— Учитывая ее болезнь, я полагаю, что ошейника хватит, — пробормотал амир Леофрик.
— И за то спасибо, — хихикнул младший амир. — Наш господин ожидает результатов.
— Скоро я смогу лучше проинформировать калифа. Просматривая отчеты, я обнаружил несколько приплодов, датированных примерно ее годом рождения; все они были выбракованы, за исключением моей дочери. Вполне похоже, что эта избежала выбраковки.
Аш дрожала. От стука молотов в голове звенело. Она подсунула пальцы под кольцо и потянула за неподдающийся металл.
Гелимер впервые взглянул ей прямо в лицо. И заговорил с интонациями, принятыми при разговорах с рабами и другими низшими существами:
— Почему такая сердитая, а, женщина? В конце концов, ты не так уж много потеряла на данный момент.
Перед ее мысленным взором мелькнуло зрелище, как пика копья какого-то визигота втыкается в бок Счастливчика: толстый нож на палке разрезает его серо-стальную шерсть и черную кожу на ребрах, проникает в грудь. В какую-то горькую секунду пришел конец шести годам дружбы и взаимовыручки. Она сжала кулаки под шерстяным плащом, служившим ей одеялом.
Легче воображать себе Счастливчика, чем мертвые лица Генри Брандта, и Бланш, и остальной дюжины десятков мужчин и женщин, которые превращали их обоз попеременно то в отель, то в бардак, то в госпиталь, и все это с энтузиазмом, с каким несли службу у нее; и вечные усилия Дикона Стура превратить свой склад оружия из ремонтной точки в производственный цех. Легче, чем думать о мертвых лицах ее командиров копьеносцев и всех, кто шел за ними, лица пьяные или трезвые, надежные или бесполезные; пять сотен грязных, хорошо вооруженных крестьян, которые не соглашались копать поля своих господ; или распущенных парней, ищущих приключений; или преступников, не желавших ждать мелочной справедливости; но ради нее они были готовы драться. И вспоминать все это — палатки и тщательно сшитые вымпелы; каждого боевого коня или скакового; каждый меч со своей историей — где она его купила, или украла, или получила в подарок; каждого, кто сражался под ее флагом в погоду то слишком жаркую — то слишком холодную — то с лишком мокрую…
— Да нет, что я потеряла? — горько сказала Аш. — Ничего.
— Ничего из того, что могла бы потерять, — ответил Гелимер. — Леофрик! Господь послал тебе удачный день.
Полуостывшей заклепкой ошейника ей обожгло кончики пальцев. Аш следила, как Гелимер уходил. Ее переехало всей тяжестью колесо местной сложной придворной политики — невозможно ее изучить ни за месяцы, ни, тем более, за минуты. Леофрик, может быть, попытался спасти мою жизнь.
Почему? Потому что считает, что я — еще одна Фарис? Насколько это важно для него сейчас? Да и важно ли вообще? Мой единственный шанс — в том, насколько это важно еще для него…
Свою изолированность она воспринимала как удар свежезаточенного меча.
Пусть тебе ясна стала твоя незначительность, пусть тебе легко представить свою собственную смерть, но личность все же протестует: она пришла слишком быстро, слишком несправедливо… И почему она пришла ко мне?
У Аш остыла кожа.
— Что происходит? — спросила она. Леофрик повернулся к ней от орнаментированного арочного входа в комнату. И сказал снова по-французски:
— Если хочешь жить, предлагаю тебе рассказать мне. Тон его был грубоватым, с амиром Гелимером он разговаривал совсем по-другому.
— Что я могу рассказать вам?
— Для начала: как ты разговариваешь с каменным големом? — тихо проговорил Леофрик.
Она уселась на резной дубовой кровати (на такую она заработала бы себе только за пять лет); запахнулась поплотнее в пропитанные кровью шерсть и лен. Все тело болело. Она начала рассказывать:
— Ну, я просто говорю.
— Вслух?
— Конечно, вслух! Как еще?
Леофрика, казалось, почему-то рассмешило ее негодование:
— Ты, например, не говоришь с внутренним Голосом, как бывает при чтении про себя?
— Я не умею читать про себя.
Амир посмотрел на нее взглядом, откровенно говорящим, что он сомневается, умеет ли она вообще читать.
— Я узнала кое-какую тактику вашей машины, — объяснила Аш, — потому что я о такой читала у Вегеция в «Извлечениях из военного искусства».
Кожа вокруг блеклых глаз Леофрика мгновенно собралась морщинками. Аш поняла, что именно его так развеселило. Она была уже на грани между страхом и облегчением, но все еще была напряжена.
— Я подумал, может, тебе ее читал твой писарь, — доброжелательно заметил Леофрик.
Напряжение разрядилось, на глазах Аш сразу навернулись слезы.
«Если я не буду бдительна, то не сумею ему понравиться, сообразила Аш. — Ты этого и добиваешься, отец? О черт, что же мне делать?»
— Мне Роберт Ансельм отдал своего Вегеция в английском переводе. note 121 Я его вожу… возила с собой все время.
— И каким образом ты слышишь каменного голема? — спросил Леофрик.
Аш открыла рот для ответа и тут же захлопнула его.
Интересно, почему я сама никогда не задавала себе этого вопроса?
Наконец, она дотронулась до виска:
— Вот в этом месте слышится. Здесь. Леофрик медленно кивал:
— Моя дочь тоже не умеет лучше объяснить. В некоторых отношениях она меня разочаровала. Я надеялся, что когда, наконец, создан человек, способный говорить на расстоянии с каменным големом, я могу надеяться, что мне, по крайней мере, объяснят, каким образом это делается, — но увы. Только «я его слышу» — как будто это объяснение!
Ну, кого он мне теперь напоминает? Кто просто забывает все и злится, садится на своего конька?
Анжелотти. И Дикона Стура. Вот кого.
— Вы — пушкарь! — захлебываясь, возбужденно заговорила Аш и тут же обеими руками зажала себе рот, наблюдая блестящими глазами его полное непонимание. — Или оружейник! Вы уверены, что у вас никогда не было желания изготовить кольчужную рубаху, милорд амир? Все эти тысячи крошечных-крошечных колечек, каждое с заклепкой…
Леофрик смущенно неохотно засмеялся. Совершенно сбитый с толку, старик покачал головой:
— Никогда не ковал оружия и не изготавливал кольчуги. Что ты хочешь мне сказать?
Она настойчиво спрашивала себя: «Почему? Почему я никогда не задумывалась, каким образом я слышу? Как оно получается?»
— Господин Леофрик, я и раньше попадала в плен, и били меня раньше; ничего для меня нового. Я не рассчитываю дожить до Пришествия Господня. Все смертны.
— Но кто-то острее чувствует боль, чем другие.
— Если вы считаете, что меня это испугало, значит, просто вы никогда не видели поле после битвы. Знаете, какой это риск, каждый раз, когда идешь в бой? Война — опасное дело, господин Леофрик, — блестя глазами, говорила Аш.
— Но ты сейчас тут, не там, — сказал амир — такой старый и бледный.
Полное спокойствие Леофрика как-то остудило ее пыл. Она раньше считала, что пушкари тоже всегда думают о выстреле, прицеле, вертикальной наводке, силе огня; и только потом уже о последствиях — что, в сущности, они попадают в людей. Вооруженные рыцари после боя в разговорах делятся своими впечатлениями, ощущением реального ужаса от того, что вот-де ты убил человека; но эти дискуссии никому не помешали искать более совершенный меч, более тяжелое копье, шлем более эффективной конструкции. А ведь он по своей сути пушкарь, оружейник, то есть убийца.
Такой же, как и я.
— Скажите, что мне надо сделать, чтобы остаться в живых? — спросила она. И, говоря это, она вдруг подумала: «Вот так, наверное, чувствует себя Фернандо?» и закончила: — Неважно, сколько мне останется жить, просто скажите мне, как этого добиться.
Леофрик пожал плечами.
В прохладной комнате среди чаш с раскаленными углями, зажженными от греческого огня, Аш сидела на кровати и не спускала глаз с амира. Плечи она закутала в шерстяной плащ, уже покрывшийся пятнами крови, и он складками ниспадал с нее.
Я никогда не задавала себе этого вопроса, потому что мне это было ни к чему.
Теперь она стала осознавать: каким-то образом она получала предписания от Голоса. Он направлял ее внимание на что-то — конкретное.
— Как давно, — спросила она, — у вас этот каменный голем?
Леофрик стал что-то говорить, она не слушала его слов, потом она вдруг услышала:
— Двести двадцать три года и тридцать семь дней.
Аш вслух повторила услышанное:
— Двести двадцать три года и тридцать семь дней. Леофрик перестал бормотать и уставился на нее:
— Да? Да, вполне возможно. Седьмой день девятого месяца… Да!
— И где находится каменный голем? — снова спросила она.
— Шестой этаж северо-восточного сектора Дома Леофрика, в городе Карфагене, на побережье Северной Африки.
Она сосредоточила все свое внимание. Теперь, задумавшись об этом, она осознала, что факт выслушивания — это тоже работа: не совсем пассивное действие, как бывает, когда слушаешь человека или исполняемую музыкантом музыку; не простое ожидание ответа. Что я делаю? Я делаю что-то.
