– Простите меня, – сказала Алиенора, шмыгнув носом. – Это неподобающе с моей стороны.
– Да что вы, миледи, – успокоил ее он.
– Если уж кто и может его оплакать, то одна вы! – беспрекословно, но с любовью в голосе сказала Амария.
Уильям Маршал отметил фамильярность обращения со стороны служанки и в душе одобрил это. Он был рад, что у королевы есть такая здравомыслящая, простая женщина, которая поможет ей пережить трудные времена.
Алиенора взяла кубок и отпила сладкого вина.
– Мне уже лучше, – сказала она с едва заметной улыбкой. – Вы видели короля?
Несколько жестоких мгновений Маршал думал, что она имеет в виду Генриха, но потом понял: она говорит о Ричарде.
– Да, миледи, и сообщил ему о смерти короля Генриха.
– И как он воспринял это?
– Ричард поспешил в Шинон и приказал мне ехать с ним. Лицо его было непроницаемым, когда он увидел тело мертвого короля. Не знаю, что он чувствовал – скорбь, печаль…
– А может быть, и радость, и торжество! – вставила Алиенора. – Я знаю своего сына, как себя самое. Уверена, он должен был испытывать смешанные чувства.
– Я тоже в этом уверен, – согласился Маршал. – Какое-то время Ричард молился перед гробом.
Уильям Маршал не стал говорить, что Ричард недолго оставался на коленях: почти сразу же встал, к неодобрению тех, кто видел это. И уж никак не мог он сказать Алиеноре, что, как только новый король поднялся с колен, из тела мертвого короля стала сочиться черная кровь. Или о том, что присутствующие разразились ахами и охами, вскриками, позднее они говорили, что дух Генриха впал в ярость при виде сына, который поспешил отделаться короткой молитвой. Видеть такое было ужасно, и Маршал до сего дня вздрагивал при этих воспоминаниях.
Но он мог рассказать Алиеноре, как Ричард, которого охватило запоздалое раскаяние, плакал и причитал, провожая тело в Фонтевро. Новый король решил, что это более подобающее место для его отца, чем Гранмон, хотя покойный король давно выразил желание быть захороненным именно в Гранмоне.
– И там его и похоронили? – спросила Алиенора.
– Да, миледи, его похоронили в алтаре монахинь в Фонтевро.
– Это более подобающее место, чем монастырь Гранмон, – заметила она. – Ричард не мог бы выбрать усыпальницу лучше. И сам Генрих любил Фонтевро. Я хочу, чтобы и меня там похоронили, когда настанет мой час. Ричард говорил что-нибудь о возведении гробницы в честь отца?
– Да, миледи. Уже вызваны каменщики и заказана статуя, которая будет положена на надгробие.
– Как это странно, – задумчиво произнесла Алиенора, – человек, который подчинил себе столько государств, в конечном счете должен упокоиться на нескольких футах земли. Да, таков удел всех нас, смертных, и нам идет на пользу, когда Господь напоминает нам о клочке земли, который ждет нас после смерти. Но надгробие, даже самое великолепное, кажется мне недостаточным для такого человека, как Генри, ведь ему было мало и целого мира. – Она улыбнулась, все следы слез прошли. – Простите меня, старый друг, за эти мысли, что сорвались с языка.
– У вас очень глубокие мысли, – ответил Маршал. – Вы великий философ, миледи.
– Да, Уильям, но никакой выгоды от моей мудрости я не получаю! – Алиенора снова отхлебнула вина, задумалась. – Мне многое не нравилось в Генри. Он бывал деспотичным, несправедливым, его нравственность оставляла желать много лучшего. Надеюсь, в конце он раскаялся. Я не хотела бы думать, что он в аду и платит страданиями за свои грехи.
– Король раскаялся, – заверил ее Маршал.
– Я благодарю за это Господа, – продолжила Алиенора. – Многие наверняка будут помнить Генри как человека злобного, но он был человеком сложным. Я страстно любила его… а потом не менее страстно ненавидела, а в последние годы едва могла узнать в нем того молодого человека, за которого с радостью вышла замуж. Но я никогда не забывала того, что было между нами, и изредка Генри на короткие мгновения являлся передо мной в своем прежнем виде, таким, каким я любила его… Поэтому я говорю вам, что он не был по-настоящему злобным. И, подводя итог, я могу сказать, что во многих отношениях он был превосходным и доброжелательным правителем.
– Генрих был великим королем, и мне будет не хватать его, – просто сказал Маршал.
– И мне тоже. Безмерно будет не хватать, – поддержала его Алиенора. – Невзирая на всю грызню между нами, на наши страшные предательства по отношению друг к другу, я думаю, что до последнего дня любила его. Не могу объяснить почему, и, Господь свидетель, у меня было мало оснований любить мужа. Но в нем было что-то… В нас было что-то, державшее меня в этом рабстве, даже когда я хотела вырваться на свободу. Это все так непросто, не думаю, что кто-нибудь сможет это понять.
Амария, убиравшая столик за спиной королевы, скорчила гримасу.
Уильям Маршал, пренебрегая правилами, положил ладонь на руку Алиеноры. Его добрые глаза светились теплом.
– Я понимаю, что вы хотите сказать, – проговорил он. – Я тоже его любил. И готов был за него умереть.
Часть пятая
Орлица обретает радость
1189 год
Глава 67
Винчестер, 1189 год
Позднее, когда Амария унесла скатерть, Маршал перешел к главной цели своего приезда:
– Миледи, мы должны поговорить о деле, не терпящем отлагательств. Я приехал не только для того, чтобы освободить вас, но и сообщить, что король на время его отсутствия наделил вас полномочиями регента Англии. В моем седельном мешке письма с инструкциями для правителей и лордов королевства, этими письмами ваше слово объявляется законом во всех вопросах.
Сердце Алиеноры запело. Вот она, мера любви и доверия Ричарда! И даст Бог, она справится. Не многие мужчины, уже не говоря о женщинах, в почтенном возрасте шестидесяти семи лет удостаивались такой чести, не на многих возлагалась такая ответственность. Алиенора была благодарна за то, что годы заключения научили ее мудрости, несмотря на слова, которые в порыве самоуничижения говорила она Уильяму Маршалу, и за то, что энергии у нее, как и всегда, хватало и она сохранила все свои способности. Она прошла суровую школу и знала, как хорошо управлять государством, как завоевать уважение, покорность и любовь народа. Новые властные полномочия, за которые она смиренно благодарила Господа, не будут ей в тягость.
Алиеноре хотелось поскорее уехать из Винчестера, взять в свои руки бразды правления и распоряжаться властью ради всеобщего блага. Она постарается оказывать мудрое и благотворное влияние на своего сына-короля, которому понадобится вся помощь и поддержка, какими можно заручиться для управления его огромной империей. Подданные в Англии почти не знали Ричарда, он был для них чужаком. Мать сделает все, что в ее силах, чтобы завоевать для сына их любовь.
В голове у Алиеноры вызревало множество планов. Она отправится в Вестминстер и заставит каждого свободного человека в Англии принести присягу верности их новому господину. Потом она поедет по стране, будет вершить правосудие и избавляться от всего, что сочтет ненужным, приводить к повиновению непокорную знать. Именем короля она будет исполнять судебные и государственные решения, но ставя на них собственную печать.
От множества планов у Алиеноры кружилась голова. Она изменит суровые лесные законы, наносящие вред беднякам, которые пытаются заработать хоть что-то, используя необозримые лесные просторы, объявленные королем его собственными охотничьими угодьями. Узаконит честные единицы веса и размера, станет чеканить монеты, которые станут платежным средством во всем королевстве, построит больницы и освободит заключенных. Если кто-то будет возражать, она напомнит тому, что ей из собственного опыта известно, какое ужасное заведение – тюрьма, а освобожденные из нее испытывают такой подъем духа, что наверняка не совершат больше ни одного преступления. Алиенора станет горячо любимой и уважаемой ради блага ее сына и всего королевства.
С Божьей помощью она сделает все это, а еще больше – с мудростью и сострадательностью. И от своего собственного имени: Алиеноры, милостью Божией королевы Англии.
Посылка[80]
Винчестер, 1189 год
Алиенора думала, что ее сердце разорвется от счастья, когда она увидела Ричарда во всей золотой красе его зрелости. Широкими шагами он шел к ней по казавшемуся бесконечным Большому залу Винчестерского замка. Алиенора спустилась с возвышения, и сын подхватил ее в свои сильные руки, обнял, а весь двор разразился радостными возгласами и аплодисментами. Потом со смирением король опустился на колени, прося благословения матери, которое она с радостью дала ему.
С должным достоинством и торжественностью поднялся Ричард к своему трону. На самом деле на возвышении бок о бок стояли два трона, ничем не отличающиеся друг от друга – равные по своей значимости. Алиенора полагала, что этим ее сын показывает: он относится к ней как к равной.
