— Василий, может ты объяснишь в чем дело? Мужиков среди ночи выдернул, заставил жопы на улице морозить. Даже Мамон сорвался, а у него, ты сам знаешь, геморрой.
— Так у него же диабет? — удивился я.
— Уже и геморрой вылез. В начале весны на операцию ложится.
От такой новости оставалось лишь покачать головой. Коллекционирует он их что ли, болячки эти? Еще лет пять назад был здоровый мужик, толком не знавший, что такое ангина. А стоило со службой завязать, осесть дома и началось: избыточный вес, давление, диабет. Теперь вдобавок и с задницей проблемы нарисовались.
— Что по поводу дела, Василий? Расскажешь подробности?
— После, Михалыч, все после… Где они сейчас?
— Парни выехали по указанному тобою адресу. Внутрь пока не заходят, осматриваются на месте. Как ты и предполагал, на парковке возле дома обнаружили Даут кирпичного цвета с номерами, зарегистрированными на имя Кирилла Мезинцева. Судя по всему, гости прибыли недавно.
Я не стал уточнять, по каким признакам они определили время. Это могло быть все что угодно: температура капота, капли бензина на асфальте, конденсат на стеклах. Если в саванне экспертом по следам животных был Ваня-якут, то в каменных джунглях с явлениями, носящими техногенный характер, разбирался Мамон.
Гости прибыли недавно… Гости…
— А почему именно гости? — прицепился я к сказанному слову.
— Сигнал поступил от Сэмпая, засевшего на крыше высотки напротив. В окнах указанной квартиры горит свет. В зале никого нет, а вот на кухне, судя по теням за шторами — три человека, и среди них одна девушка.
Ивану в таких вопросах доверять можно, глаз у него наметанный. Значит двое… Если один из них несостоявшийся архитектор Кирилл, то кто же второй? Илья? Я вспомнил выдержанного, крайне скупого на слова парня. Если Мезинцев походил на нагловатую мартышку, то Прокопенко скорее молодой волк: недостаточно опытный, но достаточно хитрый, чтобы не создавать проблем на ровном месте. Может быть удастся договориться. Может быть…
Порванная рубашка, задранная юбка — перед глазами возникло мертвое тело, беспомощно раскинувшее руки на кухонном столе.
Только бы успеть, только бы не случилось непоправимого… Сука! Живьем шкуру спущу, особенно с недоделанного архитектора Кирюши.
— Вася! Василий! Нам направо…
Я очнулся, и понял, что мы шагаем по холлу. Михалыч упорно тянул за рукав в сторону широких дверей. Да, точно — телефон! Здесь уже можно.
Набрал номер Дока — безрезультатно. Мамон тоже молчит… не понял?
— Вася, время-время, по пути перезвонишь, — торопил меня Михалыч.
И то правда.
Присыпанный свежевыпавшим снегом БМВ стоял прямо у входа, поэтому далеко идти не пришлось. Хотя в моем случае идти — громко сказано, и без того высокой подвижностью не отличался, а с зашнурованным и залитым клеем животом больше висел на плечах товарища.
— Вечно с тобой проблемы, Василий, — ворчал он, помогая усесться на переднее сиденье. Зачем-то стал пристегивать, словно у меня не ноги отсутствовали, а руки.
— Бу-бу-бу, бу-бу-бу… разворчался, как старый дед, — передразнил я. — Ты лучше скажи, куда прешься, товарищ майор? В сотый раз предупреждаю: дело может закончиться стрельбой. Тебе на службе проблем мало?
— Да кто же вас дураков прикроет, если не товарищ майор.
— Это ты пока майор… Звездочка быстро слетит с погон, не заметишь.
— Типун тебе на язык, Василий, — не выдержал Михалыч. — О таких вещах не то, что говорить, даже думать запрещено.
После чего, кряхтя, забрался в просторный салон. Щелкнул ключом зажигания и мотор утробно заурчал. Яркий свет фар прочертил дорожку по гладкому асфальту.
— И куда тебя черти дернули посреди ночи.
Формально Михалыч был прав — над головой чернело небо, затянутое беспросветными облаками: ни луны, ни звезд. В воздухе кружила манка снега, пытающаяся укутать белым покровом серые улицы города. Глазами посмотришь — ночь на дворе, а на часах половина шестого — январское утро в самом разгаре.
Серебристый БМВ пулей летел по полупустым улицам, взметая в воздух белое крошево. Редкие машины попадались на встречу, в основной своей массе уборочная техника, да вечно спешащие маршрутки. Народа не было, лишь отдельные граждане мерзли на остановках, переступая с ноги на ногу. Сегодня был последний день в череде затянувшихся праздников, поэтому город продолжал спать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Товарищ снова принялся ворчать, но я его уже не слушал. Вытащил сотовый и в который раз набрал номер командира. Док ответил незамедлительно, словно только и ждал моего звонка.
— Смольный, как обстановка?
— Чай пьем.
— Какой чай?
— Какой чай? — переспросил у неизвестного третьего Док, а после ответил: — с Бергамотом.
— Какой нахрен Бергамот? Где вы сейчас находитесь?!
— Квартира сто девятнадцать, улица Молодежная восемьдесят три, все как ты и просил.
Машина дернулась и я, чертыхнувшись, едва не воронил телефон. Михалыч вдавил педаль газа, выдав крутую дугу вокруг стелы. Пролетел со свистом шин по мокрому асфальту.
Перехватив поудобнее телефон, я проорал:
— Какая нахрен квартира?!
— Василий, спокойно.
И я выдохнул. Потом снова набрал легкие полные воздуха, и снова выдохнул. Желание орать понемногу отпускало. Глупо это все, с учетом сложившихся обстоятельств. Сам же просил передать, чтобы поторопились, что каждая секунда на счету.
— Сэмпай дал отмашку. Не понравились ему движение теней за шторкой. Если бы мы ждали…, - тихо произнес Док, но договаривать не стал. Не было в том нужды и без того понятно, что сказать хотел. — За Диану не переживай, все с ней в порядке: живая, здоровая, пацанов горячим чаем с печеньем поит. Двух непрошенных гостей спеленали, сейчас на полу лежат, глазами хлопают. Из пострадавших один консьерж на входе. Он этих придурков пускать не хотел, так они ему по башке кастетом съездили… Барышне трубку передать? — спросил он вдруг, и не дождавшись ответа, зашуршал динамиком. Спустя мгновенье послышался знакомый до боли голос:
— Василий Иванович?
Ф-у-ух, грудную клетку словно из тисков вынули. Я даже не подозревал, в каком напряжении все это время находился. С той самой поры, когда увидел тело мертвой учительницы на кухонном столе. И вот теперь значит все… Можно выдохнуть и откинуться на спинку кресла.
— Как вы?
— Как я? — переспросила девушка. — Я нормально… я хорошо.
Она явно потерялась от столь простого вопроса: запуталась в нескольких словах, споткнулась и окончательно умолкла. Нет, это нихрена не нормально, это совсем нехорошо.
В динамике вновь зашуршало, после чего трубка голосом Дока сообщила:
— Приезжайте, ждем.
Ждать пришлось недолго. Михалыч гнал по пустому шоссе, выжимая последние соки из-под капота немецкого автопрома. Мчал, наплевав на многочисленные камеры и датчики скорости. Уж кому, как не майору полиции, устраивать скоростные заезды в центре мегаполиса. Узнав, что мужики управились без нас, он лишь устало вздохнул и произнес:
— Я так и думал.
А вот я думал иначе. В глубине души не верил, что все закончится хорошо. Жизнь, она еще та зараза, вечно подкидывает обстоятельства, на которые не способен повлиять. Только стоишь на краю и наблюдаешь, как заживо сгорают люди, как мир катится в тартарары, как судьба лишает тебя ног, и чего-то куда более важного, чем просто два куска плоти. А ты просто смотришь, будучи не в силах ничего изменить, словно в том гребаном сне, с мертвым телом на кухонном столе…
Не помню, как выбрался из машины. Перед глазами играли звёздочки, в висках колотило от подскочившего давления. Кажется, лечащий врач о чем-то подобном предупреждал: резко возросшая подвижность на фоне недельного стационара. А еще доктор рисовал пугающую картину про внутренности, способные выбраться наружу. Пришлось прощупать корсет — вроде нормально, не подтекает.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
