В восстании 6 февраля 1934 года, самых кровавых бунтах в Париже в XX столетии (25 человек убито, 2000 раненых, включая полицию), «бойцы» полковника Ла Рока из «Огненного креста» фактически сыграли менее активную роль, чем «Патриотическая молодежь» Пьера Таиттингера и «Национальный союз старых бойцов» (организация ветеранов, сопоставимая с Американским легионом), многие из которых, кажется, надеялись, что, штурмом взяв палату представителей и целиком удалив оттуда «воров» и «убийц», окопавшихся там, они могли бы свалить коррумпированную республику и привести к власти одного из тех «чудесных спасителей», к которым французы периодически обращаются в момент бедствия. Такой спаситель оказался под рукой, по мнению этих суперпатриотов, им они сочли маршала Лиоте, завоевателя и усмирителя Марокко. Это была необдуманная и путаная идея, поскольку маршал на восьмидесятом году впал в старческое слабоумие и жить ему оставалось всего несколько месяцев. Но почтенность имеет странную привлекательность для французов, и это они не раз еще доказали, поворачиваясь в тот напряженный час к Гастону Думерку, бывшему президенту республики и достигшему семидесятилетнего возраста.
Чтобы умиротворять ветеранов, разнообразных монархистов, бонапартистов, неофашистов и группы крестьян, которые совсем близко подошли к свержению республики, Думерк выбрал другого престижного солдата, маршала Филиппа Петена, и передал ему критическое военное ведомство. В качестве дополнительной подачки правым силам другая военная фигура, генерал Денаин, был выбран для замены Пьера Кота на посту министра авиации. Это последнее назначение не просто умиротворило беспокойного Жана Мермоза – оно переполнило его восхищением; ведь под его началом он служил в Сирии, и именно Денаин написал рекомендацию, которую он вручил Дора, когда впервые просил работу у Латекоэра.
Действительно ли существовала причинно-следственная связь между назначением Денаина на пост министра авиации и тем, почему Сент-Экзюпери наконец-то приняли в «Эр-Франс», не ясно, хотя это кажется вероятным. В апреле 1934 года, во всяком случае, его проинформировали официальным письмом, что его принимают на работу в службу пропаганды «Эр-Франс», с ежемесячным жалованьем 3500 франков, к которым добавлялась премия, обычно предоставляемая пилотам всякий раз, когда они выезжали с лекциями за границу. Это составляло приблизительно одну седьмую часть его заработка как руководителя полетами в «Аэропостали Аргентина», хотя фактически разница была меньше, ввиду падения цен, которое имело место во Франции как объединенный результат депрессии и преднамеренной дефляционной политики; Сент-Экзюпери надеялся на совсем иную зарплату, и эта ставка являлась до некоторой степени эдаким утешительным призом, но к тому времени он уже дошел до отчаяния, чтобы отвергнуть это предложение.
Если он все еще лелеял хоть какие-нибудь иллюзии (а это маловероятно), им предстояло очень скоро рассеяться. Старый командный, если не сказать семейный, дух, который царил у Латекоэра и «Аэропостали», все еще присутствовал на аэродромах уцелевшего африканского маршрута и остатков южноамериканского, но он бесследно улетучился в административных коридорах Парижа. Сент-Эксу хотелось бы служить под началом человека, похожего на Дидье Дора, но в громоздкой новой организации «Эр-Франс» Дора перевели на запасной путь и превратили в выездного инспектора. Его новая работа, по крайней мере, позволяла ему испытывать жестокое удовлетворение, наблюдая, как с каждым месяцем лидерство, которого Франция когда-то добивалась в воздухе, уступалось из-за политики пассивного отступления. По возвращении из шестимесячной инспекционной поездки в Соединенные Штаты Дора содрогнулся, узнав, как директора «Эр-Франс», игнорируя его предыдущие протесты, просто взяли и отказались от всех дальнейших ночных рейсов на Берлин. В итоге они все достались «Люфтганзе», и она могла теперь предоставить своим пилотам исключительную привилегию пролетать над территорией, которую когда-нибудь им предстояло по приказу бомбардировать и завоевывать. Как ни невероятно это может звучать, но за последующие пять лет не было предпринято ни малейшего усилия, чтобы бросить вызов этой зловещей монополии, и немцы продолжали обладать ею, буквально вплоть до 1939 года, совершая все ночные полеты между Парижем и Берлином. Те же самые оборонительные настроения, вызвавшие появление «линии Мажино», теперь превалировали в рамках «Эр-Франс», и компания не проводила экспансию, но заключала контракты. И то, что с другой стороны Рейна вначале принималось только с восхищением, уже вызывало явное презрение.
Частью проблемы являлась самоубийственная финансовая политика, нацеленная на поддержание цены франка, и это в то время, когда другие валюты резко девальвировались и страны отказывались от золотого стандарта. Цена, которую Франции пришлось платить за эту политику престижа, – устойчивое снижение экспорта, отсутствие роста национального дохода, рост безработицы и растущий дефицит бюджета. Германия, между тем проводившая диаметрально противоположную политику, развивалась быстро и динамично. Сокращение стало не только лозунгом, но и своего рода идеалом, ради которого всем остальным следовало жертвовать; и так же, как французская армия, при Вейганде и Петене, не видела никакой потребности вкладывать капитал в новомодные изделия вроде танков. В конце концов, что такое танк, когда ему противопостоит «Френч-75», и директора «Эр-Франс» не видели никакой надобности поощрять инженеров типа Рене Кузине, на чьей «Радуге» Мермоз совершил свой рекордный перелет над Южной Атлантикой. Действительно, общий климат определяла «борьба за экономию», и требовался весь неистовый настрой Мермоза против бюрократов, поддержанный журналистскими широкими боками его друзей Жан-Жерара Флери и Жозефа Кесселя (романиста), чтобы удержать генерала Денена, министра авиации, от впадания в эту же крайность. Он оказался на волосок от этого, предоставив серьезные соображения по поводу соглашения с «Люфтганзой», которое в действительности позволило бы германцам устанавливать монополию на все дальнейшие воздушные перелеты через Южную Атлантику. Благодаря их общим усилиям идея объединения была похоронена in extremis[9], и лучшими пилотами Мермоза удалось пополнить линию, включая Гийоме, их собрали в Дакаре, где тренировали для регулярных еженедельных почтовых полетов в и из Южной Америки.
Хотя Сент-Экзюпери принимал мало участия в этом эпическом сражении (в отличие от Мермоза, он терпеть не мог политических деятелей во фраках с петлицами и споры с министрами), он все же не был просто сторонним наблюдателем и много вечеров провел с Флери и Кесселем, обсуждая сомнительное будущее французской авиации. Но каждая одержанная Мермозом победа означала лишь кратковременный прорыв в общем отступлении; и Сент-Экс почти не получал удовлетворения от работы в компании, которая казалась настолько готовой предать забвению и уничтожить то, над чем он и его друзья столько трудились.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
