наверняка пожелает узнать, как погибла его сестра.
Дозорный удивился. Поглазел на его перетертую шею, позвал кого-то, и вскоре перед Лутым оказался другой воин: благо он встал так, что его можно было рассмотреть. Его кожа и волосы были до того светлыми, что казались прозрачными. У серых радужин виднелись веточки лопнувших малиновых сосудов.
– Чего надобно? – полюбопытствовал человек и улыбнулся ледяно, по-звериному.
Сразу видно – бешеный.
– Князя хочет видеть, – сказал дозорный. – Говорит, что из Матерь-горы сбежал.
– Да ну? – Прищурился. – Прямо-таки и сбежал? И сразу решил к моему князю наведаться?
– Не сразу, – поправил Лутый. – Я был в Старояре. С меня уже рабский ошейник сняли, видишь?
– А что, рабские ошейники только висельникам из Матерь-горы надевают? – Воин хмыкнул. – Отдай оружие. Что в суме?
В суме у Лутого сидела Рацлава, поэтому он оскорбленно ответил, что ничего особенного – только то, что пригодилось бы путнику в дороге.
– Добрый человек, – покачал головой Лутый, пока отдавал дозорному меч, – ты чего такой злой?
Воин ощетинился.
– Понимаешь ли, зачастили к нам Сарматовы псы. Или тебя кто другой послал? Сам пришел? Ну разумеется, и из Матерь-горы сбежал, и из чертогов матери Тюнгаль выбрался, и еще неизвестно откуда. Как звать, одноглазый?
– Лутый. – Он тряхнул головой. – А тебя?
Тот назвался, и Лутый продолжил:
– Арха, ты отведешь меня к князю или нет? Я при нем говорить буду.
– А ты думаешь, я к князю кого ни попадя вожу? – Он скривился. – Может, ты лжец каких поискать – зачем ты ищешь встречи с моим князем? Если у тебя новости о княжне, так мне скажи, я передам.
Знатно он закусился, но и Лутый был не лыком шит.
– Я не сделаю зла твоему князю, и я не лгу. Я был в Матерь-горе с тех самых пор, как князь Марилич прислал Сармату-змею караван с данью.
– Так вдруг тебя сам Сармат и выпустил, почем мне знать.
Лутый закипел.
– Веди меня к Хортиму Горбовичу, – потребовал он. – Милостью богов он окажется не таким как ты и не станет оскорблять человека пустыми подозрениями.
Он не успел и глазом моргнуть, как Арха вытащил нож. Блестящее острие едва не коснулось рубца на горле.
– Не нравишься ты мне, – произнес желчно. – Но и зла моему князю ты не сделаешь, потому что если дернешься, я тебя прирежу. Ступай. Суму оставь.
– Не оставлю, – заупрямился Лутый. – Не думаю, что князь Хортим поощряет грабеж.
Арха выругался, обошел Лутого и ткнул его ладонью меж лопаток – нож он так и не убрал.
– Куда идти-то?
– Прямо, – рыкнул.
Лутый пожал плечами и степенно зашагал вперед. Знакомство с людьми князя началось не лучшим образом – оставалось надеяться, что Лутый поладит хотя бы с самим Хортимом. Он размышлял об этом, продвигаясь вдоль шатров, когда приметил у походной кузницы знакомую фигуру.
Она стояла к нему спиной, а Лутый давно ее не видел и мог бы ошибиться. Но неужели в Княжьих горах так много черноволосых женщин, воюющих наравне с мужчинами?
– Совьон! – закричал он, невзирая на понукания Архи. – Совьон, Совьон!
Она обернулась – Лутый подумал, что бежать из Матерь-горы стоило хотя бы для того, чтобы увидеть ее такой потрясенной. Лицо Совьон вытянулось, брови взлетели на лоб, глаза стали размером с тяжелый княжегорский медяк.
– Хватит пихаться, – возмутился Лутый, отпрыгивая от Архи. – Гляди, вон моя добрая подруга.
Совьон была по-прежнему внушительной, даром что казалась исхудавшей и утомленной – чай, не цветы здесь собирает. Она подбежала к ним, резким движением перебросила за плечо длинную косу.
– Ты живой, – сказала она пораженно. – Живой, боги мои!.. Ты что, сбежал?
– Сбежал. Иду к князю Хортиму рассказывать обо всем, что было. Видишь, как меня тепло встречают? – Подмигнул Архе. – Тебе дадут послушать?
Совьон ошарашенно потрясла головой.
– С ума сойти… – выдавила она наконец. – А Рацлава?
– Мы вместе сбежали. Она сейчас со мной, на, держи.
Архе недосуг было ждать, пока закончится их беседа – он глядел недовольно, оценивающе. Поэтому Лутый без лишних объяснений вытащил из сумы мышь и отдал ее Совьон. Лутый не успел взглянуть на нее напоследок – наверняка мыши Совьон удивилась не меньше, чем самому Лутому.
В княжьем шатре его встретили не тепло, но и не холодно. Лутый низко поклонился сидящему князю Хортиму – и одновременно, пока гнул спину, скользяще изучил его от макушки до пят, от лица до кафтана, черного с алым шитьем. Чтобы, когда выпрямиться, покорно потупить глаз.
Князь был молод и казался ровесником Лутого; лицо у него было строгое, горбоносое, в обрамлении черных кудрей до плеч. Слева – пересеченное шрамом, местами – заплывшее ожогами. Взгляд – ястребиный, под сведенными бровями. Вид его Лутому не понравился, слишком грозный.
Лутый не начал говорить, пока ему это не позволили. Арха бросил, что он-де беглец из Матерь-горы, и князь Хортим спросил, правда ли это.
– Чистая правда, – закивал Лутый. – Только я не один сбежал, а с двумя драконьими женами.
Чтобы не давать ложных надежд, тут же рассказал о судьбе Малики Горбовны – благодаря Кригге он знал, как погибла гуратская княжна, и сумел подробно все описать. Князь слушал спокойно, не перебивая.
– Но ты убеждаешь, что вы спаслись, – сказал он под конец. – Значит, если бы моя сестра не попыталась зарезать Сармата-змея, она могла бы выжить.
Голос его стал тихим, бесстрастным. Лутый – что ему оставалось? – ответил, что ему неведомы замыслы Сирпы-пряхи.
– Я знаю о княжне лишь со слов других драконьих жен, – проговорил он осторожно. – И могу ошибаться. Но сдается мне, она слишком ненавидела Сармата-змея. Ей было невыносимо существовать рядом с ним, и если бы тогда она не нашла нож, то позже от отчаяния попыталась бы задушить Сармата подушкой. Нам, пленникам Матерь-горы, со многим пришлось мириться. Женщинам – с Сарматом и Ярхо, которые наведывались в верхние чертоги. Мне – с работой на рудниках. Мы терпели, потому что желали выжить. Стала бы терпеть твоя сестра, князь?
Хортим грустно улыбнулся.
– Нет. Не стала бы. – Он обернулся к старому воину – тот стоял по его правую руку и был бледен, как болотный морок: – Узнаешь Малику в этом рассказе? Я узнаю.
Воин не ответил, и Хортим вновь посмотрел на Лутого.
– За какое преступление тебя сослали в Матерь-гору?
– Ни за какое. Я сам пошел.
Князь сморщился.
– Врешь.
– Всеми горами клянусь, не вру. – Лутый положил руку на сердце. – Если мне не веришь, у других спроси. В твоем лагере есть женщина по имени Совьон, мы были с ней в отряде, который вез дань в Матерь-гору.
Краем глаза он увидел, что Совьон стояла у входа в шатер – с другими любопытствующими; князь их не прогонял. В руках она держала
