В единственной комнате имелась кровать в углу, стол, приделанный к стене под окном, и очаг, чтобы обогревать дом зимой и готовить еду. Над ним висели три горшка разных размеров. Укрепленный на стене шкаф послужит мне кладовой. Одного взгляда на имеющийся в комнате стул хватило, чтобы понять, что он не выдержит моего веса. Больше в доме не было ничего, достойного упоминания, только на полке у очага стоял эмалированный таз для умывания, в котором хранился разномастный набор кухонной утвари. Я с благодарностью подумал о прежнем обитателе домика, который, по крайней мере, все вымыл перед уходом.
Однако пыль и паутина покрывали все поверхности толстым слоем. Похоже, дом стоял пустым месяцами. Что ж, придется немного прибраться, прежде чем вселяться в свой новый дом. Но сначала я вернулся к Утесу и привязал его так, чтобы он мог пастись и дальше. Потом расседлал его и отнес сбрую в сарай.
Соломенный матрас на кровати заплесневел. Я распорол его и вытряхнул содержимое на землю. Завтра я накошу свежей травы, просушу ее на солнце, а потом заново набью матрас. На сегодня же сгодятся и голые доски.
У двери высилась аккуратная поленница. Я развел огонь в очаге и с удовлетворением отметил, что в трубе хорошая тяга. Метлу пришлось освобождать из паутины в углу, прежде чем пустить ее в ход. Распахнув дверь, я принялся выметать из дома пыль, грязь и пауков.
Работа пробудила подавленный было голод. В углу я нашел деревянное ведро, прихватил его с собой и по едва заметной тропинке направился к лесу. Там я обнаружил ручей, впадающий в заросшее ряской озерцо. Я нахмурился — мне не хотелось брать такую воду для питья или готовки. Опустившись на колени, чтобы наполнить ведро, я заметил в камыше поблизости деревянный короб. Я очистил его от разросшейся травы и обнаружил, что кто-то устроил его в ручье, заполнив наполовину гравием и песком. Вода внутри его была гораздо чище, чем снаружи. Я опустил в короб ведро, чтобы зачерпнуть воды, и вздрогнул, уловив краем глаза движение в лесу на противоположном берегу озерца. Я поднял взгляд, но ничего не увидел. Мое сердце заколотилось быстрее. Страх, разбуженный во мне концом дороги, еще не изгладился из моей памяти.
От опушки леса к берегу пруда шла звериная тропа. Наверняка я заметил оленя или взмах птичьих крыльев. Я схватил ручку ведра и поднялся на ноги. И сразу же услышал резкий выдох, а потом топот бегущих ног. Я успел заметить, как колышется потревоженный кустарник, но чужака так и не увидел. Еще мгновение стоял, замерев от испуга, потом вздохнул и покачал головой; я-то думал, я уехал достаточно далеко от города, чтобы избавиться от глазеющих на меня зевак. Возможно, со временем ко мне привыкнут и перестанут таращиться.
Я отнес ведро с водой в свой новый дом. Только теперь я смог оценить его уют и надежность. Кто бы его ни строил, он дал себе труд все обдумать. Похоже, в Геттисе далеко не всегда жили так беспорядочно. Вероятно, прежде им командовал хороший офицер; и очевидно, дом кладбищенского сторожа построили в то время.
Следующие несколько часов я был изрядно занят. Простая работа успокоила меня, и я смог окончательно отбросить свои страхи. Я поставил воду кипятиться на свежевычищенный очаг и начал раскладывать на полки припасы. Открыв седельные сумки, я наткнулся на мешок Эмзил. Я обещал ей его вернуть. Я решил спросить у Хитча, не собирается ли кто-нибудь в ту сторону в ближайшее время. Мне пришла в голову замечательная мысль положить в мешок подарки для нее и детей, но тут же я задумался, не сочтет ли Эмзил это глупостью с моей стороны. Она открыто дала мне понять, что я ее не интересую. Тем не менее, когда я представил себе, как удивятся и обрадуются дети, у меня потеплело на душе, и я решил, что меня совершенно не волнует мнение Эмзил. Я повесил мешок на гвоздь в стене, чтобы не забыть о нем.
Когда я распахнул дверь кладовой, меня ожидал приятный сюрприз. Предыдущий обитатель домика оставил неплохой запас сухой чечевицы и бобов в глиняных кувшинах, заткнутых пробками. До них не добрались ни сырость, ни жуки. Я тут же замочил немного на будущее. Часть оставшихся денег я потратил на кофе, чай, сахар и соль, а также четыре меры муки и ломоть ветчины. Но главным лакомством была буханка свежего хлеба.
Путешествия научили меня многому касательно моего нового тела. Ограничения в пище не приводили к потере веса, но я становился сонным и раздражительным. Я не избавился от привычки смаковать пищу и полагал, что теперь лучше понимаю, как изменилось мое тело. Почти все съеденное мной усваивалось. Мое тело почти не производило отходов, и поначалу меня это пугало. Когда мне не хватало пищи, я начинал больше пить — к счастью, во время моего путешествия я не испытывал недостатка в воде.
Мой голод был постоянным. Мне пришлось принять его как верного спутника — так некоторым людям приходится мириться с плохим зрением или глухотой. Я постоянно ощущал спазмы в желудке, но уже не обращал на них внимания. Голод по-прежнему иногда овладевал всеми моими помыслами, как, например, этим утром около пекарни, и я не мог отвлечься, пока не находил чего-нибудь съедобного. Я научился откладывать немного еды именно для таких случаев, поскольку при этом я утрачивал способность ясно мыслить. Я боялся оказаться в подобном состоянии — так иные люди страшатся приступов безумия.
Но сегодня мне это не грозило. Я позволил себе обильную трапезу из ветчины, хлеба и кофе. Жир с ветчины было особенно приятно намазывать на свежий хлеб. К окончанию ужина я испытывал редкое за последнее время удовлетворение. Затем я вымыл посуду, проверил лошадь — казалось, Утес получил от сочной травы не меньше удовольствия, чем я от своей трапезы, и напоследок решил обойти свои владения.
С прогулки я вернулся окончательно успокоившимся. На большей части кладбища трава успела вырасти выше моих колен. Замеченные мной братские захоронения выдавали вспышки чумы, проносящейся по Геттису с пугающей регулярностью. С досок на отдельных могилах быстро сходила краска или вырезанные надписи, но я увидел достаточно, чтобы сердце сжалось у меня в груди. Поначалу кладбище пытались упорядочить. В самой старой его части офицеров с семьями хоронили отдельно от простых солдат. Но с первой же братской могилой на кладбище воцарилось равенство. Дети ложились в землю рядом с капитанами, скромные безымянные солдаты покоились бок о бок с полковниками. Сначала мне показалось, что за могилами здесь никто не ухаживает. Я ошибся. Да, кладбище почти полностью заросло дикой травой, но тут и там я буквально спотыкался об ухоженные надгробия с подновленными надписями. На нескольких могилах росли цветы. На одной — возможно, детской — с шеста свисала простая нитка деревянных бус с облупившейся краской.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
