Он снова перебросил через уже темнеющие угли быстрый взгляд и тихо проговорил:
— Возвращайся на родину… Если можешь.
Вотша покачал головой:
— Нет, не могу.
Гребец не стал спрашивать его почему, но Вотша сам объяснил:
— Твой враг был мелким обменщиком, и вряд ли кто-нибудь сумеет найти тебя здесь, на Западе. И ты хотя бы знаешь, за что тебя преследуют, а я не знаю даже этого. Меня обвинили в краже, но у меня на родине все знают, что никакой кражи не было, что вещь, которую я якобы украл, на самом деле завоевана мной в честном поединке. И если тебя в родном… айле ждет месть соседей, то меня ожидает подземелье замка, вечное заточение! Я думал, что здесь, на Западе, укроюсь от преследования, которого не заслужил, но не тут-то было, оказалось, что руки нашего князя дотягиваются и сюда! А знаешь, кто главный мой преследователь?
Раскосые глаза гребца внимательно смотрели в лицо Вотше.
— Трижды посвященный служитель Мира, член Совета посвященных! — с отчаянием в голосе закончил Вотша.
После этих слов над затухающим костром долго висела тишина. А когда угли прогорели окончательно и лиц извергов не стало видно, тихо прошелестел голос гребца:
— Да, Бамбарак… Я бы не поменялся с тобой местами.
Он еще чуть-чуть помолчал, словно решаясь на что-то, а затем все так же тихо сказал:
— Если ты можешь отказаться от Запада, от его многолюдства и роскошества, иди в наши горы, в горы снежных барсов… ирбисов. Там тебя не найдет и трижды посвященный…
— А где мне искать ваши горы? — без особой надежды прошептал Вотша.
— От Керы по Срединному морю доберешься до Садзы, — так же шепотом ответил гребец. — От Садзы до Апаты, что на берегу Ярого моря стоит, тоже кораблем добраться можно. А от Апаты… От Апаты я сам провел бы тебя тропами, но… От Апаты пройдешь до Улабской долины с караваном, там часто караваны ходят, из Улабской долины через Гвардский перевал до айла Четам дорогу тебе подскажут. А от айла Четам до моего родного айла Уругум будет рукой подать. В Уругуме найдешь кузнеца Вагата и скажешь, что тебя прислал… Айтар, то есть я. Он тебя возьмет к себе подручным.
Айтар замолчал, и после недолгой паузы до его ушей донесся шепот Вотши:
— Спасибо, Айтар.
— Здесь меня зовут Вернар, — быстро прошептал гребец. — Запомни — Вернар.
— Спасибо… Вернар! — отозвался Вотша.
Еще несколько минут они посидели молча, а потом Айтар молча поднялся и ушел в темноту, к своим спящим товарищам.
Утром, когда Вотша проснулся, над рекой висел белый непроглядный туман. Спал он одетым, но одежда на нем отсырела, и теперь Вотшу слегка познабливало. Он поднялся с песка и огляделся. Вокруг никого не было, только черное, глянцево поблескивающее пятно на влажном песке указывало, что вечером здесь горел костер. Вотша подошел к обрезу воды и разглядел на песке место, где нос лодки врезался в песок, но самой лодки не было, как не было и людей, ночевавших на берегу. Он понял, что его просто-напросто бросили здесь, но все-таки прошел по всему пляжу. Никого не было. Поднявшись повыше, Вотша уселся под первым попавшимся кустом и, чуть подрагивая от утренней прохлады, стал дожидаться восхода солнца.
Вотша не гадал, почему Ханык оставил его на берегу пустынного острова, может быть, он действительно решил, что так неожиданно появившийся в его лодке молодой изверг — на самом деле шпион, выслеживающий нечистого на руку обменщика по заданию кого-то из князей, может быть, Вотша просто ему надоел. Важно было, что его не прирезали сонного и не бросили в реку связанного — он ведь сказал, что плохо плавает. Ханык вывез его из Рожона и… оставил ему жизнь, за это можно было поблагодарить обменщика…
Спустя минут тридцать туман начал подниматься выше и понемногу рассеиваться, а вскоре и солнце взошло над просыпающимся миром. Вотша поднялся на ноги и снова спустился к обрезу воды. С этого места, с нижней оконечности острова, открывался вид на всю реку. Левый, низкий берег был довольно далеко, зеленая кайма кустов и ракитника, окаймлявшая его, была едва заметна, а правый, обрывающийся к реке многометровой осыпью, был гораздо ближе, но казался неприступным. Вотша немного постоял на берегу, затем стянул одежду, тщательно ее сложил, связал поясным шнуром, укрепил получившийся узелок на голове и вошел в реку.
Плыл он долго. Река была спокойной, и вода, по сравнению с утренним воздухом, казалась теплой. Левый, низкий берег тянулся и тянулся мимо текучей воды, но приближался медленно — Вотша не хотел бороться с течением, а, отдавшись на его волю, просто понемногу подгребал к берегу, к бесконечной, непрерывной зеленой ленте, разделяющей серо-голубую воду и бледно-голубое утреннее небо. Наконец далеко впереди он увидел разрыв в прибрежной зелени и заработал руками энергичнее, направляясь к этому разрыву. Вскоре он выбрался на небольшой песчаный пляж и улегся на уже начавшем согреваться песке.
Над пляжем стояла тишина, вокруг не было не только человеческого жилья, но даже дороги, даже простенькой, слабо наезженной колеи. Казалось, окружающий мир еще не знал Разума, не ведал об его всесокрушающей мощи, его всепоглощающей алчности, его всеуничтожающей жестокости! Это было то самое место, которое так требовалось Вотше, чтобы наконец спокойно обдумать дальнейший путь.
В общем-то, он уже принял решение уходить в горы, спрятаться от своих преследователей, от всего Мира в малолюдстве, среди неприступных скал, в бездонных пропастях! Но… До гор… до гор, достаточно безлюдных, надо было еще добраться!
Он мог бы воспользоваться тем путем, о котором рассказал ему накануне Айтар, — морем. Однако морское путешествие почему-то не слишком привлекало Вотшу. Может быть, потому что он вырос в степи и море было для него чем-то чересчур экзотическим, а может быть, он слишком хорошо помнил рассказ Скала о том, как тот ходил в горы вместе с его прадедом, чернохвостым Ватом. Может быть, он просто хотел… пройти тем же путем, почувствовать у себя под ногами ту же землю?!
Вотша окончательно решил, что ему надо пробираться в горы посуху… по степи, и сразу все его сомнения улеглись, на душе сделалось легко. Он поднялся с песка и принялся натягивать одежду. Затем он проверил карманы куртки — все его монеты были на месте… а больше у него ничего и не было.
По пологому берегу он выбрался на чуть подвявший, прибитый осенью луг, посмотрел на солнце, чтобы сориентироваться, и двинулся на восток, в сторону видневшейся на горизонте лесной опушки.
Луг, по которому он шел, сначала был ровен, трава, уже полегшая, но еще живая, пружинила под ногами. Через несколько сотен метров из-под этой мягкой травы стали появляться кочки, поросшие жесткой порослью черники, крошечные листочки которой уже начали краснеть, предрекая приближающуюся осень. Вотша вспомнил, какова поздняя осень и особенно зима в его родной степи, и ему сделалось не по себе!
Между тем лесной массив, к которому он шагал, придвинулся, высоченные деревья закрыли треть неба, а из-за них из сумрачной сырости леса на прогретый простор луга повеяло холодом. Еще несколько шагов, и Вотша увидел, что вдоль самой опушки леса бежит едва заметная колея. Было ясно, что повозки здесь проезжают очень редко, но все-таки проезжают, и теперь оставалось угадать, в какую сторону свернуть… или продолжать идти прямо, сквозь лесную чащу. Вотша думал недолго, подчиняясь собственному чутью, он встал между двух канавок колеи и свернул… вправо, к юго-востоку.
Прошагав с полкилометра, он понял, что, по всей видимости, не ошибся — лесная опушка постепенно отступала влево, и колея, следуя за ней, все более отклонялась к востоку, именно в том направлении, которому следовал Вотша. Да и сама колея постепенно становилась все заметнее, три или четыре раза он приметил уходящие от нее в лес петлистые тропки. Наконец, километра через два после того, как он свернул на колею, впереди показалась деревушка, чуть отступившая от леса и отгородившаяся от него хлипким плетнем. Колея вильнула вправо, побежала вдоль плетня, огораживающего первый в ряду крошечный, чуть скособоченный домик. И тут Вотша увидел, что в небольшом огороде, разбитом рядом с домиком, копошится маленькая старушка.
