А ей встречается другой человек, который задевает эту слабую струнку, это слабое место, и она идет туда, к нему, к этому человеку. Так бывает и в жизни, так и у нас, больших людей, бывает. И это верно изображено в романе. И быт Якутии хорошо, правдиво описан. Все говорят о треугольниках, что тут в романе много треугольников. Ну и что же? Так бывает[1614].
Стоит отметить, что никто из писательского сообщества, кроме, может быть, Панферова, сталинскую симпатию к роману Коптяевой не разделял. Не разделял ее и Фадеев, которого Сталин попросил сделать специальный доклад о кандидатурах. Тогда и завязался спор о романе Коптяевой, подробно описанный Симоновым:
Сталин перечислял достоинства романа, главным образом упирая на то, что так бывает в жизни. Фадеев, не споря с ним, гнул свое, говоря, что, конечно, так бывает, но это все плохо написано. И треугольники бывают, но тут он плохо написан, этот треугольник. И быт Якутии верно дан, правдиво, но и это тоже с художественной стороны написано плохо, худо написано.
— И все-таки я считаю, что премию роману надо дать, — сказал в заключение Сталин, относившийся к возражениям Фадеева терпеливо и с долей любопытства.
Услышав это, Фадеев впервые, кажется, за все время оторвал от трибунки свои вцепившиеся в нее руки, беспомощно развел ими в стороны и упрямо, не желая согласиться с тем, что роману Коптяевой надо дать премию, сказал: «А это уж ваша воля». И немножко подержав свои, беспомощно и удивленно раскинутые руки в воздухе, опять вцепился ими в трибунку[1615].
По разделу поэзии Яшин был снят с первой премии и перенесен в список лауреатов второй степени. В этот же список Сталин внес Гришашвили. Фамилии Миршакара и Рыльского оказались в списке лауреатов третьей степени. Никаких иных правок, серьезно менявших состав лауреатского списка по поэзии, Сталин не внес, в чем выразилось его сдержанное отношение к этой области литературы.
Из раздела драматургии был, как и прежде, устранен Попов (отклонен), а вместо Михалкова на этот раз вычеркнутым оказался Овечкин (отклонен). Премию третьей степени Ирошниковой также было решено не присуждать (отклонена).
По разделу литературной критики и искусствоведения Макашин был перемещен список лауреатов второй степени, а Гусейнов занял место вычеркнутой Нечаевой (отложена) в списке претендентов на третью премию.
Обсуждение литературных текстов в Политбюро строилось по стандартной схеме: короткие реплики приглашенных экспертов перемежались пространными комментариями Сталина, в которых содержался окончательный вердикт по каждой кандидатуре на премию. Вождя мало интересовало мнение присутствовавших, так как по большинству случаев у него была собственная заранее сформированная позиция. Так, на фоне недавно прошедшей и явно курировавшейся из Кремля погромной кампании против романа Катаева «За власть Советов» несколько меркли редкие обвинения К. Седых в искажении роли партии, поэтому Сталин не увидел никаких препятствий к премированию писателя за «Даурию». В мемуарах Симонова этот эпизод подробно описан:
…рассматривался вопрос о премировании романа Константина Седых «Даурия».
— Я читал критику романа Седых, — сказал Сталин, — и, по-моему, она во многом неверная. Говорят про него, что там плохо показана роль партии, а по-моему, роль партии у Седых показана хорошо. Центральная фигура Улыбина прекрасно показана, отличная фигура. Упрекают Седых за то, что у него Лазо не показан. Но Лазо туда позже приехал, поэтому он и мало показан. Но там, где он показан, он показан хорошо. Седых критикует в романе казачество, показывает его расслоение. Но душа движения — комиссар — у него как раз человек из казачества. Есть в романе недостатки: растянутая вещь. Есть места очень растянутые. Есть места, где просто-напросто нехудожественно рассказано. Вот тут говорили, что Седых переделывает свой роман, вставляет в него новые публицистические места. А я бы не советовал ему исправлять роман, вставлять в него публицистику, этим можно только испортить роман[1616].
Это значило, что вождь доволен романом и Седых проходит на премию второй степени. Еще более примечательной кажется история с присуждением премии Казакевичу за роман «Весна на Одере», который Сталин изначально вычеркнул из первого варианта списка[1617]. Однако что-то заставило его сохранить имя писателя при повторном рассмотрении. Но даже по тем отрывочным сведениям, которые содержатся в записях Симонова, можно судить о нерешенности этого вопроса на момент обсуждения и для самого Сталина.
— В романе есть недостатки, — сказал Сталин, заключая обсуждение «Весны на Одере». — Не все там верно изображено: показан Рокоссовский, показан Конев, но главным фронтом там, на Одере, командовал Жуков. У Жукова есть недостатки, некоторые его свойства не любили на фронте, но надо сказать, что он воевал лучше Конева и не хуже Рокоссовского. Вот эта сторона в романе товарища Казакевича неверная. Есть в романе член Военного совета Сизокрылов, который делает там то, что должен делать командующий, заменяет его по всем вопросам. И получается пропуск, нет Жукова, как будто его и не было. Это неправильно. А роман «Весна на Одере» талантливый. Казакевич писать может и пишет хорошо. Как же тут решать вопрос? Давать или не давать ему премию? Если решить этот вопрос положительно, то надо сказать товарищу Казакевичу, чтобы он потом это учел и исправил, неправильно так делать. Во всяком случае так пропускать, как он пропустил, — значит делать неправильно[1618].
В итоге Сталин каким-то образом разрешил эту дилемму и посчитал возможным премировать Казакевича.
На следующий же день, 7 марта 1950 года, Совет Министров СССР принял постановление № 1014 «О присуждении Сталинских премий за выдающиеся работы в области литературы и искусства за 1949 год»[1619]. Число присужденных наград оказалось ощутимо меньше прошлогоднего. По всей видимости, это было вызвано тем, что в 1949 — начале 1950 года происходила радикальная идеологическая «перепланировка» советского социально-культурного пространства. В тот период конфликт с «поджигателями новой войны» перешел в новое качество. Советский «атомный проект» к середине 1949 года был завершен: 29 августа 1949 года на Семипалатинском полигоне в Казахстане была испытана первая в СССР атомная бомба. Это обстоятельство всецело завладело сталинским вниманием, потому как существенно изменило расстановку сил на поле идеологического противостояния с Западом. Об этом свидетельствует и тот факт, что официально о наличии у Советского Союза атомной бомбы К. Ворошилов сообщил в день принятия постановления о Сталинских премиях, 7 марта 1950 года[1620]. Вопрос о присуждении наград в одночасье оказался второстепенным, поэтому лауреатский список выглядел несколько более скромно, чем обычно (так, из 34 премий по всем разделам
