голову, комками бурой стекловидной массы, грошовая игрушка, кое-как подклеенная каким-то неумехой. Машина вильнула к обочине и остановилась.
– «Электрический город», – объявил Блэкуэлл и добавил, тронув шофера за плечо: – Жди нас здесь.
Шофер кивнул, не оборачиваясь и как-то совсем уж не по-японски. Блэкуэлл открыл дверцу машины и со все той же кошачьей грацией выскользнул наружу; ближний к обочине край машины облегченно качнулся вверх. Лейни, уныло волочивший свой зад по серому бархатному сиденью, чувствовал себя разбитым и окостенелым.
– Я как-то ожидал оказаться в месте малость пофешенебельнее, – сказал он, захлопнув за собой дверцу и оглядевшись по сторонам.
– А вот не надо ничего ожидать, – посоветовал Блэкуэлл.
За растресканной, с коричневыми наростами стеной таилось море разливанное белой, розовой, нежно-салатной и какой только не кухонной техники. По низкому потолку змеились многочисленные, на скорую руку протянутые трубы и кабели. Блэкуэлл уверенно направился по центральному проходу. В боковых проходах слонялись какие-то люди, то ли продавцы, то ли задумчивые покупатели.
В конце прохода нескончаемо уползала вверх складная гармошка старомодного эскалатора; прямоугольные зубья выскальзывающих из-под пола ступенек тускло поблескивали истертой сталью. Блэкуэлл не остановился и даже не сбавил шага, словно не замечая, что лестница движется, Лейни едва за ним поспевал.
Второй этаж. Здесь ассортимент был поразношерстнее: настенные экраны, погруженные консоли, автоматизированные шезлонги с массажными модулями, выпиравшими из них, как головы огромных механических червей.
По проходу, тесно заставленному гофропластиковыми ящиками; руки Блэкуэлла туго вбиты в карманы черной, как у киношных ниндзя, распашонки. В голубой лабиринт пластиковых шторок, свисающих с потолка, с каких-то ржавых труб. Непонятные инструменты. На кафельном полу – алюминиевые ко`злы, на ко`злах – красный продолговатый ящичек, на ящичке – нержавейковый термос, на термосе – глубокая вмятина. Шрамы на руке Блэкуэлла, откинувшего последнюю занавеску.
– Послушайте, Блэкуэлл, а побыстрее было нельзя? – ядовито поинтересовался незнакомый женский голос. – Мы уже битый час поддерживаем для вас этот чертов доступ. Думаете, это очень легко?
Лейни поднырнул под занавеску, и она упала за его спиной.
– Заезжал за ним в гостиницу, – буркнул Блэкуэлл.
Лейни обвел помещение глазами. С трех сторон пластиковые занавески, с четвертой – глухая стена. Места вроде бы и много, раза в два больше, чем в том гостиничном номере, и все равно тесно, в первую очередь – от техники. Да и от мусора тоже. Солидная батарея черных аппаратурных стоек буквально утопает в белой трясине пенополистирольной упаковки, обломков гофрированного пластика и скомканных пузырьковых «простыней». Три человека, замершие в ожидании у стоек, двое мужчин и женщина.
– Хоть бы порядок какой навели. – Блэкуэлл раздраженно пнул груду упаковочного хлама.
– А мы в уборщики не нанимались, – любезно сообщила женщина. Вот таким же примерно голосом и в такой же манере изъяснялись сотрудницы Лейни, «слитскановские» аналитички.
Все трое техников – один рыжий, один японец, с волосами, стянутыми на затылке в тугой самурайский хвостик, и эта самая женщина, коротко стриженная шатенка, – были одеты в джинсы и самые нормальные, без никакой экзотики, короткие куртки.
– Это ж сдуреть, чтобы такая работа, и почти без предупреждения, – проворчал рыжий.
– Совсем без предупреждения, – поправил его японец. Уж этот-то точно был свой, из Калифорнии.
– За то вам и платят, – сказал Блэкуэлл.
– Нам платят за развлекательную прогулку, – ухмыльнулся рыжий.
– Молитесь, чтобы эта хрень работала, – Блэкуэлл указал подбородком на опутанные проводами стойки, – а то все ваше развлечение быстро закончится.
Пока шел этот обмен любезностями, Лейни заметил у дальней – и единственной в этом загоне – стены складной стол. Пластиковый, ядовито-розовый. На столе стоял тускло-серый компьютер и лежали очки. От компьютера к ближайшей стойке тянулись плоские, радужно-многоцветные ленты кабелей. Стена хранила многолетние наслоения старых, незнакомых реклам, из-за розового стола тупо таращился огромный, фута в четыре, женский глаз.
– Ладно, – сказал Лейни, осторожно пробираясь к столу сквозь завалы пенополистирола. – Посмотрим, что там у вас такое.
16
Сона
Здесь не было ни одного мало-мальски целого дома, только жалкие пеньки обвалившихся стен да немногие прямоугольники ржавой гофрированной кровли, косо сидевшие на серых, обветшавших деревянных столбах. И еще – плавательные бассейны, густо поросшие кактусами и огненно-красными молочаями, на белой мозаике битого кафеля сторожко дремали ящерицы, загадочные письмена неведомых цивилизаций. Кое-где чернели пятна дотла прогоревших костров.
Здесь всегда был ранний вечер.
– Сона?
– Тебя кто-то ищет.
Белая футболка, заношенная кожаная куртка. Здесь, в своей долине, Сона всегда представлялась мелькающим коллажем деталей, вырванных из фильмов и журналов, реклам и мексиканских газет: темные глаза, ацтекские скулы, еле заметная россыпь подростковых прыщиков, спутанные черные волосы. Она поддерживала низкое разрешение, всегда была чуть не в фокусе.
– Мама?
– Нет. Кто-то с серьезными возможностями. Кто-то, точно знающий, что ты в Токио. – Узкие носы черных сапог припорошены пылью долины. Медные молнии по наружным швам выгоревших черных джинсов, от талии до щиколоток. – А чего это ты так вырядилась?
– А? – Кья так и была в прикиде от Силке-Мари Колб. – Ну да. Это для встречи с местными. У них тут все официально, как я не знаю, помрешь и не встанешь. Дорого, но я заплатила по карточке нашей общей знакомой.
– А где ты входила в сеть, когда платила?
– Там же, где и сейчас. У Мицуко.
– Да? – нахмурилась Сона. – А что еще ты покупала?
– Ничего.
– Ничего?
– Ну, еще в метро платила.
– В метро, говоришь?
Сона щелкнула пальцами. Ящерка, выскользнувшая из-под соседнего валуна, взбежала по ее ноге и легла в подставленную ладонь. Сона любовно погладила узкое верткое тельце, и узор чешуи изменился. Затем Сона постучала ящерку по голове, та стремглав сбежала на землю и исчезла за смятым, насквозь проржавевшим листом кровельного железа.
– Келси испугалась, – сказала Сона. – Испугалась настолько, что ко мне пришла.
– Испугалась? Чего?
– Какие-то типы трясли ее насчет твоего билета. Они пытались связаться с ее отцом, потому что билет был куплен на его баллы, но он, отец, сейчас в отъезде. Тогда эти типы взялись за Келси. Думаю, они ей угрожали.
– Чем?
– Я не знаю. Но она им все выложила, и твое имя, и номер карточки.
Кья вспомнила Мэриэлис. И Эдди.
Сона Роса достала из кармана кожанки складной нож и присела на корточки; в пластиковых накладках неустанно вились золотые драконы. Легкое прикосновение к луженой кнопке, и наружу вылетело длинное, с гравированным драконом, лезвие, тыльная сторона лезвия – хребет дракона, иззубренный и безжалостный.
– Прибздела она, эта твоя Келси, прибздела и раскололась. Яйца за такое резать надо.
– Она такая же твоя, как и моя.
Сона подобрала с земли веточку, из-под ножа
