– Не такою уж долгой, – отвечал он. – В Сретение мне будет девяносто лет, но мне кажется, что с тех пор, как я ушёл со службы, прошло не так уж много времени. А эта битва, в которой я участвовал… иногда мне кажется, что она была вчера. Будто и сейчас я чувствую запах порохового дыма. Однако, подкрепившись, я ощущаю себя гораздо лучше!
Теперь он действительно не выглядел таким изнурённым и бледным, как в первую минуту их встречи. Лицо его раскраснелось, и он держался прямее.
– Прочли вы это? – спросил он, тряхнув головою в сторону газетной вырезки.
– Да, прочла и думаю, что вы должны очень гордиться своим поступком.
– Ах, это был великий день для меня! Великий! Там был сам регент и множество высокопоставленных особ. «Полк гордится вами», – сказал мне регент. «А я горжусь полком», – ответил я. «Превосходный ответ!» – сказал он лорду Гиллю, и они оба засмеялись. Но что вы там увидели в окне?
– Ах, дядя, по улице идут солдаты с оркестром впереди.
– А, солдаты? Где мои очки? Господи, но я ясно слышу музыку. Вот пехотинцы и тамбурмажор. Какой их номер, милая?
Его глаза сверкали, а костлявые жёлтые пальцы впились ей в плечо, точно когти какой-то свирепой хищной птицы.
– У них, кажется, нет номера, дядя. У них что-то написано на погонах. Кажется, «Оксфордшир».
– Ах да, – проворчал он. – Я слышал, что они уничтожили номера и дали им какие-то новомодные названия. Вот они идут, чёрт возьми. Всё больше молодые люди, но они не разучились маршировать. Они идут лихо, ей-богу, лихо идут…
Он смотрел вслед проходившим солдатам, пока последние ряды их не скрылись за углом и мерный звук шагов не затих в отдалении.
Только он уселся в своём кресле, как дверь отворилась и в комнату вошёл какой-то джентльмен.
– А, мистер Брюстер! Ну что, лучше вам сегодня? – спросил он.
– Входите, доктор! Да, мне сегодня лучше. Но только ужасно хрипит в груди. Всё эта мокрота! Если бы я мог свободно отхаркиваться, я чувствовал бы себя совсем хорошо. Не можете ли вы дать мне чего-нибудь для отделения мокроты?
Доктор, молодой человек с серьёзным лицом, дотронулся до его морщинистой руки со вздувшимися синими жилами.
– Вам следует быть очень осторожным, – сказал он, – вы не должны позволять себе никаких отступлений от режима.
Пульс старика был еле заметен. Совершенно неожиданно он засмеялся прерывистым старческим смехом.
– Теперь у меня живёт дочь брата Джорджа, которая будет ходить за мной, – сказал он. – Она будет следить за тем, чтобы я не удирал из казарм и не делал того, что не полагается. Однако, чёрт возьми, я заметил, что-то было не так.
– Вы про что?
– Да про солдат. Вы видели, как они проходили, доктор, а? Они забыли надеть чулки. Ни на одном из них не было чулок. – Он захрипел и долго смеялся своему открытию. – Такая вещь не могла бы случиться при герцоге, – пробормотал он. – Нет, герцог задал бы им трёпку!
Доктор улыбнулся.
– Ну, вы совсем молодцом, – сказал он, прощаясь. – Я загляну к вам через недельку, чтобы справиться о вашем здоровье.
Когда Нора пошла провожать его, он вызвал её на крыльцо.
– Он очень слаб, – прошептал врач. – Если ему будет хуже, пошлите за мной.
– Чем он болен, доктор?
– Ему девяносто лет. Его артерии превратились в известковые трубки, сердце сужено и вяло. Организм износился.
Нора стояла на крыльце, глядя вслед удалявшемуся доктору и думая о новой ответственности, возложенной на неё. Когда она повернулась, чтобы войти в дом, то увидела подле себя высокого смуглого артиллериста с тремя золотыми шевронами на рукаве мундира и с карабином в руке.
– Доброе утро, мисс! – сказал он, поднося руку к своей щегольской фуражке с жёлтым галуном. – Здесь, кажется, живёт старый джентльмен по имени Брюстер, участвовавший в битве при Ватерлоо?
– Это мой дядя, сэр, – сказала Нора, потупив глаза под проницательным, критическим взглядом молодого солдата. – Он в гостиной.
– Могу я поговорить с ним, мисс? Я зайду ещё раз, если сейчас нельзя его видеть.
– Я уверена, что он будет очень рад видеть вас, сэр. Он здесь, войдите, пожалуйста. Дядя, вот джентльмен, который хочет поговорить с вами.
– Горжусь, что имею честь видеть вас, горжусь и радуюсь, сэр! – сказал сержант, сделал по комнате три шага вперёд и, опустив карабин на землю, отдал честь.
Нора стояла у двери с раскрытым ртом и расширенными глазами, размышляя о том, был ли её дядя в юности таким же великолепным мужчиной, как этот сержант, и, в свою очередь, будет ли этот молодой человек когда-нибудь такой же развалиной, как её дядя.
– Садитесь, сержант, – сказал старик, указывая палкою на стул. – Вы ещё так молоды, а уже носите три шеврона. Господи, теперь легче получить три шеврона, чем в моё время один! Артиллеристы тогда были старые солдаты, и седые волосы на голове появлялись у них раньше, чем третий шеврон.
– Я служу восемь лет, сэр, – сказал сержант. – Моё имя Макдональд, сержант Макдональд из четвертой батареи Южного артиллерийского дивизиона. Я послан к вам в качестве депутата от своих товарищей по артиллерийским казармам, чтобы сказать вам: мы гордимся тем, что вы живёте в нашем городе, сэр.
Старый Брюстер засмеялся и стал потирать свои костлявые руки.
– То же самое сказал и регент! – воскликнул он. – «Полк гордится вами», – сказал он. «А я горжусь полком», – ответил я. «Превосходный ответ», – сказал регент, и они оба с лордом Гиллем расхохотались.
– Нижние чины сочтут за честь видеть вас, сэр, – сказал сержант Макдональд. – И если вас не пугает расстояние, для вас всегда найдутся в наших казармах трубка с табаком и стакан грога.
Старик расхохотался и затем раскашлялся.
– Рады видеть меня, говорите вы? Канальи! – сказал он. – Ладно, ладно, когда будет опять тепло на дворе, может быть, и загляну к вам. Весьма возможно, что загляну. Вы нынче стали слишком важны для казённого обеда, а? Завели себе столовые, как офицеры. До чего ещё дойдёт свет!
– Вы служили в линейном полку, сэр, не правда ли? – почтительно спросил сержант.
– В линейном?! – презрительно воскликнул старик. – Никогда в жизни не носил кивера. Я гвардеец – вот кто я. Я служил в Третьем гвардейском полку, том самом, который теперь называют Шотландской гвардией. Господи! Они все уже умерли, все до одного, начиная с полковника Бинга и кончая последним мальчиком-барабанщиком, и остался только я один. Я здесь, тогда как должен быть там. Но это не моя вина, я готов встать в строй, как только придёт приказ.
– Всем нам придётся быть там, – отвечал сержант. – Не хотите ли отведать моего табаку, сэр, – прибавил он, протягивая старику кисет из тюленьей кожи.
Старый Брюстер вытащил из своего кармана почерневшую глиняную трубку и начал набивать её табаком сержанта, как вдруг трубка выскользнула у него из рук и, упав на пол, разбилась вдребезги. Губы старика задрожали, нос сморщился, и он разразился продолжительными беспомощными рыданиями.
– Я разбил свою трубку! – жалобно воскликнул он.
– Перестаньте, дядя, перестаньте, – говорила Нора, наклоняясь над ним и гладя его по волосам, точно маленького ребёнка. – Это пустяки. Мы достанем другую трубку.
– Успокойтесь, сэр, – сказал сержант. – Не сделаете ли вы мне честь принять от меня вот эту деревянную трубку с янтарным мундштуком? Я буду очень рад, если вы возьмёте её.
– Чёрт возьми! – воскликнул старик, улыбаясь сквозь слёзы. – Это превосходная трубка. Посмотрите на мою новую трубку, Нора. Бьюсь об заклад, что у Джорджа никогда не было такой трубки. Вы принесли сюда свою винтовку, сержант?
– Да, сэр, я зашёл к вам, возвращаясь со стрельбы.
– Дайте мне подержать её. Господи! Когда держишь в руках ружьё, чувствуешь себя так, точно опять стал молодым. Ах, чёрт возьми, я сломал ваше ружьё пополам!..
– Это ничего, сэр! – воскликнул артиллерист со смехом. – Вы нажали на рычаг и открыли казённую часть. Вы знаете, конечно, что мы заряжаем их оттуда.
– Заряжаете его не с того конца? Удивительно! И без шомпола! Я слышал об этом, но мне не верилось. Ах, им не сравниться со старыми ружьями! Когда дойдёт до дела – помяните моё слово, – вернутся опять к старым ружьям.
– Клянусь вам, сэр, – горячо воскликнул сержант, – перемены не помешали бы в Южной Африке! В сегодняшней утренней газете я прочёл, что правительство уступило этим бурам. Между солдатами идут горячие разговоры по этому поводу.
– Эх, эх, – ворчал старый Брюстер. – Чёрт побери! Этого не могло бы быть при герцоге. Герцог сказал бы им своё мнение.
– Да, уж он бы сказал, сэр! – воскликнул сержант. – Пошли нам Бог побольше таких, как он. Но я засиделся у вас. Я зайду к вам опять и, если вы позволите, приведу с собой товарищей, так как каждый из них почтёт для себя за честь поговорить с вами.
Итак, ещё раз поклонившись ветерану и улыбнувшись Норе, дюжий артиллерист ушёл, оставив после себя воспоминание о своём голубом мундире и жёлтом галуне. Но едва прошло несколько дней, как он пришёл снова; мало-помалу он сделался постоянным посетителем Арсенального проспекта. Он приводил с собой других, и скоро на паломничество к дяде Брюстеру во всём гарнизоне смотрели как на своего рода долг для каждого солдата. Артиллеристы и сапёры, пехотинцы и драгуны входили, кланяясь, в маленькую гостиную, гремя саблями и звеня шпорами, тяжело ступая длинными ногами по грубому мохнатому ковру и вытаскивая из кармана свёрток курительного или нюхательного табака, который они приносили как знак своего уважения.
