— Я не заблуждаюсь, Константин Семенович, а твердо в этом уверена, — заявила Орешкина и для пущей убедительности прибавила: — На основании опыта. Разве я не знаю нашего коллектива!
— О каком коллективе вы говорите? — с возмущением спросила Мария Михайловна и, не дожидаясь ответа, продолжала: — Вы говорите на основании собственного опыта, говорите о своем коллективе. Конечно, ваш класс будет покрывать всякие проступки из ложного чувства дружбы и товарищества. У вас там круговая порука, но это вина не детей, а их беда… Да, да! Это ваша вина! Так вы работаете! У вас никакого коллектива нет… Только по названию! И об этом вам много раз говорилось на педсоветах. Неужели вы до сих пор не поняли, что шагаете с нами не в ногу… Или вы думаете, что мы шагаем не в ногу, а вы одна в ногу… Роковое заблуждение!
— Даже роковое? — поджав губы, спросила Орешкина.
— Да! Роковое!.. С единством требований не шутите. Мы не позволим мешать нам!
— Кто это мы?
— Мы — это мы. Учительский коллектив.
— А почему вы говорите от имени всех?
— Вы и этого не понимаете! — уже с раздражением сказала Мария Михайловна. Если мы единодушно приняли какое-то решение, то каждый из нас имеет право защищать это решение от имени всех. Даже больше! Каждый обязан защищать это решение и не только на собраниях, но повседневно, во всех мелочах…
— Я уважаю решения педсовета, — перебила Марию Михайловну Орешкина, — но если не всегда соглашаюсь, то это не потому, что шагаю со всеми не в ногу, как вы изволили выразиться, а потому, что считаю всякие эксперименты в нашем деле слишком большим риском. Директор предупреждала нас об ответственности. Никто нас не уполномочивал создавать какую-то новую систему. Советская школа и без того пережила много ненужной ломки и перегибов. Мы обязаны подчиняться указаниям министерства и — работать так, как от нас требуют. А ваш доклад и ссылки на Макаренко меня ни в чем не убедили, Мария Михайловна. Прочитайте Макаренко внимательней. Он и сам оговаривается, что не работал в нормальной школе и не знает наших условий…
Наталья Николаевна пришла в учительскую в самый разгар спора и, не совсем понимая его причины, слушала Лидию Андреевну почти со страхом. Она не могла не видеть, что в учительском коллективе идет борьба, чувствовала, что должна принять участие в этой борьбе, но не ясно представляла, какое именно. Дней десять тому назад к ней обратилась Анна Васильевна со странным предложением:
— Наташа, у меня к вам просьба… помогите мне.
— С удовольствием, Анна Васильевна, если, конечно, могу.
— Можете. Вы молодая, энергичная, работы не боитесь. Кстати, нагрузка у вас маленькая, заработок пустяковый… Правда, я знаю, что муж у вас богатющий, — засмеялась она, — но все-таки… Снимите с моих плеч немного груза. Возьмите один класс…
— По истории? — удивилась Наталья Николаевна.
— А что вы испугались? Психология, история, логика… это же все рядом… Я говорила с Натальей Захаровной, и она не будет возражать, если вы согласитесь. Варвара Тимофеевна тоже рекомендовала вас.
— В конце года?.. — нерешительно возразила Наталья Николаевна.
— Ну так что? Не бойтесь. Я вам буду помогать. Для вас это не только полезно, но просто необходимо.
И Наталья Николаевна согласилась. У нее действительно была небольшая нагрузка. При окончательном разговоре директор между прочим заметила: «Девочки в восьмом «Б» хорошие, и я уверена, что вы быстро найдете с ними общий язык… Присмотритесь, познакомьтесь поближе и постарайтесь обойтись без конфликта с Орешкиной». Это был довольно прозрачный намек, и другая, более опытная, учительница поняла бы его смысл, но Наталье Николаевне даже в голову не пришло, что ей могут поручить воспитательскую работу, да еще при таких обстоятельствах.
Слушая сейчас вежливый, но непреклонный и самоуверенный отпор, который давала Лидия Андреевна всему коллективу, Наталья Николаевна поняла, что Лидия Андреевна «сжигает корабли» и обрекает себя на полную изоляцию. Встретившись взглядом с Орешкиной, Наталья Николаевна вдруг поняла, что ей поручили преподавать историю в восьмом «Б» не случайно; это предусмотрительный шаг со стороны руководства школы. Поняла, что столкновение с Орешкиной, о котором предупреждала ее Наталья Захаровна, почти неизбежно. Она не могла знать, в какую форму оно выльется, но на душе стало тревожно. С какой стати ее, начинающую, неопытную учительницу, молодого члена партии, ставят в такое двусмысленное и трудное положение? И она решила откровенно поговорить об этом с Константином Семеновичем.
После четвертого урока они оба были свободны, и Наталья Николаевна, подождав, когда все учителя разошлись по классам, подошла к нему.
— Константин Семенович, я бы хотела с вами поговорить как с секретарем…
Константин Семенович посмотрел по сторонам. В учительской никого не было.
— Разговор большой? — спросил он.
— Не знаю.
— Начнем здесь, а если кто-нибудь придет, переберемся в методкабинет.
— Я хотела поговорить… Дело в том, что я слишком опрометчиво согласилась… Вернее, я не знала… Ну, одним словом, сегодня я поняла, что преподавать историю в восьмом «Б» — это с моей стороны неэтично…
— Почему?
— По отношению к Лидии Андреевне…
— Вот тебе и раз! — с искренним удивлением сказал Константин Семенович. — А при чем тут Лидия Андреевна? Ведь Анна Васильевна преподавала там историю.
— Нет… Я имею в виду другое…
— Так вы говорите прямо, Наташа, — нахмурившись, сказал он. — Без этих… без подходов. — При этом он поднял руку, растопырил пальцы и так комично покрутил кистью, показывая «подходы», что Наталья Николаевна засмеялась.
— Хорошо, буду без «подходов», — согласилась она. — Мне показалось, что в класс Лидии Андреевны я попала не случайно. Наталья Захаровна советовала присмотреться и поближе познакомиться с ученицами. В общем, я боюсь склоки.
— Я тоже боюсь склоки, — просто сказал Константин Семенович. — А вы думаете, что она будет?
— Конечно, будет. Мы с вами плохо знаем Орешкину. Говорят, что это такая женщина, что лучше не связываться!
— Да, меня предупреждали, но… как бы это сказать… «В согласном стаде волк не страшен». Я понимаю, что вас беспокоит… Давайте решим, Наташа. Отложите в сторону все ваши домыслы. Вы преподаете историю и больше ничего не знаете и знать не хотите. Какое вам дело до того, что думает Наталья Захаровна? Наверно, что-нибудь думает. Ей и полагается думать. Вам дали восьмой «Б», и вы, как всегда, честно и добросовестно работайте. А что будет дальше, посмотрим… Зачем забегать вперед?.. А девочки там и в самом деле хорошие. Я уверен, что вы им понравитесь…
— Вы знаете, мне, кажется, удалось заинтересовать их. Вчера во время большой перемены они забросали меня вопросами.
— Вот видите! Им как раз не хватает такой, как вы… Но пользуюсь случаем и предупреждаю вас, Наташа. Не ищите их любви. Никогда не ставьте такой задачи перед собой. Держитесь естественно и просто. В этом — тоже проявление уважительного отношения к детям. Вы слышали, как Орешкина отозвалась о детском коллективе вообще? Мария Михайловна ответила ей правильно, но, кажется, ни в чем не убедила. И я не знаю, можно ли ее в чем-нибудь убедить. Рядом, буквально рядом, в соседнем классе, коллектив живет совсем иначе, а она не видит разницы… И не хочет ее видеть. В результате своей порочной работы, своих ошибок она сделала неверные выводы о свойствах детей и считает это каким-то правилом, какой-то нормой. Она возражает против очевидных фактов и даже не пытается их осмыслить. Что это такое? Близорукость, упрямство или просто тупость? Честно признаюсь, я этого не понимаю… Ну, если бы, скажем, она любила своих девочек… Вы знаете, что родители, ослепленные любовью, не замечают пороков своих детей. Но ведь она их не любит. Сегодня я в этом убедился. Наталья Захаровна права. И очень хорошо, что она наметила на смену вас. Я тоже верю, что вы справитесь, Наташа. А если будет трудно, мы поможем.
Обследование
В напряженной работе время бежало незаметно. Экзамены приближались, и десятиклассницы занимались, по выражению Тамары, «как проклятые».
Дни заметно прибавлялись. После третьего урока все чаще заглядывало солнышко, и лучи его постепенно перебирались с последнего ряда парт к первым. Открывая в перемену форточку, Женя задерживалась на подоконнике и, вдыхая струю свежего воздуха, мечтательно говорила:
— Ох, девочки! Что на улице творится! Весна… Тепло… Солнышко…
Но тут же строго обрывала себя:
— Никакой весны! Забудьте про солнце! Это не для вас. Помните про экзамены!
В помощь солнцу скоро подул южный ветер, и дворники взялись за скребки и лопаты. Забегали грузовики по проспектам, забирая кучи грязного льда, и в один день улицы очистились, асфальт заблестел, а ночью на морозе высох. От зимы остались только колючие заморозки по ночам да меховые шапки и зимние пальто. Ребята по утрам канючили:
