— Да! — Не обратив внимания на ее последние слова, Даррен восторженно забарабанил кулаками по коленям. — Обстановка определенно начинает накаляться. Как сообщают мои источники, братья задумали нечто серьезное и очень рискованное, чтобы раздобыть денег и спасти компанию.
— Что?
— Не знаю, но собираюсь выяснить.
Кейт обеспокоенно посмотрела на друга:
— Даррен, эти люди очень опасны. Особенно Марти Сен-Пьер. Он отвратительный жестокий придурок. Поверь мне, я видела его. И не забывай, что случилось с Фреей.
— О, Кейт, перестань! — пренебрежительно фыркнул Даррен. — Это же лучший материал в моей жизни.
— Он может стать для тебя последним. — Кейт снова пришлось сесть. — Даррен, пожалуйста, — серьезно сказала она, — держись подальше от него. От них обоих. Если не хочешь, чтобы с тобой случилось то же, что и с Крайтоном. Они опасны, а доведенные до отчаяния, могут представлять смертельную угрозу. Каждого, кто встанет у них на пути, они прихлопнут как муху.
— Она права, — раздался низкий голос от двери.
Глава 28
— Одиль? — Кейт вглядывалась в темноту за плечом Даррена.
Старуха подошла ближе, ее высокие каблуки тихо ступали по деревянному полу, мягкий свет, проникавший сквозь шторы, серебрил морщины.
— Ты права, — сообщила она. — Эти люди опасны, и пришло время остановить их. Пока не случилось беды.
— Кто это? — Даррен перевел взгляд с перекошенного лица графини на Кейт.
— Хозяйка этого дома, — пробормотала Кейт.
— И что она знает о Хардстоуне и Сен-Пьере? — зашептал он в ответ.
— Понятия не имею, — так же тихо ответила Кейт. — Спроси у нее сам.
— Я знаю достаточно, — заговорила на английском Одиль, — чтобы предположить, на что они способны. И сейчас речь идет как раз о рискованном и серьезном деле. — Ее блестящий глаз уставился на Даррена. Поджав губы, она удивленно рассматривала его голубые губы, килограммы браслетов, «иглы» на голове и узкие белые джинсы, все в цепях и заклепках.
Младший репортер выпучил глаза:
— Вы правда так думаете?
Одиль кивнула. Она склонилась над Кейт, и над подушкой разнесся пряный аромат ее дорогих духов.
— Моя дорогая, я хочу кое-что тебе показать. Вам обоим, — добавила она, взглянув на Даррена, и с улыбкой снова обратилась к девушке: — Ты в состоянии совершить небольшую прогулку?
Чувствуя слабость, Кейт спустила ноги с кровати и с облегчением заметила, что кто-то — хорошо бы это была Селия — оказался очень предусмотрительным и надел на нее пижаму, хотя и не очень красивую — фланелевую, в красно-синюю полоску, которая оказалась не по размеру. «Можно даже не гадать, чья она», — подумала Кейт, заметив удивленный взгляд Одиль.
— Тогда пойдем… — Стуча каблуками, графиня вышла из комнаты, Кейт — за ней, а Даррен, звеня браслетами, следом.
Они миновали лестничную площадку, выложенную черной и коричневой плиткой, и оказались в спальне графини. Здесь, таким же привычным движением, как и раньше, Одиль отодвинула один из книжных шкафов, за которым была ее гардеробная.
Даррен присвистнул, когда его взгляду открылись ряды нарядов в прозрачных чехлах.
— Все винтажное, — выдохнул он и принялся взволнованно разглядывать ярлыки.
— Я и не знала, что ты разбираешься в моде, — пробормотала Кейт.
— Это входило в мой экзамен по истории искусства.
— Я не сомневалась, что тебя это заинтересует, — перебила их Одиль. — Это видно по твоей одежде. У тебя очень редкое чувство стиля, — любезно добавила она.
Даррен выглядел польщенным.
— И какой период ты изучал? — Графиня достала еще одну сигарету.
— Современное искусство, — ответил Даррен. — Творчество многих из тех, чьи картины висят у вас в холле. Лорансен, Лихтенштейн — эта коллекция должна стоить больших денег.
Одиль кивнула, прищурившись от дыма:
— Да, так и есть. Но, честно говоря, они лишь отвлекают внимание. Как и эта коллекция винтажных платьев. Это хорошо известный прием, чтобы обмануть воров. Ты выставляешь напоказ что-то менее ценное, чтобы…
— Отвлечь внимание отчего-то действительно ценного? — предположила Кейт, чувствуя, что ее сердце от волнения колотится все сильнее.
Одиль кивнула.
— Только в этом случае, — тихо произнесла она, — трюк, похоже, не сработал.
Графиня направилась в другой конец комнаты и сняла со стены свою фотографию. Под ней оказался небольшой пульт управления, мигающий красными и зелеными лампочками. Она нажала на кнопку, и стена отъехала в сторону, открыв их взгляду еще одну комнату — без окон, с деревянным полом и простым белым потолком. Там не было ничего, кроме картин. Около десяти больших холстов занимали все стены, от пола до потолка. Огромные, яркие, самобытные — ошибиться было невозможно.
— О мой Бог! — Кейт сразу же узнала художника.
Даррен взглянул на хозяйку:
— Это же Пикассо, да?
Одиль кивнула и выпустила большое облако дыма.
— Но я хотел спросить… как… как вы… — Даррен растерянно замолчал.
— Откуда у меня столько? Естественно, он сам подарил их мне. А некоторые я купила… Он не очень любил отдавать, только не он! — Графиня улыбнулась, и ее здоровый глаз подернулся мечтательной дымкой. — Он был моим другом. Я позировала ему. Эта, эта и вот эта, — показала она, и ее кольца сверкнули в свете ламп, закрепленных над каждой картиной, — мои портреты.
Кейт с Дарреном принялись рассматривать картины, на которые она показала. На одной была изображена темноволосая женщина в профиль: два больших глаза с сине-зелеными ресницами, красные губы и черные брови — все это уместилось на одной половине ее лица. На другой темноволосая темноглазая женщина превратилась в цветок — ее лицо было словно раскрывшийся бутон, а тело — стебель. Несмотря на абстракцию, в обеих женщинах можно было узнать Одиль.
— Гораздо больше напоминают меня нынешнюю, — усмехнулась Одиль, показывая на свое перекошенное лицо.
— Когда он вас рисовал? — спросила Кейт, а в голове у нее уже теснилось множество других, более личных вопросов. Пикассо был вежливым или грубым человеком? Были ли они любовниками? Ведь, как известно, он вел свободный образ жизни. И Одиль тогда была очень привлекательна.
— В пятидесятые годы, когда он жил в Жуан-ле-Пен.
Кадык Даррена задергался от благоговейного восторга.
— Должно быть, это стоит… — Его глаза с, густо накрашенными ресницами были широко открыты, в них читалось любопытство.
— Миллионы, — спокойно сообщила Одиль. — Десятки миллионов.
