— Что в Харькове? — не тратя время на мелочи, вице-премьер навис над постпредом.
Криницкий вытащил измятый платок, промакнул вспотевшую лысину. Не глядя на Михаила, запихнул полосатый кусочек ткани в наружный карман пиджака, оставив торчать чуть менее половины.
— Что? В Харькове? — разделяя слова, снова спросил Мишин.
— В Харькове? В Харькове всё нормально, — Криницкий смотрел куда-то вбок, потом перевёл пустой взгляд на Щербинина, — бунтовщиков рассеяли, сейчас зачищают город. В Лозовой штурмом взяли базу хранения, теперь там пожар. Но это всё мелочи, мелочи…
Михаил протянул руку за спину, подтянул себе первый попавшийся стул, сел на него верхом и не отводя взгляда от Криницкого, спокойным тоном спросил
— Так это хорошие новости, что вы так побледнели? Десант НКВД на Свободы высадился?
Криницкий усмехнулся, опёршись ладонями на подлокотники, сел гораздо более ровно.
— Плохие новости пришли из Европы, Михаил Анатольевич. Очень плохие. Совершено покушение на Гитлера.
— Вот и замечательно! — Михаил даже стукнул кулаком по спинке стула, — нашёлся умный генерал в Рейхе, быстро всё организовал, молодец!
Криницкий смотрел на вице-премьера уже ожившим, но весьма скептическим взглядом. Поняв, что происходит что-то не то, Щербинин замолчал и откуда-то изнутри, от желудка стал подниматься неизбежный ответ, объяснявший всю мизансцену постпреда.
— Чем? — только и спросил Михаил.
— "Стрелой", — ответил Криницкий, — а может "Иглой", я в этих тонкостях не разбираюсь. Когда из Парижа в Нюрнберг летел. Самолёт повреждён, но смог дотянуть до Баварии. Гитлер жив.
— Вот это да, — Щербинин слегка вздрогнул, — но мы все склады не раз проверяли, с комиссиями, выезжая на место! Подождите, — он схватился за возможную ниточку, — откуда известно, что это наши ПЗРК? Что это вообще ПЗРК? Немцы уже следствие провели? Сколько часов назад это случилось? Не верю!
Михаил встал и начал ходить по кабинету, сопровождаемый взглядом Криницкого.
— Не верю! Хотя бы потому, что Гитлер жив остался! На чём он летает, на медленном винтовом драндулете "Кондор", на котором даже тепловых ловушек нет! Да одна "Стрела" ему запросто крыло оторвёт, если попадёт, а если не долетит, то шрапнелью дуршлаг из фюзеляжа сделает! Как с тем Ту было, что над Чёрным морем по ошибке сбили.
— Там С-200 нештатно сработал, — возразил Криницкий, — весь МИД тогда на уши поставили, хорошо это помню.
— "Тушка" гораздо крупнее, — не согласился Щербинин, — "Кондору" и "Стрелы" хватит.
— Возможно, — пожал плечами постпред, но от беседы его отвлёк телефонный звонок.
— Линия спецкомитета, — посмотрев на мигающий огонёк, сказал Криницкий, — скандалить будут, — без труда спрогнозировав тему предстоящего разговора, постпред поднял белую трубку.
— Криницкий слушает… Здравствуйте, Лаврентий Павлович…. Он рядом…. Давайте на громкую связь переключу…. Кроме нас двоих никого нет…. Хорошо.
Говоря, Криницкий жестом указал на приоткрытую дверь. Мишин понял намёк, быстро поднялся и в несколько шагов дойдя до металлической двери, закрыл её полностью. Щёлкнул замок и теперь сквозь двойные уплотнения и слой минваты внутри ни один лишний звук не мог выйти за пределы начальственных апартаментов. Для пущей надёжности Мишин повернул ручку фиксатора, заблокировав замок от открывания со стороны приёмной. Вернутся он успел к моменту окончания разговора через телефонную трубку. Криницкий включил спикерфон и в кабинет ворвался раздраженный голос зампредсвонаркома.
— Немцы рвут и мечут, только что из НКИД-а уехал Шуленбург, вручил Молотову крайне злобную ноту. Вы что там, господа, совсем мышей не ловите? Михаил Анатольевич, вы меня слышите?
— Да, — коротко ответил Мишин, больше вслушиваясь в интонации почти не искажённого связью характерного голоса с заметным кавказским акцентом. Чувствовалось, что Берия сильно взволнован.
— Я ведь вас спрашивал, всё ли оружие у вас под контролем! Вы мне что ответили – да, всё хорошо! Так после вашего "хорошо" чуть Гитлера не грохнули! Вы понимаете, какие это последствия!?
В спикерфоне послышался стук, как будто резко что-то поставили на твёрдую поверхность, возможно стакан.
— Да, понимаем, — ответил Мишин, — лично я готов нести полную ответственность, если что-то пропустили мои подчинённые. Наши законы вы знаете, а пока мне нужно немного времени, чтобы разобраться в ситуации.
— Сколько?! — буквально прорычал Берия.
— До конца рабочего дня. Конкретно, — Мишин взглянул на часы, — до семнадцати ноль-ноль. С вашей помощью, возможно, будет быстрее. Откуда у вас информация об утечке оружия?
— Агентурные данные, — на тон ниже ответил Берия, — источник я вам не скажу.
— Понимаю, — сказал Мишин, — одно уточнение – данные из-за границы?
— Да, — после паузы ответил Берия.
— Англия, — еле слышно прошептал Криницкий, показывая Мишину скрещённые локти.
Михаил кивнул и свернул разговор.
— В семнадцать ноль-ноль я вам позвоню, — не обращая внимания на округлившиеся глаза постпреда, он продолжил, — извините, вынужден прервать нашу беседу. Надо работать.
Он протянул руку и стукнул указательным пальцем по оранжевой кнопке, отключив собеседника.
— Да вы что! — взвился Криницкий, — как можно так разговаривать! Это ведь не дворник, а один из руководителей государства.
— Можно, — холодно ответил Михаил на этот дипломатический выпад, — нахрапом попёр, горлопан! Вертухаями своими пускай так командует, а не нами! Сматерился бы, я бы его так же послал!
— Ну вообще, — только и развёл руками постпред, — нет слов.
— Конечно, нет, — зло усмехнулся Мишин, — Берия эту информацию, об утечке оружия, получил уже несколько дней как, а до нас, её довёл только вчера.
— Почему я не в курсе? — прищурившись, осведомился постпред.
— Я прямо из Большого театра в Харьков позвонил, сообщил в правительство. Если до вас не довели, то значит, — вчера ничего не нашли, а потом связь прервалась.
— В последней сводке ничего про оружие не было, — задумчиво протянул постпред, повернулся к компьютеру, движением мыши вывел его из спящего режим, набрал на клавиатуре длинный пароль.
Оживший экран полностью занимало окно почтовой программы, Криницкий схватился за мышь и начал щёлкать кнопкой со скоростью хорошего спецназовского стрелка, открывая и пролистывая документы. Михаил ждал, упёршись в подбородок ладонями.
— Нет, точно не было, — сказал постпред, закончив с архивом.
Щербинин поднялся, поставил стул на своё место, к столу.
— Я пошёл вниз, свяжусь со своими. Посмотрим, что сможем найти, — он посмотрел на висящие справа от входной двери настенные часы, — за два с небольшим часа. Вы пока здесь оборону держите.
Щербинин улыбнулся на последних словах и развернувшись, оправился в кризисный центр. Криницкий скептически смотрел ему вслед, но молчал, оставив своё мнение при себе. В подобные стахановские темпы он разучился верить ещё в самом начале своей дипломатической карьеры, в посольстве при самом весёлом бараке соцлагеря – кадаровской Венгрии.
Больно. Больно и трудно дышать. Грудь сжимает стальная спираль, при каждом движении раскаляющаяся добела. Кругом темно и нет никакого звука, есть только скрученное болью тело.
"Больно, значит есть чему болеть, значит я ещё жив", — проскользнула в грудь меж рёбер здравая мысль. Алексей не успел удивиться столь странному месту для мыслительной деятельности, как темнота прошептала
— Вы меня слышите? Слышите? — слабым и каким-то вибрирующим женским голосом
— Слы… шу. — в два приёма прохрипел Алексей.
Темнота начала таять, уступая вселенную белому свету. Мишин попытался моргнуть и с удивлением понял, что тело ему повинуется плохо. Веки шевельнулись и медленно-медленно открыли зрение миру.
Чисто выбеленный потолок занял всё пространство, доступное для обзора – глаза двигались так же плохо как веки.
— Не пытайтесь повернуть голову, — предостерёг, на сей раз мужской голос, с уверенными в своей правоте интонациями.
— Где я? — задал Мишин возможно самый глупый вопрос в своей жизни.
— В областной клинике, — ответил мужчина, должно быть лечащий врач.
Алексей немного собрался с мыслями и спросил, попытавшись вложить максимум в несколько болезненных слов.
— Давно и где остальные?
— Третьи сутки, — врач ответил в такой же краткой манере, — пан Меркушев выписался вчера, у него сквозные пулевые ранения, ничего страшного.
— А… — Алексей слегка дёрнулся, не услышав ожидаемого продолжения. Лейтенант Василевский успел стать "двухсотым", иначе доктор сказал бы о нём хоть несколько слов.
— Не нервничайте, больной, — почти пропел озабоченный женский голос, — вам ещё рано двигаться.
