«Метит прямо в Львы Толстые, — ехидно подумала Элис. — Тот «Войну и мир» стал писать полвека спустя после войны с Наполеоном».
— Не для печати, хорошо? — Симонов, стоя у окна, полуобернулся и вновь стал глядеть во двор. — Этот дом был построен, вероятно, в конце восемнадцатого столетия. Именно здесь была усадьба Ростовых, описанная Толстым в его бессмертном романе.
Увидев недоуменный взгляд гостьи, поспешил добавить:
— Не для печати другое. Вы ведь когда-то, еще до войны, брали интервью у товарища Сталина? Видите, я кое-что о вас знаю. Так вот, он однажды в разговоре со мной заметил: моментальная фиксация происходящего прозаиком превращает его в лучшем случае в очеркиста. Глубина в изображении событий и характеров возможна лишь в исторической ретроспекции. Я не цитирую, лишь пытаюсь передать смысл.
Он обернулся еще раз, посмотрел на Элис с извиняющейся улыбкой, сказал увещевательно:
— Поверьте, я не тешу себя надеждой создать что-нибудь под стать толстовскому шедевру. Даже в России такие гиганты, как Толстой, рождаются раз в триста лет. Даже в России…
Элис прошла один небольшой квартал по кольцу и свернула в боковую улочку. По левой стороне ее высился прямо от угла каменный забор в два человеческих роста, упиравшийся в добротный одноэтажный особняк. «Судя по внешнему виду, тоже построен, наверное, век-полтора назад. А стены прямо крепостные. Что прятали и прячут за ними обитатели этих каменных гнездышек? Какие любовные страсти там разыгрывались, какие трагедии, подобные описанным Лесковым, происходили в них?»
Пошел снег, порывистый ветер закружил некрупные снежинки. В неярком свете редких уличных фонарей они отплясывали свой причудливый танец. «Прямо шабаш ведьм из вагнеровского «Кольца нибелунгов». Элис засмеялась, плотнее укутала горло широким шерстяным разноцветным шарфом, который обычно — особый шик! — небрежно набрасывался на пальто или плащ. У Дома архитектора она остановилась, посмотрела через дорогу на школьное здание, стоявшее метрах в тридцати от обочины. Оно зияло темными глазницами окон, лишь в одном на четвертом этаже тускло горел свет.
«Когда-то здесь был институт Вани, — вздохнула она и перекрестилась. — Он умер, институт расформировали. Врагов его наказала судьба — кого разбил паралич, кто спился. Да, иногда отмщение небес бывает долгим, а иногда — почти мгновенным. Злодеи в это не верят, иначе черных дел было бы на порядок меньше. Сережа верно сказал однажды: «Не рой другому яму, сам в нее попадешь». Но жаль, что так рано, много раньше своего времени ушел большой талант и большой человек. Зависть плодит ненависть, ненависть плодит смерть».
Пройдя еще совсем немного, Элис остановилась у церкви Вознесения Господня у Никитских ворот. Печально взирала церковь на суетливый бег машин, на мелькание вечно торопящихся куда-то пешеходов.
«Как должно было быть празднично, весело, торжественно вокруг этого храма в день венчания Пушкина; как искрился всеми цветами радуги водопад радости; как величественно, благостно, божественно шла служба венчания».
Элис вздрогнула — от церкви веяло темным холодом, она сурово насупилась, отгородилась от города, отвернувшегося от Бога, многолетним безмолвным молитвенным плачем.
Взяв такси, через пятнадцать минут Элис подъехала к зданию французского посольства. Там в качестве гостьи военного атташе жила с сыном Сильвия. Она встретила Элис в глухом черном платье, без серег, колец, броши. Черные чулки, черные туфли.
«Три месяца прошло со дня смерти Ивана, она все носит траур. — сердце Элис сжалось от сострадания. И тут же эгоистичная мысль против ее воли мелькнула успокоительно: — Господи, как хорошо, что ты хранишь своей милостью моего Сергея. Как я благодарна тебе за это, Господи!»
Сильвии с сыном была выделена маленькая гостевая квартирка с двумя спаленками, крошечной гостиной, кухонькой.
— Я никак не могу собраться с духом, уехать домой! — проговорила Сильвия, когда они расположились в гостиной за круглым столиком. Губы ее задрожали, она схватила платок, прижала его к лицу и сквозь слезы прерывисто простонала: — Ва-неч-ка не отпускает!…
Элис обняла ее, гладила волосы, молчала. Однолюбка. Ее не утешишь привычным «все у тебя еще впереди». Выхода два: либо выплачет всю себя, изведет тоской-печалью; либо утонет в бутылке. Стоп, но ведь у нее есть сын, вот ее палочка-выручалочка! Дождавшись, когда Сильвия немного успокоится, Элис спросила: «А где Ив?» Лицо Сильвии преобразилось, на нем появилась слабая улыбка: «Он на занятиях по музыке, играет на фортепиано. У него вечерние классы, скоро придет».
Ив пришел минут через сорок, и Элис потрясло, насколько он был похож на отца.
— Вылитый Ваня! — воскликнула она не только потому, что хотела доставить радость матери. Просто не могла удержаться, чтобы не выразить сегодняшнее впечатление. Она видела мальчика на похоронах, они встречались и после, цо только сегодня его сходство с Иваном буквально поразило ее. Сильвия расцвела, ее огромные глаза засияли. Она бросилась на шею Элис, целовала ее, оставляя на щеках свои слезы. Элис попыталась заговорить с Ивом, но он сделал вид, что не понимает ее.
— Дома у нас поветрие, — объяснила Сильвия. — Да здравствует все французское! Долой все иностранное! В том числе и английский!
— О-ля-ля! — Элис даже присвистнула. — Совсем как у русских!
— Ну не совсем, — возразила Сильвия. — Откровенный антисемитизм у нас не проходит.
— Знаю, знаю! — согласилась Элис. «У вас это от де Голля: Франция величайшая и неповторимая!» — заметила она про себя, но вслух ничего не сказала, помня об отношении Сильвии к легендарному генералу. Заговорила с Ивом по-французски. К своей радости, узнала, что Ив подружился с Алешей. Правда, виделись они пока всего два раза, но дело ведь вовсе не в продолжительности и частоте общения.
— Можно жить вместе сто лет и быть безразличными друг к другу! — убежденно воскликнул мальчик. — А можно встретиться ненадолго и ощутить родственную душу. Верно, мам?
— Верно, мой мальчик. Ты даже сам не знаешь, как верно! — пряча слезы, Сильвия отвернулась, делая вид, что собирает грязную посуду.
— Нас возил дядя Сережа выбирать автомобили.
— Выбирать автомобили? — Элис повторила эти слова, глядя на Сильвию — может, она чего-нибудь не поняла. — Какие в разоренной войной России автомобили? Может быть, игрушечные? Сережа мне ничего об этом не рассказывал.
— Все верно, — подтвердила слова сына Сильвия. — В Москву привезены трофейные автомобили из Германии. Десятки тысяч. Их продают на специальных площадках по особым разрешениям. Вот Сергей как-то и повез мальчиков на такую площадку.
— Потрясно было! Мы с Алешей перепробовали сто машин! У него, как и у дяди Сережи, было разрешение. Он сказал — от папы осталось. Мы с ним выбрали гоночный «хорьх». Не с ветерком — с ураганом промчались. Вот бы мне такого брата!
Элис посмотрела вопросительно на Сильвию. Та мигнула — потом все объясню. И после недолгих препирательств: «Мам, еще рано. Что я, маленький? Все мои школьные друзья до одиннадцати не ложатся!» — отправила сына спать.
— Столько времени, как я здесь, в Москве, а все никак не можем не спеша поговорить, — заметила она, усаживаясь на оттоманке, изящно поджав под себя ноги.
«Бог мой, какая она хрупкая, тонкая, нежная, — подумала Элис. — Какой же надо обладать внутренней силой, мужеством, чтобы выдержать все тяготы Сопротивления, допросы в гестапо. Ведь она чудом осталась жива, ее полумертвую отбил у немцев отряд отчаянных партизан».
Вслух сказала:
— Твой приятель, военный атташе — просто душка. По-отечески вас с Ивом приютил. Жаль только, что старый холостяк.
— Он написал мне, что встретил Ивана, и предложил приехать. А что касается «по-отечески», «старый холостяк»… — Она задумчиво посмотрела на рюмку с ликером, легонько провела по ее ободку пальцем. Улыбнулась уголками губ: — Морис во время войны спас мне жизнь и по сей день любит меня. Увы, безответно. Предлагает Ива усыновить, а меня… Нет, не «удочерить». — Она усмехнулась. — Не настолько он стар. Меня милый, смешной Морис клянется на руках носить.
— Он богат? — спросила Элис.
— Богат? — задумчиво повторила Сильвия. И, возвращаясь мыслями из своего далека, равнодушно ответила: — Да, очень, насколько мне известно. Огромные владения в Алжире, Новой Каледонии, Реюньоне, заводы под Парижем, в Лотарингии и многое другое. Ну и что с того? Элис, дорогая, мы с тобой не раз на эту тему рассуждали. И думаем мы с тобой очень похоже: на свете можно все купить, абсолютно все, кроме здоровья и любви. Не ласк — недаром к ним частенько добавляется эпитет «продажные», а любви.
— Ив не знает, что Алеша его сводный брат. Значит, он не знает и кто его отец? — переменила тему Элис.
