Несмотря на охватившую ее скорбь, Алиенора знала, что у нее есть более чем одна причина для радости. Всем своим видом являя королевское величие, она ровным голосом обратилась к тюремщику:
– Мастер Берневаль, от имени короля Ричарда я приказываю вам немедленно освободить меня.
Берневаль уже думал о том, отважится ли он освободить ее без письменного указа. Покойный король приказал ему держать королеву под замком до получения иных распоряжений, и он со всей скрупулезностью исполнял этот приказ. Теперь Берневаль не знал, как ответить, и беспомощно посмотрел на Гланвиля: не подскажет ли он.
Гланвиль прореагировал без промедления:
– Всем известно, что король Ричард обожает мать, а помня о его грозной репутации, разумно будет подчиниться приказу королевы.
После чего Генри Берневаль опустился на колени, снял ключи с кольца на своем поясе и вложил их в протянутую руку королевы. Та одарила Ранульфа благодарным взглядом.
Алиенора была свободна, но свобода при таких обстоятельствах стала для нее пустышкой, и у нее не было желания уезжать отсюда. Она снова должна ждать – ждать дальнейшего развития событий.
– Я прошу вас прислуживать мне до возвращения короля Ричарда, – сказала она обоим. – А сейчас я желаю пойти в часовню, чтобы помолиться за душу моего покойного мужа, короля Генриха.
Позднее в этот же день прискакал Уильям Маршал, мокрый до нитки после сумасшедшей скачки. Он спешил доставить королеве известие о смерти короля Генриха, а также приказ короля Ричарда о ее освобождении. Поэтому Маршал был удивлен, увидев ее уже на свободе. Алиенора встречала его у ворот замка вместе с нервничающим Генри Берневалем и уважительным Ранульфом Гланвилем.
Алиенора, которая была облачена во вдовьи траурные одеяния и вимпл с простой золотой лентой, приветствовала Маршала улыбкой. Она с выражением сдержанной скорби протянула ему руку для поцелуя.
– Мадам, я так рад видеть вас на свободе, – произнес он, думая, что королева выглядит величественнее, чем когда-либо. – Король Ричард пожелал как можно скорее освободить вас. Вы ему очень нужны в такое время.
Генри Берневаль вздохнул с облегчением. Его не накажут за нарушение инструкции. Тот грозный человек, который теперь стал его королем, будет ему благодарен за то, что он предвосхитил его распоряжение. Берневаль был признателен Ранульфу Гланвилю за мудрый совет.
– Мы как раз собираемся поесть, Уильям, – сказала Алиенора Маршалу, без всякого труда входя в свою прежнюю привычную роль королевы-распорядительницы. – У вас есть время переодеться и освежиться, а потом я буду благодарна, если вы присоединитесь ко мне и сообщите все новости.
Многие лорды и леди поспешили прибыть к наскоро собранному королевскому двору, но Маршал с облегчением узнал, что он будет гостем королевы за приватным ужином этим вечером – то, что он должен был сообщить ей, не предназначалось для чужих ушей. Когда дело подошло к этому, в комнате осталась только служанка – та самая, которая все долгие годы заключения провела с королевой.
Амария тоже была в трауре. Она сноровисто двигалась по комнате: подавала еду, наливала вино, убирала блюда, а потом исчезала. По ее спокойным манерам Уильям не мог бы догадаться, что Амария на седьмом небе от счастья за свою госпожу, освобожденную от пленения и от долгой муки супружества. На взгляд Амарии, королеве было гораздо лучше без этого выродка, к которому та была прикована узами брака, и служанка радовалась, что Господь призвал короля Генриха к ответу. Она знала, какого наказания хотела бы для него! Да, она надела траур, но только из почтения к обычаю. Как только появится король Ричард, она купит себе превосходное алое платье.
– Расскажите мне, что случилось, – велела Алиенора, оставшись с глазу на глаз с Уильямом.
Он боялся этого мгновения. Но королева должна знать.
– По возвращении из Шинона король был в ужасном состоянии. Он глубоко переживал свое унижение и поносил сыновей и себя, проклинал день, когда родился. Постоянно выкрикивал страшные богохульства. Спрашивал, почему должен поклоняться Христу, если Он позволил какому-то сопляку так унизить его. Король, конечно, имел в виду Ричарда.
– Мне невыносимо думать о том, в каком душевном состоянии он находился, – сказала потрясенная Алиенора. – Генри явно не имел в виду того, что говорил. Он всегда, если впадал в ярость, говорил необдуманные вещи, но потом неизменно раскаивался. История с Бекетом – красноречивый тому пример. Генри мучительно переживал случившееся.
– Он и в этих словах раскаялся, – подтвердил Маршал. – В Шиноне короля ждал архиепископ Болдуин. Когда он услышал, что говорит Генрих, то не побоялся королевского гнева и заставил его пойти в часовню и примириться с Господом. И король покорился, хотя при этом чуть не терял сознание от боли. Он признал свои грехи и был прощен. А после этого лег в постель.
– И врачи ничем не могли помочь? – покачивая головой, спросила Алиенора. Забытая порция мяса застывала у нее на блюде.
– Вряд ли они могли что-то сделать, – ответил Маршал и глубоко вздохнул. – К тому же король потерял волю к жизни.
– Вероятно, отношение Ричарда сильно потрясло его, хотя ему некого винить, кроме себя самого, – печально произнесла Алиенора.
– Ричард глубоко ранил его. – Маршал сглотнул. – Гордость короля была уязвлена. Но прикончило его не это. Вассалы, гнусные предатели, оставили его на дороге и переметнулись к Ричарду, а в конце Генриху принесли список этих предателей, чтобы он знал, кто должен быть прощен по условиям мирного договора и кому он не может доверять в будущем. Первым в этом списке стояло имя лорда Иоанна. – На глаза Маршала навернулись слезы.
– Иоанна? – воскликнула Алиенора. – Иоанн предал отца? Но ведь он был его любимцем. Генри любил его сильнее всех других детей. Почему Иоанн оставил его?
– Думаю, Ричард и Филип сделали Иоанну соблазнительное предложение, – скорбно ответил Маршал.
– Наверняка тридцать сребреников! – воскликнула Алиенора. – Чтобы Иоанн, ради которого Генри поссорился с Ричардом, предал отца… Не могу в это поверить!
– Так сказал сам король. И вот тогда-то он и потерял волю к жизни. Повернулся лицом к стене и отпустил нас, сказав, что его больше не волнует ни собственная судьба, ни вообще этот мир. Потом у него начался бред, он стонал от горя и боли. Его бастард Джеффри ухаживал за ним, придерживал голову, утешал. А потом Генрих закричал: «Позор! Позор побежденному королю!» – и потерял сознание. Он умер на следующий день, так и не придя в себя.
Прошло всего два дня, как Алиенора получила скорбное известие, и она еще так и не оплакала свою утрату. Немота во всем теле оставалась, но она предчувствовала сильную волну эмоций, готовых захлестнуть ее. И вот теперь ее прорвало, она уронила голову на руки и зарыдала от жалости. Амария поспешила к ней, крепко ее обняла, и Маршал, обескураженный этим зрелищем скорби настолько, что и сам готов был заплакать, осторожно положил ладонь на вздымающееся плечо королевы.
Он решил не рассказывать ей худшего. Королеве и без того хватило. Конечно, когда-нибудь она узнает, но, даст Бог, к тому времени станет сильнее.
Сам он остался в Шиноне только для того, чтобы присутствовать на мессе и принести подношение за душу своего господина. Надо было спешить, чтобы известить короля Ричарда о смерти его отца. Но после съеденного наспех обеда, когда Маршал перед дорогой пошел сказать последнее прости своему старому господину, он был потрясен, увидев, что король Генрих лежит голый и даже его интимные места не прикрыты, а в комнате не осталось ни одной его вещи. Потом Маршал понял, что это, вероятно, сделали слуги, потому что их и след простыл. Вероятно, они ворвались в комнату, где стояло смертное ложе короля, как только оттуда вышел Джеффри, и, словно падальщики, раздели Генриха догола, похитив все его личные вещи. И даже атрибуты его королевской власти.
Торопясь отправиться в путь, Маршал призвал на помощь молодого рыцаря Гильома де Триана, и вдвоем они привели в порядок тело, подготовив к захоронению. Они сделали все, что смогли в данных обстоятельствах. Прачка нашла для них сеточку с золотой вышивкой, вместо короны, им удалось найти кольцо, скипетр и меч, а также подходящие одеяния, включая великолепные перчатки и золотые туфли. Маршала пробирала дрожь при этом воспоминании, потому что тело выглядело не лучшим образом, а исполнение последнего долга было серьезным испытанием для него и де Триана. Был разгар лета, стояла жара, а король перед кончиной страдал зловонной болезнью…
Нет, он не хотел рассказывать об этом Алиеноре. Она все еще плакала, прижав голову к полной груди Амарии, но ее рыдания уже стихли, королева приходила в себя, дышала все глубже, со всхлипами. Маршал подумал: она испытала облегчение, обнаружив, что может плакать. Это был серьезный шаг на трудной дороге примирения с утратой и сопутствующими ей трагедиями. Она еще наверняка будет плакать – и не раз. Но потом излечится. Она сильная – в свое время вынесла немало бурь, и эта последняя не сокрушит ее.
