространства. Что предполагает переход от господства к присвоению и преобладание использования над обменом (отмирание меновой стоимости). Если этого не случится, настанет самое худшее; реализуются некоторые «неприемлемые сценарии», разработанные специалистами по проспективным исследованиям. Только понятие конфликтного перехода от одного способа производства (вещей) к другому (пространства) позволяет сохранить марксистский тезис об основополагающем значении производительных сил, очистив его от продуктивизма и догматического (количественного) понимания роста.
VII. 5
Пространство становится главной ставкой в любой борьбе, в любых действиях, направленных на достижение некоей цели. Оно во все времена было средоточием ресурсов, средой распространения стратегий, однако теперь оно превращается в нечто большее, нежели просто подмостки, безразличная сцена, рамка для этих действий. Пространство не отменяет остальных инструментов и ресурсов социально-политического механизма – от сырья до самых изощренных продуктов, от промышленных предприятий до «культуры». Оно собирает их воедино и подменяет собой каждый из них по отдельности, вбирая их в себя. Отсюда – мощный процесс, в ходе которого пространство предстает уже не как «сущность», не как особый объект, предстоящий «субъектам», обособленный от них и обладающий автономной логикой. Его нельзя рассматривать и как результирующую и результат, как эмпирически констатируемый итог прошлого, истории, общества. Срединное звено? Среда? Опосредующий элемент? Да, но все менее нейтральный и все более активный: одновременно и орудие, и конечная цель, и средство, и задача. Что далеко выходит за рамки категории, в которую его заключают, – «посредник».
Дифференциальный анализ делает постоянный упор на конститутивных оппозициях социального пространства, носителях более сложных, прежде всего тройственных детерминант. Изначальные оппозиции (симметрия – асимметрия, прямая – кривая и т. д.) возникали в социальном пространстве вновь и вновь, приобретая в ходе этих повторов новый, подчиненный общему процессу смысл. Абстрактное пространство, носитель производства и воспроизводства, порождает иллюзии, а значит, тяготеет к ложному сознанию, то есть к сознанию фиктивно-реального пространства. Но само это пространство и соответствующая ему практика в силу критического момента порождают познание более истинное. Ни одна специальная наука, ни экология, ни история, не учитывает этого порождающего начала. Дифференциальный анализ выявляет разнообразие, плюральность, множественность, возникающие внутри генетически предшествующих оппозиций, а также диспропорции, расхождения, несоответствия, конфликты и противоречия, которые из них вытекают. Процессы, рассмотренные в ходе нашего исследования, столь разнообразны, что может сложиться впечатление, будто абстрактное пространство не обладает четко определенным статусом. Это иллюзия. Наша теория восстанавливала истину этого пространства: его противоречивый характер при доминирующей тенденции к гомогенности (к закреплению подчиненного).
В чем же выражается логика? Где ее место? В некоей сущности? На уровне праксиологии пространства? В отдельной взятой системе (пространственной, плановой, городской)? В эмпирике, в использовании пространства как инструмента? Нет. Логика задает непременное двойное правило: изначальную когерентность и конечный редукционизм, стратегию гомогенизации, фетишизм связности в редукции и с помощью редукции. Она обусловливает (связанную с насилием) способность разделять сопряженное и разъединять единое. Наша изначальная гипотеза о соотношении логики и диалектики подверглась верификации, была подкреплена аргументами и доказательствами.
VII. 6
Напрашивается вывод о возрастающем значении пространства в так называемых «современных» обществах, о его неизбежной в будущем – или уже в настоящем – преобладающей роли. Преобладающая роль пространства сказывается не только на микроуровне, в расположении поверхностей в каком-нибудь супермаркете или в соседнем квартале, и не только на макроуровне, в распределении потоков внутри отдельной нации или какого-либо континентального образования; она сказывается на всех уровнях, на всех ступенях и в их сочленениях. Ограничивая эту роль рамками антропологии, или политической экономии, или социологии, мы совершаем теоретическую ошибку; выше мы уже оценили эту ошибку по заслугам. Остается сделать из наших замечаний некоторые теоретические выводы.
В свое время каждое общество, рождавшееся в рамках данного исторического способа производства со всеми его особенностями, формировало свое пространство. Каким образом? Мы это показали. Насилием (войнами и революциями), политическими и дипломатическими уловками, наконец, трудом. Пространство такого общества можно называть «произведением». Термин этот в своем общепринятом значении обозначает предмет, вышедший из рук художника, но его можно распространить и на результат практики на уровне общества в целом. Можно ли отказать в этом качестве ландшафтам и пейзажам? Продукт и произведение уже на этом уровне составляли единое целое.
Сегодня речь идет о пространстве в мировом масштабе (более того, выходящем за пределы земной поверхности – межпланетном пространстве), а также о входящих в него пространствах разного масштаба. Ни один локус не исчез, но все они претерпели изменения. Кто сформировал планетарное пространство? Никто. Ни одна сила, ни одна власть, ибо в нем сталкиваются все силы, все власти, и это стратегическое столкновение лишает всякого смысла историю, историзм и все детерминанты, связанные с этими преходящими понятиями.
