Безусловно, не существует отношений без их носителя, но как «функционирует» носитель? Понятие «материального субстрата», под которым у историков и социологов понимается население или предметы быта, не дает ответа на этот вопрос. В чем состоит отношение «носителя» с отношением, которое он несет, которое он переносит? Усложнив вопрос, сформулировав его «в квадрате», мы не приблизились к ответу, но показали сложность вопроса. Теоретики Логоса и языка (в том числе и Гегель, и Маркс) прекрасно осознавали эту сложность; без языка не существует ни мысль, ни рефлексия, но сам язык не существует без материального носителя: смыслов, ртов и ушей, колебаний воздуха, голосов, артикулированной передачи знаков. Этот факт можно истолковать в двух противоположных смыслах. По мнению одних, в том числе Гегеля и, по-видимому, Маркса, эти «условия» реализуются, поскольку «выражают» предсуществующее рациональное начало. Для других, напротив, смыслы и знаки не «выражают» ничего; они произвольны и связаны в последовательность исключительно по принципу индуцированных различий в соответствии с условным правилом. Теория произвольности знака заходит в этом смысле так далеко, что подрывает сам язык; приходится восстанавливать в правах носитель – тело, его влечения и т. д.
Отсылка к предсуществующему, субстанциальному, вечному Логосу не дает ответа: вопрос стоит шире. Гегель и Маркс в своем анализе приходят к необходимости выделить категорию «не вещных вещей», конкретных абстракций: для Гегеля это понятие, для Маркса – товар. Вещь (для Маркса – продукт общественного труда, предназначенный для обмена и обладающий в этом качестве двоякой, потребительной и меновой стоимостью) содержит и одновременно скрывает в себе социальные отношения. Она выступает их носителем. Тем не менее в рамках марксистского анализа вещь в своем товарном качестве перестает быть просто вещью. Оставаясь вещью, она вместе с тем становится «идеологическим объектом», перегруженным значениями. Будучи товаром, она разлагается на отношения, то есть обладает только абстрактным существованием; возникает даже искушение видеть в ней только знаки и знаки знаков (деньги). Иными словами, проблема носителя не может быть решена до конца за счет постоянного присутствия материального.
Наш вопрос относился прежде всего к социальному пространству. Такое пространство, не вещная вещь, то есть не реальная сущность и не ментальная реальность, не разлагается на абстракции и не состоит ни в совокупности вещей в пространстве, ни в сумме занимаемых локусов. Оно – не пространство-знак и не множество знаков, относящихся к пространству; его реальность отлична от реальности входящих в него абстрактных знаков и материальных вещей. Оно имеет основу, первичный фундамент – природу, то есть природное, или физическое, пространство. На эту основу последовательно накладываются (привнося в него изменения, доходящие до вытеснения и даже угрозы уничтожения) разнообразные слои, пронизанные сетями – материализованными, однако отличными от своего материального воплощения: тропами, дорогами, железнодорожными путями, телефонными линиями и т. д. Теоретические исследования показали, что в ходе общественного процесса не уничтожается и не исчезает ни одно пространство, даже изначальный природный локус. От него всегда сохраняется «нечто» невещественное. Каждый из этих материальных носителей обладает формой, функцией, структурой, необходимыми свойствами, недостаточными, однако, для его определения. Действительно, каждый носитель создает некое пространство; он обладает смыслом и целесообразностью лишь в этом пространстве и благодаря ему. Каждая сеть, каждая последовательность, а значит, каждое пространство служит для обмена и для использования. Оно произведено с определенной целью; оно используется и потребляется либо непроизводительно, либо производительно. Существует пространство устной речи; оно, как известно, предполагает наличие рта, ушей, артикуляционного аппарата, воздушных потоков, звуков и т. п.; но его определение не исчерпывается материальными предпосылками: это пространство действий и взаимодействий, призывов и запросов, выразительности и силы, в нем уже присутствует латентное насилие и бунт; пространство дискурса не совпадает с дискурсом о пространстве и в пространстве. Пространство речи включает в себя пространство тела и развивается через пространство оставленных следов, письменности, предписаний и надписей.
Что касается товара, то материальным носителем его существования в целом нельзя считать ни килограммы сахара, ни мешки кофе, ни метры ткани. Мы должны принимать в расчет магазины и склады, где лежат в ожидании эти вещи; корабли, поезда, грузовики, на которых они перевозятся, – иначе говоря, торговые пути. Рассматривая все эти предметы по одному, мы еще не изучаем материальный носитель мира товара. Подобное множество предметов не описывается ни заимствованным из информатики понятием «канал», ни понятием «перечень». Равно как и понятием «поток». Следует учитывать, что эти предметы образуют сети и цепи обменов, относительно строго заданные в определенном пространстве. Без этих соединительных точек, без их совокупности мир товара не обладал бы ни малейшей «реальностью». То же относится к банкам и банковским сетям применительно к рынку капиталов, движению средств, а значит, столкновению и выравниванию прибылей и распределению прибавочной стоимости.
Предельным воплощением этого процесса является планетарное пространство с его многочисленными «слоями», сетями и цепочками: мировым рынком и разделением труда, которое он содержит и развивает, информационным пространством, пространством стратегий и т. д. В планетарное пространство входят в качестве отдельных уровней архитектура, урбанизм, пространственное планирование.
«Мировой рынок» – это не высшая неделимая сущность и не прикладная реальность, которая целиком и полностью находится во власти управляющего ею империализма. В чем-то устойчивый, в чем-то уязвимый, он подразделяется на рынок товаров и рынок капиталов; такое раздвоение не позволяет безоговорочно применять к нему законы логики и когерентности. Известно, что техническое разделение труда предполагает комплементарность (то есть рациональную связь операций), тогда как социальное разделение, как говорится, «иррациональным» образом порождает несогласованность, диспропорции и конфликты. Социальные производственные отношения в «мировом» масштабе не только не исчезают, но, напротив, воспроизводятся в нем. Благодаря этим взаимодействиям мировой рынок складывается в различные конфигурации, вычерчивает на земной поверхности изменчивые пространства – пространства противоречий и конфликтов.
Социальные отношения – конкретные абстракции – реально существуют лишь в пространстве и благодаря ему. Их носитель имеет пространственный характер. Связь «носитель – отношение» в каждом конкретном случае требует отдельного анализа; она включает в себя импликацию-экспликацию: генезис, критику институций, подмены, переносы, метафоризации, анаморфизмы и пр., вызвавшие изменение пространства.
VII. 2
Уже в этих положениях имплицирован и эксплицирован проект нового типа познания – дескриптивного, аналитического и глобального одновременно. Если бы мы непременно стремились обозначить его каким-то ярлыком, его можно было бы назвать «спациоанализом» или «спациологией». Подобный термин удачно вписывается в принятую научную терминологию: достаточно вспомнить «семиоанализ» или «социоанализ» (не говоря уже о психоанализе). Иначе говоря, у него есть определенное преимущество, но и множество неудобств. Прежде всего, он затушевывает главную идею. Такое познание не выстраивает модели, типы или прототипы пространств; его предметом служит не пространство как таковое, но производство пространства. Наука о пространстве (спациоанализ) выдвигает на передний план использование пространства, его качественные свойства. Критический момент (критика знания) является для такого познания основным. Познание пространства предполагает критику пространства.
И, наконец, последнее: гипотеза о «спациоанализе» вытесняет ритмоанализ (заслоняет его значение для общего замысла), дополняющий описание производства пространства.
(Социальное) пространство в целом является производным от тела – даже когда трансформирует его и забывает о нем, даже когда отделяется от него и его убивает. Генезис дальнего порядка можно изучать, лишь исходя из порядка наиболее близкого, порядка телесного. Если рассматривать тело в пространственном аспекте, то образующие его последовательные слои чувств (от обоняния до зрения, понимаемые как различия в дифференциальном поле) будут служить прообразом слоев в социальном пространстве и их сочленений. Тело пассивное (чувства) и тело активное (труд) сопрягаются в пространстве. Анализ ритмов призван способствовать непременному и неизбежному восстановлению тотального тела. Отсюда – важность ритмоанализа. Все это требует чего-то большего, нежели методология и последовательность теоретических понятий, и лучшего, нежели удовлетворение нужд знания.
